«Онегин, добрый мой приятель»: влюбленный взгляд на школьную классику

Наш колумнист Майя Ставитская перечитала «Евгения Онегина» и написала эссе о том, как менялось ее восприятие великой классики, и о том, что общего у Онегина и мистера Дарси.

Мы все учились понемногу,
Чему-нибудь и как-нибудь.
А. С. Пушкин

Детство

«Евгений Онегин» был всегда. Со времен, когда о русской литературе девятнадцатого
века, о романе в стихах, о поэзии вообще и ее русском солнце — Александре Сергеевиче Пушкине, еще и помыслить было странно. В детском саду разучивали «сезонные» стихи, как: «Шалун уж отморозил пальчик, ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно», «С своей волчицею голодной выходит на охоту волк», «Пчела за данью полевой летит из кельи восковой». Анахронизмы не создавали проблем, сами собой встраивались в понятийный круг. Когда встречались незнакомые слова, как эта келья восковая, довольно было спросить маму или воспитательницу, и все становилось понятно: «келья» — это такая улья, а что такое улья? Ну, такое место, где пчела.

Школа

В школе патриотическое воспитание подвинуло любование красотами родной природы: «Москва — как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось», а поскольку такого рода фрагментов в «Евгении Онегине» не то, чтобы много, то и удельный вес его строф для обязательного заучивания сильно уступал прочей вольнолюбивой лирике Пушкина, вроде «во глубине сибирских руд» и «друг человечества печально замечает везде невежества убийственный позор». В самом деле, не станешь ведь разучивать про то, что: «лет чрез пятьсот дороги, верно, у нас изменятся... теперь у нас дороги плохи», тем более что с пушкинских времен в этой области мало что поменялось.

А в седьмом классе роман в стихах явился во всей грозной красе. Не вспомню теперь точно, какие строфы были обязательными для заучивания. Кажется первая, про «дядю, самых честных правил» и «письмо Татьяны» девочкам, «письмо Евгения» мальчикам. Лексикон подруги Сашки это обогатило новым красивым словом, навещая меня, загрипповавшую, она сказала: «В школе предупредила, что ты занемОгла до понедельника». Немного раздражал мужик, который думает, что его дядя «уважать себя заставил», да еще «когда же черт возьмет тебя». То есть, если бы оставался здоровым, то уважать не надо было? Фигассе, племянничек. И вообще, странные они там какие-то.

Уму тринадцатилетки сложно было вместить политес, обязующий потенциального наследника проявлять в отношении завещателя заботу и внимание, хотя бы даже ты с этим дядей за всю жизнь сотней слов не перемолвился. Впрочем, учительница объяснила, что Онегин родовит, но небогат, отец его жил не по средствам «и промотался наконец». Однако, благодаря причудам наследственного права, Евгений имел возможность жить, ни в чем себе не отказывая. «Ага, понятно, — решила, — но все равно неприятный тип».

И вся эта история никакая: влюбилась, призналась, отшил, приревновал, стрелялись, уехал, вышла замуж, встретились, влюбился, объяснился, отказала. Тоже мне, роман. Роман — это когда: приключения, интриги, любовь, разлука, через все препятствия навстречу друг другу, победить злодея, воссоединиться, выиграть (украсть, найти) миллион и жить после долго и счастливо. Тринадцать для «Онегина» катастрофически
рано. Как рано пятнадцать и даже шестнадцать для «Войны и мира» или «Преступления и наказания». В этом возрасте человек открыт романтике плаща и шпаги, дальних странствия и служения прекрасной даме, поиску сокровищ и победе над всемирным злом. А не роману в стихах, где сначала она его любила, а он ее нет, потом он ее любил, а она была уже замужем.

Взрослыми глазами

Написала сочинение о «лишнем человеке», чтобы благополучно забыть на следующие тринадцать лет, пока в один день не захотелось вдруг взять и прочитать, чтобы понять уж наконец, о чем это. Открыла и обмерла, околдованная магией пушкинского стиха. Ахматова говорит: «Онегина воздушная громада как облако стояла надо мной», мне он явился не облаком, а медово-сладкой каруселью, вихрем, раскрывающихся друг за другом и одновременно, смыслов. Всякое действие свободно и естественно врастает в реальность: так ели, так гуляли, так одевались, такой распорядок дня для города, такой для деревни, о том говорили, так ездили. Немыслимая плотность семантических связей с поразительной красоты и точности русским языком, когда наслаждаешься каждой фразой.

«Евгений Онегин» и «Гордость и предубеждение»

И еще, это неожиданно оказалось «Гордостью и предубеждением», пересаженным с
уравновешенной английской на стихийную горькую роковую русскую почву. Смотрите: два молодых состоятельных холостяка приезжают в провинцию, один держится проще и сразу влюбляется в милую барышню из достойной, но небогатой семьи. Второй становится объектом интереса ее сестры, девушки не столь простодушной, более интересной и сложной. Однако дьявольски горд и не считает уездную девицу ровней себе. Впрочем, он достаточно джентльмен, чтобы в щекотливой ситуации защитить ее
честь. Старший и более авторитетный пытается открыть молодому глаза на неудачность его выбора. Дальше следует расставание, а новая встреча, спустя время, откроет гордецу глаза на то, каким сокровищем была отвергнутая им девушка.

Онегин — Дарси, Ленский — Бингли, Татьяна — Лиз, Ольга — Джейн. Там, где у мисс Остен на передний план выступают доводы рассудка и соображения годового дохода, в пушкинской вселенной сплин и пресыщенность (это в двадцать-то четыре года, именно столько было Евгению, когда он свел знакомство с семейством Лариных). Но горячность ведет русских героев куда более опасными тропами, а зависимость от мнений света в простоте русской провинциальной жизни играет вовсе роковую роль. Помните, Онегин не хочет стреляться и охотно принес бы извинение, но что подумает Зарецкий, присланный секундантом? Подумайте, ну какая забота столичному светскому льву и космополиту до мнений провинциального дворянства, которыми он откровенно манкировал на протяжении всего времени здесь, а вот поди ж ты. Понимаю, звучит слегка бредово, но всякий видит в книге то, на что настроена его оптика, а я убежденная остенианка.

Набоков и Быков

Жизнь шла своим чередом, Онегин продолжал входить в мою жизнь с грандиозными «Комментариями к Евгению Онегину», которым В.В.Набоков отдал пятнадцать лет кабинетного труда, и возможностью прочесть роман в стихах уже на английском, в его переводе. С лекциями Д.Л.Быкова, согласно которым прототипом Евгения оказывается не поэт, за alter ego которого мы привычно принимаем героя, а Раевский — довольно
неприятный персонаж пушкинского окружения. В то время, как себя Пушкин ассоциировал скорее с Татьяной — самым цельным, чистым, порядочным образом романа.

Я перечитывала вчера «Евгения Онегина», в очередной раз дивясь, как много нового способен дать роман при всяком следующем чтении. Вот совсем ничего не помнила о матери Татьяны, а оказывается там целая судьба: уездная барышня, которая мечтала о жизни светской львицы и властительницы дум, подражая своей кузине и кумиру, княжне Алине, но вышла замуж за единственного, кто посватался — небогатого помещика. Сначала всё плакала, читала романы и называла дворовых девок на французский манер. После смирилась и обрела счастие со своим бригадиром, а девушек за сбором ягоды в хозяйском саду обязывала петь — чтобы рот был занят и хозяйской ягоды не ели.

Или сон Татьяны, его все помнят, с медведем и мерзкими образинами, среди которых Онегин сидит предводителем. Но я напрочь забыла, что в этом сне он зарезал Ленского. То есть, буквально, пророческое видение. А то, что после отвергла трех женихов, вот вы помнили? Я — нет. А как ее, которой после спешного замужества младшей сестры Ольги, грозила участь старой девы, собирали в Москву, на ярмарку невест. И денег Ларина взяла взаймы у соседа, и плелись долго, потому что на своих лошадях — почтовыми было бы куда быстрее, но и много дороже. Или вот еще деталь, которая поразила вчера — когда Онегин в финале романа вернулся из-за границы ему было… та-дамм! двадцать шесть лет. То есть, во время основных событий романа было двадцать четыре, а Ленскому — восемнадцать. Ведь мальчишки же еще!