Истории — стр. 3

О любви к героям и книге пока промолчу, мне всегда было сложно писать рецензии на любимое, поэтому сейчас просто вспомню занимательный школьный случай:
Итак, девятый класс, прихожу на уроки сонная, потому что который вечер запоем читала "Унесённых ветром" и в дневник совсем не заглядывала, надеясь, что устные домашки привычно быстренько просмотрю непосредственно перед занятием.
И тут учительница всемирной истории раздаёт задания на контрольную.
У меня шок, мол, где была моя голова и вообще аааааа, что делать-то? Как контрольная? Почему все в курсе, а я нет? Из-за паники даже не могла вспомнить и сообразить, какую тему мы сейчас проходим)
Успокоившись, вчитываюсь в листик и вижу очень знакомые вопросы о гражданской войне в США, Ку-клукс-клане, Конфедерации, в мозгу загорается лампочка идеи... и тут меня понесло! Уже звонок, а я всё строчу, строчу и строчу))
В итоге получила высшую оценку, учительница сказала, что с меня надо брать пример, потому что налицо глубокие познания и чтение дополнительных материалов. Ага, очень научных) Сидела и краснела...
Вот так чтение внеклассной литературы меня спасло, при этом чуть не погубив)

Сейчас покажется, что история совсем не связанна с этой книгой. Но, почему-то я вспомнила о ней, именно в этот момент.

Сегодня была игра по баскетболу. Новички против профи. Мы, естественно совсем зеленый выходим играть против команды, которая уже участвует в соревнованиях года два-три. Было ясно – проигрыш у нас в кармане.

Конец первого раунда, на табло где-то 20:2. Я думаю: "Все конец, с меня хватит, прощу замену." Но в голове начал звучать мой внутренний голос:

Мужество - это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.

Боже, и в правду, как ты была права Ли, когда писала это! Мы, конечно, проиграли. Но команда не расстроилась, да и я тоже. Ведь, это был мужественный поступок, выйти и сыграть против профи, хоть и знали, что проиграем.

Есть вещи, которые входят в тебя так, словно всегда были неотъемлемой твоей частью, естественно заполняя собой объемы пустоты внутри, о существовании которой и не подозревала. Жила и прекрасно себя чувствовала. И всего в тебе был полный комплект. А потом это приходит и вдруг понимаешь, что зияющие лакуны внутри заполняются живой плотью. Твоей, тобой прорастаешь внутрь себя. Прекрасно, как любая магия. Увеличение внутренней плотности и ни малейшей необходимости в диете. Ни грамма жира, упругие алертные мышцы.

Пару недель назад имени Роберта Пенна Уоррена не знала. А выражение "вся королевская рать" будило две ассоциации. Приятную и не очень. Хорошая связана с Алисой и стишком про Шалтая-Болтая, вторая - "было какое-то кино про политику". А что может быть скучнее и гаже политики? И вот книга помянутого автора с самым тем названием. Советовали настойчиво, отказать не сумев, взялась, шашечное правило: "тронул - ходи" в твоей жизни большое значение имеет. Нужно заканчивать, что начато. Досадуя на себя. Три первых абзаца.
На четвертом уже не мыслишь, как можно было жить, не зная книги и ее автора. Порой он может рассмешить до слез, но не увлекается. Он рассказывает историю о людях, которые следовали своему предназначению. Вовсе не теми путями, что безоговорочно одобряет социум. Делая все не совсем так или совсем не так, как привычно. Они терпят фиаско, к вящей радости "здесь и сейчас" и микронно сдвигают какие-то пласты "везде и всегда" Которые и поколебать немыслимо было до них.

И, Боже, как он об этом говорит!. Бывшему советскому школьнику, умученному "Днепром при тихой погоде" и "быстрой необгонимой тройкой-Русью" невозможно не понять. Некоторые вещи как добро с кулаками входят в систему твоих ценностей помимо воли. И не хотел бы знать в этом толк, да знаешь. Поэтика, метафоричность, стиль. Всю книгу можно ставить подобным образом на заучивание. Хотя сомневаюсь, чтобы американским школьникам приходилось это делать.

И жаль расставаться с историей, хочешь продлить, ищешь в сетях, находишь. Вот оно, есть же фильм. То есть, даже и не один, много их, но такая заманчивая недавняя по времени экранизация.. С актерским созвездием, где каждое имя гарантирует удовольствие от просмотра: Энтони Хопкинс, Кейт Уинслетт, Джуд Лоу, Шон Пенн (не путать с Шоном Бином). Ну что сказать, господа. Это плохое кино. Фильм о беспринципном политикане, беззастенчиво манипулирующем общественным мнением. В полном соответствии с интерпретацией, предлагавшейся советской критикой, "их нравы".

Нет досады, нет обиды, даже и удивления нет. Для того, чтобы один алмаз найти, иной раз тонны руды просеиваешь. А найдя, благодарен бываешь: Богу, что позволил; себе, что не ленился; тому, кто привел тебя в это место.

За сутки, с небольшими перерывами жадно проглотила книгу. Закрыла. Наутро открыла снова, принялась перечитывать. Также неистово жадно. Закрыла. Открыла интернет, посмотрела фильм. Ревела, как белуга.
В последний раз меня так накрыло после прочтения "Амстердама". Однако, Сильно! С большой буквы!
Как же мне все-таки повезло родиться с Каннингемом в одну эпоху!

Спасибо!!!

Кратко введу в курс дела: брат с сестрой покинули большой Голландский дом их детства по чужой воле. И вот, на протяжении добрых 20+ лет, они регулярно приезжали посмотреть на него.

В моей истории тоже был дом. Только дачный, летний и не такой огромный. Вместе с двоюродной сестрой мы исследовали каждый уголок шести соток, играли в зарослях травы, строили домики в водосточных канавах между главной дорогой и входом под густыми кустами черноплодной рябины. Мои коленки до сих пор помнят каждый камень. Там прошло детство. Фантазия ребенка одарила меня массой любопытных подробностей: недалеко от дома был ручеек, где ходила легенда о затонувшем почтальоне, еще был пруд, где можно было ловить тритонов и “продавать” их за 2л бутылку доверху наполненную головастиками, были караси, пойманные палкой-удочкой от дедушки в маленьком пожарном водоеме, были прятки по трем дорожкам, тайный второй этаж домика, чудесное место для пряток под лестницей в доме, печная плитка, где получался очень вкусный обед, когда отключали электричество (чаще, чем хотелось) и ты ужинал под свечкой или фонариком на батарейках… Сколько там всего было!

И вот однажды, в мои 15-16 лет, бабушка с дедушкой продали обветшалый домик (а его строил еще мой прадед), и перебрались на участок поближе к родственникам. В те года, я не считала нужным приехать “проститься” с участком, забрать ценную коллекцию игрушек из киндер сюрприза или раскраски с меловыми переводилками в виде машинок. Зачем? Я ведь ого-го! Мне же хочется гулять по городу с друзьями, а не сидеть на даче.

А сейчас? Сейчас я очень жалею, что та непоседливая Настя так халатно отнеслась к детству и важным его атрибутам. Не забрала ничего памятного. Вот и Мэй с Дэни, уезжая из Голландского дома, не захватили свои “драгоценности”.

Почему же, на мой взгляд, они все время возвращались посмотреть издалека?

// Во-первых, там прошло их детство и там были все счастливы, все живы. У них была полноценная семья.

// Во-вторых, всегда приятно взглянуть на место, где прошли твои самые яркие детские события: вот они все время и хотели обсуждать “а помнишь?” одно, “а помнишь?” другое. Ведь я тоже, проезжая мимо заезда в дачный кооператив, всегда высматриваю, как он изменился. Но почему же тогда не зайти внутрь? Не посмотреть на знакомые деревья, мебель, комнаты? А потому что страшно. Страшно увидеть, как все изменилось. Страшно внутренне осознать, что прошлое навсегда ушло в прошлое.

// Ну и, наконец, в-третьих, героем не хватало мужества признаться себе в том, что пора взрослеть. Взять ответственность за свою жизнь, не винить людей и поступки прошлого в своем настоящем. Отчасти, я осуждаю их, что Мэй и Дэни так долго хватались за дом. Автор гиперболизировано показал нам, до чего может довести относительная халатность в неумении взять ответственность за свое настоящее и построить будущее. Я считаю, что можно оставить внутри место для важного персонажа своего детства, однако - необходимо закрывать за ним дверь.

Ночь. Верба дождя на окне.
Тускло освещённая постель, похожая на берег моря, на котором лежат мужчина и женщина.
Лежат на спине, взявшись за руки.
Голос мужчины во тьме, словно призрак, приподнялся с постели, покинув тело…

- Можешь мне кое-что сделать?

- Что именно? Ты ведь не про… секс?
Не думаю, что нам это поможет.

- Это не секс. Нечто более интимное… в некотором смысле.

- Так что тебе сделать?

- А потом… я тебе могу это же сделать, если захочешь.

- Не томи уже, говори.

- Сделай мне… искусственное дыхание.

- Что? В каком смысле?

- В прямом. Как там у Маяковского? — Любовная лодка разбилась о быт…
А у нас с тобой — о бытие. Да и не разбилась — замерла над бездной, далеко от берега, потеряв вёсла, словно крылья, в синеве: ни я не умею плавать, ни ты…

- Помнишь ты мне рассказывал о странной, платонической страсти Перси Шелли к Джейн Уильямс, в последний год его жизни, той самой, с мужем которой он потом утонул в бурю?
Однажды, в Италии, он отплыл с ней на маленькой лодке в открытое море, бросил вёсла, посмотрел на Джейн, потом, на глубокое, море, в перистой ряби синевы, и сказал, с грустной улыбкой: Джейн, давай.. отправимся в удивительное путешествие? Давай… умрём?
Джейн испугалась, обернулась на почти исчезнувший берег, где играли её дети, улыбнулась и перевела всё в шутку, погладив Шелли по голове и сказав, что в том платье, в котором она сейчас, она не готова к такому путешествию.
Ты мне это рассказал, а я подумала: у женатых — медовый месяц и путешествие в тёплые страны.
А Шелли, этот странный романтик, хотел в платонической страсти, возвести дружбу, на невиданную доселе, высоту чувств.
Словно настоящая дружба, выше любви, дальше смерти: ей попросту тесно, в рамках любви, жизни и даже… пола.
Говоришь, искусственное дыхание?
А ты прав, в этом есть что-то эротичное, особенно между друзьями.
Особенно… среди ночи, в постели, когда никто не тонет.
Или же… тонет? Милый, кто мы друг другу? Мы ведь уже не друзья, но и не любовники.
Да, это определённо сексуально… искусственное дыхание, и так же чудесно, как распустившаяся веточка вишни среди зимы: выпал снег, всё дерево — белое, и не ясно, сладостно-неясно, где снег, а где цветёт вишня.
А снег так медленно падает, словно во сне.
Поднимешь лицо, и улыбка, сама собой расцветёт, словно нежно-лиловые лепестки вишни… ресницы прикрыты, как при поцелуе, и снежинки так ласково целуют глаза, словно просят прощения за что-то, вот, их поцелуй, нежно спускается по лицу, целуя щёки, губы, шею… я бессознательно приоткрываю воротник, обнажая плечи… и он, милый, целует и плечи…

- Ты меня чуточку завела. Никогда не думал, что меня могут завести… снежинки.

- А цветы вишни?

- И они, милые.У тебя как в стихе, не глаза, а — безнадёжные, карие вишни…
Хочешь, прямо сейчас таких поцелуев?

- В разгар весны, снежных поцелуев?

- Нежных. Если среди зимы, распустившаяся веточка вишни — чудо, то не чудом ли будут снежные поцелуи среди весны, когда вишня заневестилась и вся цветёт?

- И где ты сейчас, среди ночи, возьмёшь снег?

- Закрой глаза и доверься мне. Чтобы не случилось, не открывай глаза, хорошо? Давай я лучше тебе их завяжу…

- Хорошо (неповторимая, женская улыбка голоса)

- Разденься полностью. Ложись на спину, и жди меня.

- Ты… не к любовнице?
Ладно, шучу. Жду тебя, милый.
Можно… я закурю сигаретку? Давно не курила. А тут так всё необычно, словно… у шизофреника на свидании: лежу в апрельской ночи на постели, обнажённая, и жду, когда ко мне придёт снег… и поцелует меня.
А может, так ангелы ходят на свидание?

- Ангелы-шизофреники?

- Иди уже за снегом, даже интересно, где ты его возьмёшь.
Ты уйдёшь… а ко мне, и правда, ангел придёт на свидание, с белоснежным крылом, похожим на расцветшую ветку вишни.

- Тогда я иду к любовнице…
Шучу. Я скоро, дождись меня.

………………………..

- Я вернулся, родная. Почему ты такая.. счастливая?
Лежишь, обнажённая, в постели, странно улыбаясь, закрыв глаза.
Сигарета докурена, нежится в пепельнице, как в ванной, словно бы тоже, прикрыв глаза: нижнюю её часть не видно под пенкою пепла.
Ощущение… что ты всё же занималась любовью, с ангелом, пока меня не было.

- Быстро ты. Принёс?

- Увидишь. Расслабься. Ты чего так улыбаешься?

- Представила… что ты не один пришёл. С ангелом. А я тут лежу, счастливая, голая.

- А если я тебе скажу.. что в нашей спальне, кроме нас, есть ещё кто-то?

- Стоп. Ты не шутишь? Можно я сниму повязку с глаз?

- Нельзя.

- Надеюсь… это не любовница?

- Любовник.

- Ты кого к нам привёл? Я реально ощущаю, как кроме тебя, на меня ещё кто-то смотрит.

- Увидишь. Почувствуешь… наши поцелуи.
Отличишь мои поцелуи, от его? Сыграем?

- Слушай, а эта игра возбуждает.
Всё же думаю, ты шутишь. А мурашки так и моросят по плечам…
Сладостная неизвестность: сердце, бьющееся в темноте, во все стороны, словно это не я обнажена, а оно. Сердце на постели…
Надеюсь, это не любовница. Хотя, это тоже, в некотором роде возбуждает.
Я к ней ревновала, ревновала… и вот, словно в странном, немыслимом сне, я лежу в нашей постели, обнажённая, и жду кого-то в ночи, и приходит она, словно грустный лунатик.
Приходит словно бы по привычке, ступая по карнизу твоих снов, карнизу, ослепительно белых от блеска звёзд: ну точно выпал снег!
И вот, её губы, робко касаются моего правого плеча, куда ты меня любишь целовать: целует ту нежную впадинку, которую называют — душа.
Её губы, покорно и тепло, скользят ниже… целуя мою грудь, живот, бедро: ах, словно в ночи, на нашей постели, расцвела вишнёвая веточка её поцелуев!
Словно лунатик-преступник, её губы вернулись на место трагедии: к моему разбитому сердцу.
Её поцелуи на моём теле, целовали следы твоих поцелуев.
Боже мой, это же… ад женщины!
На моём теле, ваши губы… назначили свидание!
Вот она целует мои смуглые бёдра… но почему она плачет?
Она же сейчас спит, не понимает что делает? Что же она видит во сне?
Ах, разбудить её сейчас, всё равно что окликнуть лунатика на карнизе…
Её ладони, на моём бедре и груди, она целует…

- Слушай, может… мне и правда сходить за любовницей?

- Не надо. Это так, женские фантазии.
Мужчины их не понимают: словно жучки водомерки, семенят по поверхности женской души, не проникая в тёмные глубины…
Ладно, прости. Начинай. Может мне надеть наушники, мой черничный друг?

…………....
Стало свежо. Ты открыл окно? Может, ты и вправду, впустил… ангела?
Странное ощущение. Словно я умерла и надо мной собрались ангелы.
Стоят и грустно смотрят на меня.
Один ангел плачет, закрыв яркими крыльями, лицо.
Но вот, один ангел, робко целует мою шею, пёрышком дыхания, тепло проводит по моей груди… и другой ангел, целует меня, и ещё ангел склонился надо мной.
Ах, моя грудь, живот, бёдра, плечи, цветут ярким плеском крыльев, словно узоры на заиндевевшем окне..

- Милая… Давай, я убью себя и слетаю за ангелами? Мы вместе придём к тебе.

- Нет сил терпеть. Мурашки на плечах, как фантомная, тёплая память счастливых крыльев.
Как ты это делаешь? Ярко чувствую, как снежинки тихо касаются моего лица, шеи, слегка затвердевших сосков, живота…
Боже, как хорошо. Знаешь, когда лежишь в горячей ванне и пошевелишься, то живота, души, касается затаившаяся ладонь жаркой воды, и тогда сладкая дрожь волной проходит по телу и оно сладостно выгибается, совсем чуть-чуть, как-то прозрачно, вместе с дыханием замершим… тело — становится дыханием, как бы прикрывшим глаза.
Милый, а это ещё лучше, чем я думала.
Ах… погоди, что ты делаешь со мной! Меня целует снег, и я чувствую влажное тепло поцелуев на груди и на бёдрах. Ах..
А это что? Это не снежинка и не поцелуй. Что-то более нежное, невесомое, как пёрышко.
Да сколько вас там!
Ты почему замолчал… постой, говорят одни поцелуи.
Лиловый, под наклоном, почерк поцелуев.
И снег…  что-то ещё.
Боже мой! Может я и правда умерла и меня целует милая природа,ангелы?
А может… это ты, умер, милый? Ах… хорошо.
Ты умер, и пришёл нежным ангелом ко мне, чтобы любить меня, как здесь, на земле, любить нельзя, невозможно.
Ай! Да, да, вот здесь, хорошо…
Не хочу говорить, продолжай…

- Ты такая милая сейчас. Так сладко изгибаешься, неземно… словно вот-вот нежно приподнимешься над постелью.
Знаешь, на что похоже изогнувшееся в любовном томлении, тело женщины?
Я только сейчас это понял — на крыло ангела.
Именно такой должен быть силуэт крыльев ангела, а вовсе не орнитологические силуэты, которые почему-то так любят художники.
Всё, можешь открыть глаза.

- Как странно. Мы… одни, в спальне?

- А ты кого думала здесь увидеть?

- Не знаю… ангелов. Твою любовницу, или хотя бы.. её призрак.

- А своего любовника, забыла?

- Снег был чудесен. Милый… он целовал меня прямо.. там, я даже смутилась, а потом отдалась ему совершенно.
Помнишь, в Солярисе Тарковского, прямо в комнате, на стекле, шёл дождь?
А тут… снег шёл, в нашей спальне, над нашей постелью.
Как ты это сделал? Что там у тебя за спиной?

- Крылья.

- Ну правда, покажи, мне интересно.
Обычная тёрка? Так прозаично... Почему она?

- Всё просто. Я взял в холодильнике лёд, и просеял его на тёрке над тобой. Вышло неплохо, вроде.
Было чувство… что держу в руках своё замёрзшее сердце, уничтожая его над тобой, но и в смерти своей, уже не чувствуя себя, оно, как лунатик, влеклось к тебе, порхало над тобой, словно яркие мотыльки вокруг ночного фонаря, целуя тебя по привычке, даже в смерти своей..
Руку почти не чувствую. Замёрзла. Так забавно покалывает… как сердце, когда мы с тобой ссоримся.
Словно душу перележал, или крылья, и вот, они приходят в себя, ты ещё толком не чувствуешь их, но уже тысячи иголочек звёзд, прозрачной болью покалывают…
Вот эта неземная боль — моя любовь к тебе.

- Любить меня… больно?

- С тобой одной я ощущаю крылья. И их боль.
Словно до встречи с тобой, я на них просто лежал и они онемели.
Я спал с мужчинами, женщинами.. всё не то.
Знаешь, я однажды ночью перележал руку. Проснулся от жуткого сна, со стоном.
Нащупал рядом с собой, что-то жуткое, ни живое, ни мёртвое, что ужасало меня во сне, словно призрак моей одинокой жизни.
Ещё толком не проснувшись, в сумерках сознания, я приподнял это змеевидное, жутко затихшее существо и.. вскрикнул, отбросив это чудовище, в сторону.
Рядом со мной спала женщина, которую я испугал своим вскриком…

- Милый, тебе не кажется, что мы, перешагнув в наших отношениях, дружбу, как-то нечаянно, не соразмерив размах, разбег крыльев, перешагнули и любовь?
Мы словно покинули притяжение Земли, пола, и оказались в открытом пространстве, с мурашками прохладных звёзд на наших крыльях.
И не вернуться уже назад, и.. зацепиться уже не за что: даже луна осталась позади.
Нас относит в открытый космос, всё дальше, дальше, к звёздам…

- А зачем нам кто-то, что-то, за что можно зацепиться?
У меня есть ты, у тебя — я. Что ещё нужно? И звёзды вокруг, и лунная река…
Рядом с тобой, мир просиял блаженно, райски, словно в фильме, где ни с того ни с сего, два голоса, мужской и женский, и голоса мира, людей, слились в один голос, мужской… нет, ангельский, словно подхвативший женщину на руки, и уносящий её далеко от земли, и она, нежно прильнула к его груди: её взгляд, улыбка, говорят лучше любых слов, и лишь ангел что-то говорит ей по привычке, и в его голосе — она и он.
Он говорит — сразу, и за себя и за неё… блаженство!
Однажды я смотрел какой-то фильм Годара с таким браком озвучки… и это стало для меня катарсисом, доведя до слёз.
Я понял, что это о нас, о наших странных отношениях, в которых, милая природа, дружба, любовь, наши письма, поцелуи, вдруг, заговорили единым голосом нашей страсти, словно вся природа стала нежным соучастником нашей любви…

- Ты часто мне говоришь, что я тебя не слышу, что я.. не могу войти в тебя до конца, довериться тебе, и потому, словно во сне, веду разговоры сама с собой.
Но я ведь и себе не могу полностью довериться, не могу.. войти в себя.
Словно моя душа — письмо, которое кто-то незримый, таинственный, вынул из конверта и приподнял к свету, разделив мою душу и тело.
Я — над телом, жизнью своей, парю, словно бескожая, обнажённая душа, чувствуя боль не только свою, но и боль мира, как свою боль.
Я не говорю с собой, в наших спорах, милый.
Я… вдохнула, вобрала тебя в себя, прижала к сердцу, как цветок кувшинки, который я очень люблю.
Ты знаешь, как часто женщины разговаривают с цветами, словно с сердцем своим, словно с письмами любимого человека?
Хочешь улыбнуться? На днях я смотрела один странный фильм, он мне напомнил нас.
Немецкий фильм о любви романтической и глухонемой монахини и.. глухонемого, непоседливого и очаровательного русского вора, мечтающего о театре.

- Ты не похожа на монашку. А я на вора. Хотя… недавно, когда ты уезжала, я украл твой… беленький носочек, и спал с ним, положив рядом с собой.
Кстати, знаешь что я понял, переспав с твоим милым носочком?
У тебя на ножках, пальцы, что рядом с большими, чуточку больше них.
Ты этого стесняешься… а ведь на картине Боттичелли — Рождение Венеры, у богини любви, именно такие, пальчики.
Когда я это понял утром в постели, сразу и поцеловал твой беленький носочек…

- Так это был ты? А я думала, это моя кошка куда-то задевала носочек.
Я о другом. Однажды, поехав в другой город на театральное представление для немых, монашка и русский, остановились в гостинице. В одном номере.
Женщина, всегда остаётся женщиной, её не спрятать за рясой, как душу, не скрыть за телом.
Ночью, они стали заниматься любовью.
Девушка была на седьмом небе от счастья, её ладонь, на обоях над кроватью, была похожа на прекрасную кувшинку на вечерней реке…
Она была счастлива, впервые в жизни, не заметив в этом счастье, что… громко стонала.
Она просто не слышала своих стонов, как мы не замечаем своего дыхания.
Так и я порой… нежно не слышу тебя, милый.
Из-за стены, стали стучать. Быть может даже — ангелы.
Разумеется, они этого тоже не слышали, поглощённые друг другом.
А утром, когда они вышли, одна женщина на них так странно с улыбкой смотрела, и мужчина какой-то в коридоре, тоже, с улыбкой смотрел…
Гостиница была заселена ангелами, и все они странно, с улыбкой смотрели на мужчину и женщину, на их счастье, которое говорило само, преодолевая их немоту.
Вот ты пишешь свои истории о нас, а никто не знает, что это о нас, но мне порой кажется, что комнаты наших историй, писем, стали блаженно-прозрачны, и ангелы наблюдают за нами, и вон тот милый прохожий улыбнулся нам не просто так, и расцветшая вишня, улыбается нам своей счастливой листвой…

- Ты только что выдумала этот фильм?

- Да вроде, нет. Я его недавно смотрела. Хороший и грустный фильм. Чуточку... о нас.
Скажи, когда я лежала с закрытыми глазами, и меня целовали снег, губы твои.. мне казалось, мою грудь и живот, целовал и ещё кто-то.
Что это было? Ангел?

- Почти: мои ресницы. Поцелуй ресницами — это поцелуй самой души.
Ты помнишь, нашу нежную игру, игру души и тела, когда устав от моих поцелуев, ты с нежной улыбкой, откинулась на спину, сказав, что между нами не хватает чего-то «несказанного, синего, нежного», как сказал бы Есенин.
И тогда я в шутку сказал тебе, что могу сделать то, что не делал ещё ни один мужчина: доставить наслаждение женщине… одной душой, минуя свою плоть, и идя по краешку женской плоти, словно лунатик по ночному карнизу: душа к душе…

- Конечно помню.
Я просто стояла, обнажённая, тихая, возле окна и лазоревых штор, а ты стоял за моими плечами, как-то прозрачно и светло целуя их своими ресницами.
Щекотка крыльев за спиной.. так мило. А потом ты стал спускаться ниже, сладостно, медленно… ниже.
Мне казалось, я раздеваюсь до души.
С моих плеч соскальзывала лёгкая сорочка крыльев.
А потом, стоя на коленях, ты развернул меня к себе, и сказал, чтобы я закрыла глаза.
Боже мой! Как нежно, невыносимо нежно, ты целовал меня… Там, одними ресницами и пёрышком своего дыхания!
Ты буквально дышал мной. Твои глаза, дышали мной…
Я и не знала, что женщина, так похожа на душу, что способна испытать высшее наслаждение, от одних ресниц и тёплой прохлады дыхания… От души любимого человека.

- Мы потом лежали в постели без сил, счастливые и чуточку блаженные, и ты нежно смеялась, что у меня устали глаза, и мне больно моргать.

- Милый, но это и правда было забавно. У тебя пересохли глаза, и… смеясь моим шуткам, у тебя увлажнились слезами глаза и я…

- Нежно поцеловала меня в них. Сначала губами, а потом… ресницами.
Этот миг я запомнил навсегда.
Любимая… так что там по поводу искусственного дыхания?
Я хочу, чтобы ты… вошла в меня своим дыханием.
Хочу, чтобы твоё милое тепло наполнило мои лёгкие, грудь.
Так твоё дыхание поцелует моё сердце, оно будет с ним блаженно рядом.
Мои лёгкие, зацветут твоим дыханием, словно веточка вишни..
Вдохнув тебя целиком, слив твоё дыхание со своим, я прошепчу: люблю тебя больше жизни.

- Закрой глаза и ложись на спину. Я сделаю всё сама. Доверься мне.
Я тебя очень люблю.. мой черничный друг.

В моей семье, как ни горько, и не больно это сейчас писать, столкнулись с раком..
Вот, в первый раз я это смогла и написать, и про себя сказать. Больно, больно, больно. Горько. Тяжело.
После смерти в 2016 от рака моей бабули, меня потянуло на такую литературу.
Я и до болезни бабушки помогала деткам больным, помогла новорожденному ребенку. Собрала и отдала свои 10 тыс руб. будучи студенткой.
Бабушка заболела в 2014 году. Моя мама не говорила ей о болезни до последнего вдоха. В 2014 году бабушке сделали операцию, вырезали половину органов.
Ребята, это очень тяжело и для родственников. Это просто ужасно.
После операции были курсы химиотерапии в таблетках. Но, так как бабушка ничего не знала, то и принимала она раз через раз. Не регулярно. Кто знает, помогло бы или нет. Все-таки возраст берет свое. Но что было то было, не проконролировали её.
В 2016 году в апреле ей поставили 4 стадию рака. Отказались лечить. Мама забрала её и осталась с неё днем и ночью
В мае ей стало хуже, болели легкие, была жидкость в легких. Бабушка думала, что это она не удачно упала, поэтому и болит. Она мне так говорила...
В июне у бабушки отказали почки, другие органы и её не стало. Но за 12 часов до смерти ей стало очень хорошо и она обрадовалась, что она поправилась. Я поговорила с ней по скайпу и все. На этом все.
Бабушка не знала и не догадывалась о своем диагнозе. Многие могут осудить.
Но не я. Мама правильно сделала. Благодаря этому, бабушка надеялась, боролась и не унывала. Если бы узнала, то погасла бы гораздо раньше.
Очень больно. Боль до сих пор не угасает.
Пишу и признаюсь себе в этом впервые за 2 года. Очень больно. Я очень виновата. Я не уделяла столько внимания, сколько ей хотелось. В последние 5 лет вообще очень отдалилась.
Господи, прости меня. Я очень виновата перед бабулечкой. Ребята, берегите близких...
Сейчас я еще больше помогаю, стараюсь чем могу, хоть и не деньгами, детками и взрослым..
Читая книгу, я плакала, хотя меня сложно фильмом или книгой растрогать...
Мне было очень тяжело, зная, что и какие боли терпела бабулечка, даже не зная, что с ней.
Автору было сложнее, он знал, чем ему это грозит.
Господи, сделай так, чтобы эту болезнь смогли победить! Всем здоровья! Всем всем всем!

Харпер Ли. Убить пересмешника. Книга с таким корешком стояла в детстве у меня на полке. И я, ребёнок, страстно любящий читать, ни разу даже в руки этот том не взяла. Причина банальна - мне не нравилось название и имя автора. Название не просто не нравилось, а наводило страх. Я была уверена, что это какой-то жуткий детектив, а пересмешник - это клоун. И кто-то его будет убивать, причём со сценами из фильма ужасов. Кроме того мне думалось, что Харпер Ли - мужчина. И от этой помеси: мужчина, написавший кошмар про убийство клоуна, буквально мурашки по коже бегали.
Прошло двадцать лет. Перед тем, как второй раз отправиться в роддом, я наполнила киндл книгами из первой тридцатки какого-то рейтинга. И снова этот пересмешник. А кормящим мамам ведь только положительные эмоции для молока нужны. Ладно, думаю, я одним глазочком парочку страниц пробегу...
Спрашивается, откуда в моей детской голове было столько забабонов?))))

На десятый день рождения одна девочка подарила мне книгу "Убить пересмешника" и флакончик дешевых духов. Если честно, второй подарок показался мне куда заманчивее.
Я только-только открывала для себя мир литературы, книг и даже самостоятельных театральных постановок с друзьями по двору. А тогда книга не произвела на меня должного впечатления, название какое-то странное, на обложке (если кто такую встречал) девочка с короткой стрижкой и в клетчатой рубашке стоит вполоборота и смотрит на читателя.
Знала ли я тогда, что передо мной шедевр мировой литературы, не единожды переизданный, экранизированный, проанализированный и интерпретированный от и до, как и подобает произведению такого уровня? Конечно же, нет. Об этом я узнала много позже, если не сказать, что не так уж и давно. А тогда меня ожидал переезд-бегство в другой город, тогда уже в другую страну и для меня тогдашней, искренне любящей свой "заснеженный рай", переезд в другой мир. Синегорье-Магадан-Москва-Днепропетровск. И ни разу больше в обратном направлении. Но это не важно, тогда было важно, что через некоторое время я все-таки достала эту книгу и, вместе с тремя моими сестрами, мы погрузились в удивительный мир семьи Финчей. Мы читали по очереди вслух, чаще я, перечитывали через какое-то время снова и нас не покидало ощущение причастности к происходящему, мы искренне радовались за хороших персонажей и люто ненавидели злых. Многое, конечно, мы не понимали и хотя все это было двадцать с небольшим лет назад, но сюжет, героев, основные перипетии я помню и сегодня.
А сейчас, читая хвалебные отзывы, я часто ловлю себя на мысли, что завидую белой завистью тем людям, которые только собираются открыть для себя это произведение. Но не уверена, что хочу его перечитать. Мне кажется, некоторые моменты и впечатления из прошлого должны остаться там. Поэтому не люблю социальные сети, думаю, если люди не сошлись раньше, нечего пытаться сделать это снова. Но это мое сугубо личное, извините, если кого-то подобное мнение обидит.
Просто любое произведение искусства, будь то музыка, кино, литература так или иначе сопровождают определенные этапы в нашей жизни, ведь так? Следовательно, они могут ассоциироваться как с душевным подъемом и уверенностью, так и с чувством потери и одиночества, что вовсе не умаляет их гениальности. Вот и для меня "Убить пересмешника" - это шедевр, несомненно, но книга, которая сопровождала не самые радостные периоды моей жизни.
Но все равно я хочу сказать: спасибо, Харпер Ли, за то, что сплачивала нас с сестрами, что согревала нас своим чудесным произведением на протяжении не одного года, что погружала нас в мир настоящей дружбы, любви и преданности. Может, куплю когда-нибудь эту книгу сыну.

P.S. Недавно смотрела фильм "Сломленные" с Тимом Ротом, как-то сразу вспомнился "Убить пересмешника".

Сначала была Вивьен Ли (Скорпион, к слову). В гостях у маминой подруги, смотрела книжный шкаф на предмет "почитать-чего-нибудь". Интересного в тот раз не нашла. Чтобы не вовсе с пустыми руками уйти, прихватила небольшую в мягкой обложке с фотографией красавицы и названием "Вивьен Ли". Странно, непохожа на кореянку, подумалось (кто жил в Казахстане, обязательно учился или в саду был, или в пионерлагере с детьми по фамилии Пак, Цой, Ким, Ли) . Что-то еще было в ней, кроме красоты и несоответствия европейской внешности азиатской фамилии, что-то притягательное.

Прочла, пересмотрела на сто рядов фотографии (их было много) влюбилась по названиям и описанию фильмов на всю жизнь. После шла, как вешки на правильном пути собирала: "Мост Ватерлоо", "Леди Гамильтон", "Трамвай "Желание", "Корабль дураков". "Унесенные ветром" - главная роль. Там же вскользь о сюжете. Потом в "Богаче, бедняке" Ирвина Шоу "Унесенные" - настольная книга матери и Руди, разбогатев, дарит ей роскошно оформленное издание.

Да что ж за книга такая, вот бы почитать. Название славное, о Волшебнике Изумрудного города и "мы больше не в Канзасе, Дороти" напоминает. Но там про войну, это хуже. Терпеть не могу о войне. Не бредила, в общем, но прочесть хотела. Возможность только в семнадцать предоставилась, у той же маминой подруги взяла. И долго не возвращала. Потому что, закончив, начала снова. И еще раз.

Нет, не про войну. Про Воина. Самую сильную яркую потрясающе жизнелюбивую женщину-воина, какая есть на свете. А чего вы хотите, Скорпион. Второй знак под покровительством Марса, агрессия, активность направленная вовне, естественна, как дыхание. У одного видного критика (женоненавистника, сдается) прочла, что все без исключения поп-исполнительницы, вспоминая свое детство, говорят, что росли, как мальчишки, куклам предпочитая пацанские игры. Оченно сомневался, не верил, думал - интересничают. Ничего подобного, сильный Марс так отыгрывает: детство - мальчишечьи игры в их же компании, юность - агрессивное построение карьеры.

Просто в какой-то момент женщина-Скорпион осознает, кроме врожденного умения быстро бегать, далеко прыгать, карабкаться на высокие деревья и пнуть обидчика, не рассуждая в самый момент нанесения обиды, в ней есть еще что-то. Заставляющее вчерашних друзей по играм смотреть другими глазами. И не то, чтобы это ей не нравилось. Что до освоиться с вновь обретенным, о, тут Марсу нет равных. Любой инструмент должен быть остро наточен и готов к работе.

Второй покровитель Скорпиона - Плутон, владыка подземного мира. Весь - тлеющее под поверхностью и лишь изредка прорывающееся наружу пламя. Зачем? - спросите, - Если Марс без того огонь? За тем, чтобы было интереснее, чтобы хотелось отыскать за внешним глубинное, которое отогреет самое вымороженное в тебе (или сожжет, тут уж как получится. кто не рискует...)

Горит вокруг нее Атланта, рушится жизнь, гибнут друзья и близкие "и столетья уносит в воронку, и величья проходят, как сны". А она пробирается сквозь пылающее марево с ненавистной женой любимого человека, новорожденным их младенцем и тупой, как мул, негритянкой. Чтобы дойти до дома и узнать: мать мертва, отец тронулся умом, сестры никакая не подмога и возрождать этот мир ей, Кэти-Скарлетт. Плутон - возрождение через смерть.

О любви. Венера в Скорпионе изгнанница. Магнетическая притягательность - хоть отбавляй, со счастьем в личной жизни все никак. Трижды замужем: мальчишка из мести, старик для спасения Тары (бедняжка, Сьюлин), мечта всех женщин Ретт. А любит все одно недостижимого Эшли (Венера - еще и владыка двенадцатого дома для Скорпиона - дома тайных связей). Пока не понимает, что то было иллюзией и самообманом. Поздно...

Поздно? Как бы не так! Ду-ду-дудочки! Она сумеет вернуть Ретта. Единственного, кто может прогнать повторяющийся сон с липким туманом. Она еще не знает, как. Она подумает об этом завтра.

На днях встретила одну свою знакомую, которая прочитала "Унесённые ветром" и сиквел, написанный другим автором, "Скарлетт". На мои вопросы о её впечатлениях она ответила, что сиквел, безусловно, лучше, а вот оригинальная версия романа, написанный Митчел, - недосказанная ерунда.

Вы знаете, мне стало так обидно. Лично я после прочтения "Скарлетт" посчитала эту книгу лишь жалкой пародией на "Унесённые ветром". Неужели я одна так считаю?

В 2014 году канал HBO выпустил одноименный мини-сериал, который в русском переводе получил название "Что знает Оливия?", с самобытной и неповторимой Фрэнсис МакДорманд в главной роли. Не всем книгам везет с такой хорошей экранизацией. Все атмосферные описания книги были воплощены на экране, в синеватых оттенках природа маленького города на побережье красиво передана в кадре. Эти пейзажи они не просто эстетическое дополнение, они важная часть во всем этом чувстве настоящей, иногда гнетущей, иногда дающей надежду, жизни.

В сериале внимание больше сконцентрировано на жизни именно Оливии Киттеридж, добавлена связь между отдельными историями, некоторым второстепенным персонажам не нашлось места, но это ни в коем случае не воспринимается как минус, потому что полностью оправдано с кинематографической точки зрения. Думается, что показанное в сериале - это идеальное сочетание избегания излишней затянутости, возможности раскрыть всех персонажей, прекрасного подбора актеров и превращения истории в жизнь.

Неизменным остается то, что сериал также просто, натурально, не пытаясь лукавить рассказывает о судьбах героев. И, пожалуй, заставляет подумать о том, а достаточно ли мы осознаем ценность того, что имеем.

Если я выводила буквы похоже, она давала мне в награду кусок хлеба с маслом, густо посыпанный сахаром.

В конце 60-х, в маленьком провинциальном городке на юге СССР, для мальчика шести лет отроду, самым любимым лакомством был кусок белого хлеба (да простят меня ленинградцы за такое словосочетание), намазанный маргарином и густо посыпанный сахаром.

Права Харпер Ли - все дети одинаковые и одинаково хорошие, плохими их делают взрослые...

Год заканчивается, хотя бы даже шестая его часть еще впереди была, оглядываешься назад, верная привычке создавать личные рейтинги впечатлений: книжных, кино-, событийных. Тройки-десятки, с непременным лидером - книгой года, фильмом года, встречей или событием и другими достойными. Много яркого интересного, но среди фильмов явного лидера выделить не могу, а в книгах "Щегол" Тартт, которым завершала прошлый год и начинала нынешний, возвышается над всеми, как Джомолунгма.

Отчего так? Поди узнай, просто так есть. Дело ведь не в Пулитцере, которым наградили роман. Свежий пример - "Светила" Каттон, букеровский лауреат и такая чушь собачья (хотя бы даже клака книголюбского сайта разразилась сотней восторженных рецензий). И есть прилепинская "Обитель", лауреат "Большой книги", но не это делает подлинно великой, величие в ней, независимо от чинов и регалий. "Щегол" - потому что он целая Вселенная, в которой микрокосм специфического нью-йоркского мирка любителей антиквариата и Уже - глаза испуганного, потерянного, осиротевшего больного мальчишки отражают макрокосм большого мира. Создав четкую картину и не исказив ни одной из возможных перспектив.

Потому что подлинно великие книги подбирают золотой ключик к самым глубоким тайникам твоего сердца, которые прячешь от самого себя, пугаясь того, что можешь там увидеть. И показывают: бояться нечего, ты прекрасен, какой есть. А если случилось в жизни так, так и так - значит нужно было пройти через это. Чтобы стать сильнее. Чтобы обрести целостность и не растерять ее уж после. Ну и еще потому что люди не властны над некоторыми событиями.

И вот, вместо каморки под лестницей, наполненной свивающимися клубком змеями, у тебя светлая в золотом сиянии уютная комнат. В которой можешь отдохнуть и набраться сил для того, чтобы двигаться дальше. В которую можешь войти всегда, когда пожелаешь. Вкусный ужин и прохладное питье и мягкая постель ждут тебя там.

А почему, все-таки "Щегол"? Да картина Фабрициуса, невольно похищенная мальчиком из музея стала сюжетообразующей деталью, но есть ведь что-то еще, более глубинное, что заставило писательницу вынести в заглавие романа название картины? Есть. Маленький щегол, обманчиво свободный на своей жердочке, не обрамленной прутьями клетки - все пленник. Как в плену картина, служащая залогом в манипуляциях наркодельцов. Как в плену маленький ее похититель. Множественном: у людей и обстоятельств, сопутствующих сиротству, вначале; пристрастия глушить боль наркотиками после; чувства вины - той самой змеиной каморы - все время.

В английской литературе богатая метафорическая традиция связана с плененными птицами. "Сентиментальное путешествие" Лоренса Стерна с жалобой скворца. После у Джейн Остен в "Мэнсфилд-Парке" множественные упоминания этого фрагмента и отсылки к положению героини. "Холодный дом" Диккенса и птички в клетках у мисс Флайт с говорящими именами "Юность", "Радость", "Счастье". Тартт мастерски продолжает традицию, расширяя метафору до пределов невероятных, превращая в каплю, отражающую океан. И оставляет мне золотой ключик от комнаты, в которой пустая жердочка да расклепанная цепь.

Читала"Голландский дом" Энн Пэтчетт, а в уме все время крутился психотерапевт Андрей Курпатов. Видите ли, когда мы ждём детей, мы задумываемся, где они будут спать, есть, делать уроки, продумываем возможность и детали их собственной комнаты, но при этом упускаем множество более ценных моментов. Каждое наше слово, действие, каждая привычка повлияют на то, какими станут наши дети, какими будут их отношения в семье и к собственному дому.

Мне интересно, нет ли определённого смысла в названии городка. Почему он называется именно Empire Falls. Ведь это словосочетание можно трактовать не только как Имперские Водопады (собственно, название города), но и как фразу "Империя падёт", как обрушение чего-то масштабного, значительного.

Когда только дочитываешь книгу, остается странное послевкусие. Словно мысли героя или автора не до конца выветрились из головы, и продолжают существовать и множиться в твоём сердце. Мне потребовался месяц, чтобы прочитать Щегла, а Донне Тартт понадобилось несколько лет, чтобы его написать.
Было правильно сказано об этой книге, что она - давно ушедший жанр романа воспитания. С первой до последней страницы мы взрослеем вместе с героем, и горечь его жизни отравляет мысли особенно впечатлительных читателей. Например, таких, как я.

Для меня этот роман имеет запах, вкус и цвет. Он пахнет сигаретным дымом, затхлым воздухом непроветриваемой комнаты, потом, перегаром, кровью и тошнотой. На вкус он горький, как послевкусие от крепкого алкоголя, водки или коньяка, от которых чуть саднит горло; и резковато-кислый, как у квашеной капусты, о которой говорил Борис. А цвет - серый, тусклый, дождливый, мрачный и душный.

Эта книга переполнена (в хорошем смысле) информацией об истории искусства, картинах и великих художниках. В ней настолько много мелких деталей, что картинка перед глазами предстаёт такой, будто ты сам оказался посреди разрушенного зала музея, чувствуя на языке вкус пепла и отчаяния.

Люди тянутся к книгам, в которых чувствуют автора как своего друга, в которых их мысли находят свое отражение, и когда им кажется, что писатель их понимает. Я ничем от этих людей не отличаюсь. Меня захватили длинные монологи о жизни, смерти, любви и искусстве. Я видела в словах автора собственные мысли, хаотично шныряющие в голове. Я соглашалась со словами о бессмысленности жизни, об отсутствии высшей цели, о Боге и его творении. И я также соглашалась с тем, что любовь сильна настолько, что может преодолеть время, что жизнь - это подарок, который нужно прожить на полную, и что выражение "быть собой" не всегда безопасно для тебя самого. Противоречивость и сомнения - вот, что вытащила из меня эта книга.

Щегол - это бесконечная череда потерь, наркотиков, алкогольного бреда, отходняков, уроков жизни, дружбы, любви, страха, боли, уродства, предательства и преданности. Это история о случайностях, которые могут перевернуть жизнь, и о последствиях любого нашего выбора.

После романа остаётся странный кисло-сладкий вкус. Ты проживаешь с героем его жизнь и чувствуешь всю тяжесть событий, радуешься с ним и тоскуешь до странно тянущего ощущения в груди.

Щегол - очередное размышление о том, что между плохим и хорошим нет чёткой границы. Всё размыто. Как благими намерениями вымощена дорога в ад, так и плохие действия или дурной путь вдруг выводят человека к чему-то хорошему. Всё смешено.

Все нижеследующее - совершенно не история. Вернее - это тысячи историй. Квинтэссенция всего, что я когда-либо видела и знала о детях и их родителях.

У Каннингема девушка, зачатая из пробирки и воспитанная в семье "с двумя матерями", живет в большей гармонии с собой, нежели мужчина - выходец из образцово-показательной американской ячейки общества. Казалось бы, домохозяйка-мать, дом полная чаша, семейные завтраки и ужины... Но на проверку этого оказалось так недостаточно. На проверку - внешняя оболочка семьи и ее образцовость так второстепенны...

В интернетах бытует мнение, что если кормить свое чадо грудью лет до 19, из него вырастет тонко чувствующий, душевный человек, не знакомый с неврозами. А если при этом укладывать его с собой в постель, годиков до 30, на выходе получаете супергармоничную и мегасамостоятельную единицу. Завершающим штрихом идеальной модели воспитания служит "необходимость" таскать ребенка на руках, пока его вес не перевалит за сотню. Казалось бы, что может быть проще?

Все мы родом из детства - банальщина, которую можно было бы и не писать. Но как же ж, блин, ее не писать, когда профсоюз нынешних матерей напрочь забыл смысл этой банальщины? Когда же мы все поймем, что единственный всеобьемлющий залог психического здоровья и счастья наших детей - это наше собственное здоровье и счастье. Каждый день, каждую секунду. Даже когда нас никто не видит, даже в собственных мыслях. Да, именно в собственных мыслях - я не могу позволить себе поддаться неврозам, нырнуть в депрессию. Я обязана вцепиться зубами в психическое здоровье. Я обязана принять все лекарства, пройти всю терапию, если я знаю, что "на верхних этажах" у меня бывают трещины. Я не имею никакого права поддаться своей соматике. Какими бы не были мои вкусы, пристрастия и взгляды, я должна оставаться психически гармоничным человеком. Как же неимоверно тонка грань, за которой мы неосознанно раним своих детей. Как же легко не заметить этих ран, ведь их не приходится мазать зеленкой и заклеивать пластырем. Нанесенные нами мимоходом, они останутся мучительно-медленно заживать, то и дело гноясь от инфекций. Дети вырастут. Если повезет, психиатры или терапевты наложат косметические швы. Если нет - взрослые мальчики и девочки будут дезинфицировать раны спиртом или весь век терпеть саднящую боль. А ведь есть и те, кто не переживут заражения крови.

Страшно быть родителями. Страшно каждую секунду. За каждое свое слово или реакцию страшно.
Я расшибаю лоб и руки об эту грандиозную ответственность. Я "низвожу и куращаю" свои комплексы, аки Карлсон Фрекен Бок. И в одном я уверена - не так важно, кормила ли я грудью, на сколько кружков и секций отведу свою дочь. Важно навсегда остаться для нее "домом", опорой и лучшей подругой. Важно быть для нее цельной и живой.

Сегодня я попрощалась с «Возлюбленной», именно так, попрощалась…

Но не думала, что всего лишь, на 2 часа. Возвращаясь с рынка, домой, села в маршрутное такси. Поскольку воскресный день и людей не очень много, водитель ехал не торопливо и подолгу задерживался на остановках, в ожидании пассажиров. И как всегда, нашлись среди нас те, кто не разделил энтузиазма водителя, - учинили скандал. Среди самых активных была женщина, лица ее не видела, но по голосу, чуть старше 40 лет. Вот как раз, она, то, и дала мне понять, что с «Возлюбленной» не так-то просто попрощаться.

Она адресовала эту фразу водителю, но в моем восприятии, она прозвучала так, словно касалась всех нас (а может, только меня лично!?): «Знай свое место! И сейчас ты служишь мне, и слушать будешь то что я говорю… И закрой рот, ты всего лишь … И какой ты человек после это? Ты не человек – ты гад…» и т.д. Может быть, в любой другой день, это перебранка так и осталась бы в этом такси, но эхо «Возлюбленной», очень цепко ухватилось за нее, и потащило в мое сознание.

Много мыслей, страшных, оглушающих, жгучих…

И вот одна:

«Мир меняется, мы нет. Человек нет. Сменились только технологии, одежда и форма контроля – сознание осталось прежним. Обычный РАБ, без прав и привилегий, сменился на работника с правом на свободное передвижение, отдых и развлечение, но по-прежнему, батрачащий на «хозяев».

А вот еще одна: «Можно подолгу издеваться над людьми, заковывать их в кандалы, насиловать, отнимать у них детей, мужей, матерей, казнить, сжигать, запрягать как лошадей, но ЛЮБВИ у них не отнять».

И последняя: «Больное самолюбие - это самое страшное к чему может прийти человек. Стремление к преобладанию, господству над другими – это безумие, ведь такая одержимость не ведет к свободе, а делает человека обреченным на роковую жизнь».

С детства меня преследовали смутные воспоминания о каком-то красивом фильме, где был мужчина с усами и бойкая барышня, которой то ли лошадь от него была нужна, то ли что-то еще...
Шли годы. Так уж получилось, что сначала я прочла книгу, а потом посмотрела тот самый фильм.
В промежутке Скарлетт и Рэтт буквально преследовали меня. На глаза попадались то несмешные (не очень) шутки про дистрофиков, их цитировали в сериалах/фильмах которые я смотрела, постоянно припоминали в книгах, которые читала. Мои подруги и знакомые обожали сериал "Скарлетт" или пересказывали фильмографию Вивьен Ли. А после окружающее пространство наполнилось ценителями книги.
К 19-ти годам я сдалась, преодолев собственный скепсис, я взялась за эту предположительно любовную историю... И пропала с головой, вернулась только добравшись до последней сцены (которую не обыграл только ленивый).
Любимый Американский Юг. Война. Люди. Чувства. Поступки.
После этого "Унесенные Ветром" - мой самый нелюбимый фильм. Это - не О'Хара, а жалкая тень бесподобной (никто не говорит - положительной) Скарлетт.

Никакая еще книга не впечатляла меня настолько, сколько роман Маргарет Митчелл "Унесенные ветром". Закончила читать 10 минут назад, 100 последних страниц мелким почерком были пролистаны меньше чем за час. Если не с первых страниц, то со второй главы точно, читатель (а скорее читательница, потому что мужчинам не понять) представляет себя Скарлетт и затем страница за страницей проживает ее полную трудностей и испытаний, но постоянно бурлящую жизнь.
История начинается на процветающей плантации Тара, штат Джорждия, где супружеская пара, состоящая из ирландца с горячей кровью Джералда О'Хара и хрупкой, но твердая девушка Эллин Роббийяр, вместе со своими тремя дочерьми Скарлетт, Сьюлин и Кэррин занимаются разведением хлопка, разъезжают по балам и приемам и наслаждаются спокойной и радостной жизнью.
Главная героиня Скарлетт О'Хара, которая обожает обвораживать ухажеров своих подруг, больше всех молодых людей любит Эшли Уилкса, но как вскоре выясняется он женится на Мелани Гамильтон, своей двоюродной сестре. Скарлетт, в жилах которой течет ирландская кровь, устраивает бурную сцену выяснения отношений с Эшли, за которой случайно понаблюдал некий капитан Ретт Батлер. Так, вокруг этих четырех персонажей будет крутиться сюжет романа, действие которого пришлось на период Гражданской войны 1861-1865гг и последующей за ней Реконструкции.
Интереснее всего у писательницы получается раскрывать как характеры персонажей, так и проблемы чести, семьи, войны и любви, которыми битком наполнено произведение. Описать почему так запала мне в душу книга, не смогу, но одно сказать могу точно. Магия писательского пера тут однозначно есть иначе ни что бы не заставило меня прочитать книгу состоящую в общей сложности из 2 томов, то есть из приблизительно 1000 страниц. Желаю удачи, всем кого заинтересовал роман, потому узнать кто такой Ретт Батлер дорогого стоит.

Мне было лет 6, когда я с изумлением для себя, открыл эту странную истину, вовсе не детскую.
Я даже и сейчас не уверен, насколько известна эта истина. Просто вся необычность в том, что в 6 лет такие истины не открываются.
В некоторой мере, у меня был допинг — страдание.
Оно расширяет душу человека и душа покидает границы тела, выходя из него, равно касаясь Того и Этого берега.
Это сравнимо с опытом посмертных ощущений.
Вы спросите с улыбкой: что же это за страдания такие в 6 лет?
Ответ прост: любовь. Точнее, неразделённая любовь.

Начиналось всё довольно забавно и мило: я каждый день шёл в садик с цветами в левой руке.
Правой рукой я крепко держал руку мамы: я шёл на свидание.
Со стороны это выглядело, наверно, чудесно и чуточку нелепо.
Но ещё чудесней было то, что каждое утро, я шёл на свидание вдоль тёмной аллеи, к воспитательнице, в которую был романтически влюблён.
Байрон впервые влюбился в 8 лет. Лермонтов — в 9. А меня накрыло в 6..
Воспитательница мило улыбалась.. мне и маме.
Принимала от меня цветы, на миг, чеширски-нежно, теряя своё лицо (и моё сердце) в букете сирени, ландышей или флоксов.

Другие воспитательницы ласково подшучивали над ней и называли нас — Ромео и Джульетта.
Нам тоже не дано было быть вместе.
Одна женщина даже странно пошутила, что моя возлюбленная, как и Джульетта, умрёт раньше меня.
Я тогда не понял эту шутку.
Нежно подшучивал над Джульеттой, и её муж, иногда заезжавший к нам в садик: я к нему очень ревновал.
Бывало, он уединится с моей Джульеттой в тенистой аллейке, возле сирени, говорит с ней о чём-то, спорит даже.. а потом они обнимаются и замирают, а я… стою за стволом зацветшего каштана, прижавшись к нему бледными ручонками, лицом и.. страдаю, ревную.
Мужчина иногда замечал меня и с улыбкой говорил: смотри, твой Отелло снова следит за нами..
Ты знаешь, я его чуточку боюсь.

Отелло в слезах убегал в садик и прятался там в тёмную подсобку.
В подсобке были вечные сумерки, как на далёкой и грустной планете.
Я подносил левую ладошку к лицу, смотрел на свои сбитые колени, поднимал футболочку… везде, везде я был чёрный!
Я узнал от мамы, что Отелло был негром. Также от неё я узнал, что и Пушкин был чуточку негром.
В моём детском воображении, Отелло был дедушкой Пушкина.
Меня назвали в честь Пушкина. Александр Сергеевич сидел в подсобке, страдая от ревности, и искренне, с каким-то приятным ужасом думал, глядя на свою тёмную ладонь у лица, что он превращается в негра.. а может в Отелло, или даже в Пушкина.

Я предавался мечтам с каким-то сладострастием детской мести: вот выйду сейчас из подсобки, и мне, маленькому мавру, ужаснутся: вот мол, до чего довели ребёнка! Вы только посмотрите на него! Он, бедный, в муках любви стал мавром, с чёрной кожей и сердцем, сожжённых солнцем. Он стал.. Пушкиным!
Я закатывал глаза в подсобке и с улыбкой в темноте представлял, что на двери садика однажды повесят табличку: в этот садик ходил Саша Пушкин. Он был чёрным от ревности… он любил.
Правда, полёт моей мечты омрачало одно, мне было стыдно: что я скажу маме, когда она к вечеру придёт за мной в садик?
Я даже подбирал оправдания:

- Саша! Сынок! Боже мой… что с тобой? ты весь.. чёрный!

Стоя возле берёзки, оперевшись на неё левым плечом, я несколько секунд молчу, трагически смотря в небеса, на милых ласточек, и говорю после вздоха, по-взрослому переводя грустный взгляд на маму:

- Пришла пора, и я влюбился. Прости..

Мавром я так и не стал. Хотя, поздним вечером, перед сном, происходило нечто болезненно-странное: я страдал от ревности в своей постели и не мог ничем унять эту неизбывность боли, которой словно не на что было вполне опереться и потому она опиралась на всё сразу, сжигая меня, делая меня столь же прозрачным, беспричинным, вне жизни.
Своими завечеревшими, тёмными ручонками, я медленно брал себя за шею и… слегка душил, как настоящий мавр: я душил свою боль, но на её пути было моё детское тело.
Иногда, я увлекался, т.к. очень сильна была боль ревности, и душил себя сильнее обычного, и тогда эта боль, с каким-то ментоловым холодком, вечерела, сознание моё, чеширски гасло на миг и я отключался с улыбкою беспричинного счастья.

Как сейчас помню: иду я с мамой по тенистой аллейке, сквозящейся счастьем и синевой неба в листве, держу маму за руку, а сам с улыбкой смотрю на свою левую ладошку у лица, по которой журчат тени листвы.
Моя рука мигает и щурится от солнца, превращаясь то в руку негра, Пушкина, то в обычную руку мальчика.
Мама переводит на меня улыбающийся взгляд (я никогда не мог пройти и 2-х минут спокойно и мама, хоть бочком, но смотрела на меня, тихо улыбаясь), спрашивая, что новенького в садике, и я тут же прячу руку за спину, мило улыбаясь и целую её ароматную руку в своей правой ладошке: ничего, мама.
Я тогда ещё не знал, что это было любимое русское слово Бисмарка, высеченное у него на кольце.
Оно было и моим любимым, на все случаи жизни: сынок, ты как себя чувствуешь?  — ничего.
Саша, тебе что задали в школе? — ничего.
Сейчас, мысленно смотря на своё детство, мне чудится на среднем пальчике левой руки, серебряный посверк кольца, на котором красуется таинственное, неверморное — Никогда.

На следующий день, к нам в садик пришла новенькая девочка: у неё были удивительные волосы и глаза —  цвета крыла ласточки.
В моей руке, были цветы для Ангелины Викторовны: алые розы.
Девочка в синем платьице, с милой ссадинкой на левой коленке (словно она шла по полю ржаному, в котором случайно пророс маковый цвет, поцеловавший её в коленочку), стояла рядом с моей сорокалетней Джульеттой.
Я… растерялся. Сразу и навек, я понял, что люблю эту девочку.
Понял, что именно её ждала моя душа, что всю свою бескрайнюю, шестилетнюю жизнь (возраст, похожий на рост цветов, ласково достающих до колен исполинских ангелов), я предчувствовал её: мои цветы — алые, лиловые, сиреневые, были словно дрожащей стрелкой компаса любви, как и моё сердце: они просто указывали и плыли в воздухе, в садик, цветы словно росли в синеве воздуха, вдоль тёмной аллеи, и я просто следовал за ними, подобно лунатику: если бы отпустил, разжал руку, цветы бы этого не заметили даже и всё также плыли бы по воздуху, в садик.

Я словно знал, что рядом с воспитательницей в садике, встречу свою любовь.
В этом детском томлении любви, была некая синестезия чувства и времени: они были нежно перепутаны и ласково дрожали, словно листва на ветру, своей бледной и зелёной стороной: так звёзды порой дрожат на ветру, и влюблённое сердце.
Весь бледный, как влюблённый призрак, я смотрел растерянным взглядом, то на Ангелину Викторовну, то на девочку.

- Это Вика. Познакомься, Саша. Вика, а это Саша. Наш придворный.. поэт.

Мы робко протянули друг к другу ручонки. Вика улыбнулась мне, и тут же мне улыбнулось её синее платьице на ветру.
Я был сражён… навека.
Совершенно потерявшись, не помня, кто — я, что — я, просто желая всего себя подарить девочке, всё своё цветущее и непоседливое сердце, похожее на сирень на ветру, я… почему-то протянул Вике свою левую руку, без цветов.
Не знаю.. быть может я бессознательно чувствовал, что левая рука ближе к сердцу и в её запястье, нежно пульсирует сердце, сквозится синевою и счастьем, как солнце и небо в листве, когда быстро и радостно идёшь по тенистой аллейке.
Не сознавая того, я протянул девочке с каштановыми волосами, всю свою жизнь: своё обнажённое сердце в руке..
Девочка словно бы поняла это и взяла мою раскрытую, тихо трепещущую на ветру, ладошку.
Взяла её как ландыш, двумя руками, нежно-нежно… как умеют брать цветы одни только женщины, словно они новорождённую душу берут.

Опомнившись, я с робким стыдом взглянул на Ангелину Викторовну: она мне ласково улыбнулась, и опять же, как-то совершенно по-женски, кивнула мне, словно благословив на любовь.
Я повернулся к Вике и протянул ей красные розы.
Мы с ней держались за стебельки роз, словно за зонтик. Где-то за синевой, в вышине, неслись и падали дождём,  незримые звёзды.
Я ощущал своими пальцами, робкое дыхание пальчиков девочки…
Закрыв глаза как при поцелуе, не выдержав такого блаженства, я через секунду потерял сознание и упал к ногам Вики, к её сиреневым носочкам.

Уже потом, вечером, мама сказал мне в постели, что мама девочки мило улыбнулась и промолвила: всех новеньких в вашем садике встречают так мило?
Так началась моя настоящая любовь: первый, сладостный трепет всего моего существа, похожего на таинство мурмурации: это когда птицы в небе составляют живые, мгновенные узоры: мурашки синевы..
Ясно помню, как тогда, в детстве, ещё не зная этого таинственного слова из словаря чеширского кота, я сидел на дереве и смотрел то на чудесную девочку Вику в синем платьице, то на небо, в котором стайка птиц творила своё волшебство и узоры.

Я ощутил во всём своём теле, сладостный и жаркий, переливчатый трепет, похожий на эти узоры птиц в синеве.
Я даже играл с этими яркими волнами сладкого жара во мне: они мерцали то в животе, то в груди и плече, губах и на шее.
Да, я смотрел на птиц и улыбался от счастья.
Мне казалось, что небеса тоже влюблены во что-то прекрасное, быть может, в мою Вику, и я ласково улыбался им и совершенно не ревновал, а, напротив, протягивал к ним руку и закрывал глаза, чувствуя мурмурацию.. миграцию перелётных мурашек во всём моём теле, словно в нём где-то тайно расцвёл рай.
Яркий, ментоловый холодок мурашек, мерцал в животе, на приоткрытых губах, шепчущих имя любимой, и, казалось, прозрачно и светло переходили и на самое имя любимой, вслед за моей душой..
Я протягивал руку к небесам и птицам, в совершеннейшем исступлении, чувствуя мурмурацию мурашек в своём плече, запястье левой руки..
Открывал глаза в совершенном катарсисе, ибо мурмурация пульса сливалась с мурашками птиц в синеве: я ясно чувствовал, что узоры птиц вот-вот сложатся во что-то таинственное, небывалое.
И если прямо сейчас орнитологи увидели это, они бы изумились; науке пришлось бы переписать учебники биологии, отношение человека к животным, изменилось бы навека, и самые поиски жизни на далёких звёздах, дивно бы преобразились, сместились на самое настоящее и неземное чудо, здесь, на Земле.

Ах, как сладостно у меня замирало сердце!
Я думал в каком-то блаженном и невесомом состоянии, томительно пугаясь мысли своей, которую словно могла услышать и Вика: так громко билось моё сердце: на весь переулок билось, на весь город, до самых птиц..
Я думал: Если Вика сейчас посмотрит на небо в мурашках птиц, она.. догадается, как я её люблю. Она прочтёт… все прочтут.
Но Вика не посмотрела. Точнее, она посмотрела на меня, сидящего на ветке каштанового дерева: неудержавшись, я свалился в траву и исчез, как чеширский котёнок.
Ах, почему ещё никто до сих пор не описал чеширских котят?
Как же мило они играют в прятки с мамой!
Мама даже не знает толком, сколько она родила чеширских котят: возле неё, сам собой, как полтергейст в невесомости космоса, передвигается носочек по полу. Но мама не обращает на него внимания: мало ли чего не бывает в мире.
А ночью, к маме-кошке подкрался котёнок-непоседа, до того, незримый, и со вздохом уткнулся ей в грудь, присосавшись и став зримым от блаженства и счастья ощущения мамы рядом.

Я услышал в траве, милый девичий смех.
Казалось, что трава действительно смеётся, улыбается на ветру.
Не выдержав этой зелёной и солнечной нежности, я повернул лицо и поцеловал траву.
Приподнял левую руку к птицам, ощутив сладостный трепет, словно бы шепчущий о девочке.. словно рука моя была нежно преисполнена девочкой, и, приблизив ладошку к губам, поцеловал её, закрыв глаза.

Вскоре, сладость любовного томления сменилась любовной истомой: весну сменила осень.
В любви, словно на далёкой и грустной планете, времена года проходят иначе.
Девочка меня не замечала, словно я был призраком.
По утрам, мама по привычке отводила шестилетнего призрака в садик.
В садике я вёл призрачную жизнь: было сладко,скрывшись в уголке, тихо наблюдать за тем, как Вика пьёт какао.
Вот она встаёт из-за стола: на её губках, блестят милые, чеширские усики., которые она слизывает на ходу и бежит куда-то с симпатичным мальчиком в чёрных очках.
А я, с трепетом и бьющимся во все стороны света, сердцем, задевающим соседние столики, одинокую пухленькую девочку в синей футболочке с лягушкой, уплетающую уже третье пирожное (дочка директора садика), подхожу к бокалу Вики, наклоняюсь к нему, и, с наслаждением целую то нежно-карее место, откуда пила моя любовь.
Сердце, сделав круг, словно ласточка, возвращается на место: мне кажется, левая сторона сердца, чуточку в побелке: ласточка крылом коснулась потолка..
Улыбаюсь и глажу сердце своё. Нежно касаюсь указательным пальчиком, бокала, сладостно медлю, прикрыв глаза, и ухожу..

Вскоре и правда настала осень.
Я жил лишь моей возлюбленной, не обращающей на меня внимания и встречающейся с непоседой в чёрных очках, чуточку заикающимся.
Он довольно мило заикался.
Знаете, заикание вообще похоже на солнечного зайчика голоса, тепло дрожащего то тут, то там.. от разбитого стёклышка прошлого, или открытого окна грустного воспоминания.

Все дети были кто в игровой комнате, кто на улице, а я.. обитал в чистилище всех садиков и школ: на гранитной старой лестнице на последнем этаже, где царили лёгкие сумерки.
Застывший, оледенелый водопад лестниц..
Оперевшись левым плечом о стену, окрашенную в цвета прохладного неба, я медленно спускался вниз, что-то говоря с заиканием: стих Пушкина, имя Вика, своё грустное имя.
Потом, оперевшись на правое плечо, я медленно поднимался, увеличивая дистанцию между плечом у стены и ногами: шёл под наклоном, словно птица-подранок в полёте, или… своя же тень.

Я мог очень долго вот так страдать на лестнице: мог прыгать на левой ножке, спускаясь вниз.
И усложняя: на правой ножке, через ступеньку. Это было сложно и опасно, особенно если быстро.
Чудесно и как-то, таинственно, было спускаться с лестницы, спиной, закрыв глаза.
Сердце билось в тугой и покатой темноте и не находило себе места, оно словно пропадало на миг из груди и появлялось бог знает где, и это было сладко и чуточку жутко.
В таком состоянии потерявшегося сердца, было славно грустить и любить Вику, страдать по ней.

Вечером, мама забирала шестилетнего влюблённого призрака, домой.
Меня забирали позже всех и я часто находился с Ангелиной Викторовной в её кабинете.
Мы сидели за столиком, и, как старые любовники, бог знает что пережившие на своём веку, грустно смотрели друг на друга.
Ангелина Викторовна, тихо коснулась подбородком, сложенных впереди рук у лица и, ласково улыбнувшись (я рисовал ласточек в небе и.. девочку в синем платье, в небе), промолвила: Саша… ты о чём задумался?
Ты слышал, кто такой Шагал?
Я молчал, сосредоточенно рисуя летающую девочку.
Ангелина Викторовна встала, тихо поцеловала мою макушку и подошла к окну, сложив руки на груди.

Дома, моё любовное томление продолжалось.
Я не находил себе места, как и сердце во мне.
Мне хотелось куда-то забраться, скрыться, исчезнуть хотя бы на миг.
Я забирался под каштановое кресло в зале, сжимался там в комочек и замирал в доверчивой и какой-то прищуренной, тесноте, темноте.
Было отрадно чувствовать, в этой бескожести любовного страдания, что безмолвие вещей меня по-матерински нежно обнимает и не даёт душе обветриться и озябнуть: душа имела опору в добром безмолвии вещественности мира, которое на самом деле, было душой вещей.
Я сам становился чуточку, вещью, ничем, и моё сердце прозрачно билось в тёплой, почти парной пустоте и боль исчезала на миг.
Мама спрашивала сверху: а где Саша?

- Под кресло забился. От любви. — отвечал мой старший брат, и добавлял с улыбкой в голосе: Барсик тоже, видимо страдает от любви: он рядом, за диван забился.

Место под креслом, было моей скромной Нарнией детства.
Залезая туда душою и телом, ползком, я переживал и неразделённую любовь, и наказания от мамы, и свои первые стихи.
Я там любил и просто помечтать, погрустить, особенно, если там, под креслом, спал мой чёрно-белый кот Барсик (чудесная, раздвинутая белая шторка окраса на лобике и чёрная клякса на носике).
Я обнимал его на полу и лежал с ним долго-долго.
Он иногда просыпался и ласково лизал мне волосы. Это было мило и щекотно, а иногда и больно, если он долго лизал на одном месте, так что волосы становились мокрыми в этом месте.
Ах, наши кошки детства, к которым мы припадали на колени, в грусти, кошки, лижущие наши волосы, лобик.. вы — ангелы наши. Вы спасали нас не раз, ласково гладя наши бедовые головушки, мысли..

Повзрослев и снова страдая от любви, я пробовал забавы ради, снова забраться под кресло.
Наверно, со стороны это смотрелось нелепо и смешно (я весь не помещался, торчали ноги и кое-что ещё: кто видел как повзрослевший кенгурёнок пытается забраться в сумку в животе своей мамы, тот меня поймёт) и если бы меня в таком состоянии увидела любимая.. то, может статься, она простила бы меня, обняла бы с грустной улыбкой и сказала: я и не знала… что парни вот-так странно страдают в любви. Мы, девушки, всё же от вас сильно отличаемся..

Именно тогда, в той Нарнии детства, лёжа под креслом и дыша пылью, этой травою безмолвия, выводя на нём пальцем, странные узоры, я додумался до той самой мысли, вовсе не детской.
Незадолго до этого, брат, с энтузиазмом школьника-просветителя, рассказывал мне, словно язычнику или индейцу, про чудесный мир атомов: в атомах есть более мелкие частички, а в них ещё более мелкие, и ещё: нейтрино, кварки..
Как я тогда смеялся над этим лягушачьим словом!
Мне тогда казалось, что ночью, у реки, квакают не лягушки, а сама звёздная материя реки и прибрежной травы, о чём-то грустит и мечтает.
Брат, с карамазовским, умным видом, сказал, подняв палец вверх: атомы повсюду! Всё из них, и ты, и я и звёзды. Они бесконечны..
И ушёл.

А я робко оглянулся в опустевшей комнате.. на атомы, нахмуренно смотрящие на меня отовсюду, и.. залез под кресло страдать от любви.
Не знаю, чем объяснить такой иррациональный наклон мыслей у ребёнка.. неужели и правда, любовью?
Я додумался до существования больших и малых бесконечностей.
Если атомы бесконечны — думала я под креслом, словно Диоген в своей бочке, — а в каждом атоме, допустим, по два кварка, то кварков в два раза больше в мире.
Странным образом, это на миг успокоило любовное страдание, оно словно распределилось по всей вселенной.
Возле реки, за окном, мечтательно-грустно квакнула лягушка, и моя боль, словно ласточка, вернулась из самых тёмных глубин космоса, принеся на крыльях, словно бабочка пыльцу — талый холодок звёзд.

Я любил. И чем больше я любил, тем больше страдал: страдали мои сны, моё сердце, мои надежды, мои стихи: я весь страдал..
Страдало самое моё страдание: мои руки страдали без любимой, мои губы страдали, волосы мои непоседливые: я ощущал, как каждый атом во мне страдает без любимой.
Голова болела и тихие слёзы текли по щеке..
Мой чёрно-белый ангел, с кляксой на носике, забрался ко мне под кресло, и стал своим шершавым язычком лизать мои волосы, мои грустные мысли..
Мне становилось легче… ненадолго.

Однажды, светлым осенним днём, я спросил у одного мальчика, того самого заики в чёрных очках: Как ты с этим справляешься? Как у вас это выходит?
Он виновато улыбнулся и даже не понял, о чём я.
Я ему сказал, прислонившись к дереву в саду: ну.. страдание. Любовь. Как ты живёшь с этой болью?

- С кккакой болью? — всё так же удивлялся мальчик, чуть не сорвавшись в кваканье.

Я потёр себе сконфуженно лоб и отошёл.
Я спрашивал об этом других мальчиков и девочек, но никто не понимал, о чём я.
А я не понимал себя.
Всё моё детство я страдал от неразделённой любви.
Эта боль была столь постоянна и естественна, как рост волос, дыхание или цвет глаз.
Я.. искренне думал, что все люди на земле, с самого детства мучаются от любви и нет конца этой муке, ибо и любви нет конца.

Весь бледный, я сидел за столиком возле окна, положив лицо на сложенные перед собой руки, закрывшись от всех: я мечтал о кресле… почти так же сильно, как о Вике.
Дети играли на улице и в окне как бы покачивались на ветру, лиловые и алые бутончики их весёлого смеха.
Я ощутил на своей макушке тёплый поцелуй.
Поднял заплаканные глаза и увидел Ангелину Викторовну.
Она стояла надо мной в своём чудесно синем платье и грустно мне улыбалась, гладя правой рукой мои волосы.
У неё были тоже, заплаканные и покрасневшие глаза.
Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга, а потом она тихо сказала:

- Сложная штука, любовь. Правда, Саш?

- Правда, Ангелина Викторовна — промолвил я, совсем по-взрослому и кротко прижался лицом к её животу.

Как такое может случиться, когда влюбляешься в книгу спустя почти полтора года после ее прочтения?
Flashback
На дворе 2019 год и мне случайно в интернете попадается трейлер фильма по одноименной книге "Щегол".
И да, несмотря на то, что появилась на свет книга еще в 2013 году, и была почти сразу окутана помпезностью читателей и многих критиков, я о ней ничего не знаю.
Трейлерные обрывки фильма меня зацепили, обнадежили. Ведь среди комиксных недобоевиков, комедий и прочего так не хватало "глубоких" фильмов, драмы, искусства.
В итоге решено, буду ждать официального цифрового релиза и смотреть (в кино не получилось пойти по ряду причин).
Но у меня такое табу, если есть книга - прочитать ее нужно сначала. Да, иногда это подводит.
Но когда я нашла сие произведение на лабиринте, посмотрела на количество страниц, я однозначно понимала, надо заказывать и читать. По-другому никак.
И вот книга у меня. А дальше происходит небольшое непотребство. Я начинаю читать некоторые рецензии. Без спойлеров. Просто так.
Обнаруживаю некую динамику - книгу либо любят, либо ненавидят, либо "ниосилил".
Мне становится интересно к какому лагерю в итоге присоединюсь.
Но может виновата моя природная предвзятость или на меня так сильно оказали влияния отрицательные отзывы.... короче, я изначально настраиваюсь на негатив. И уже представляю и складываю в голове свой "критический взгляд".
Читаю.
На удивление быстро. Понятно, что уже не брошу.
Но понравился ли мне "Щегол" или мне он не понравился? Я не могла ответить на этот вопрос.
Это как смотреть сериал, который нравится в целом, но некоторые серии вызывают недоумение, а герои уже как родные стали.
Садишься каждый вечер после работы, смотришь минут по 40 - 60. Какие-то серии обожаешь, какие-то ругаешь, какие-то невыносимо растягивают хронометраж.
Иногда мне было скучно. Иногда меня напрягало излишнее графоманство Тартт. Иногда восхищало. Отступления, мысли, много мыслей. Затягивало как в болото, но пропускать не хотелось.
Мне понравился шарм этой книги, ее контрасты, искусство, антиквариат, драма, жизнь, какая есть - без прикрас. Меня даже описания наркотического и пьяного угара не напрягали, хотя я совсем не сторонник подобного.
У меня появились любимчики среди персонажей.
Но меня порой раздражало нытье Тео, меня отталкивал и притягивал образ Бориса (хотя, все равно из этой парочки он нравился мне больше)
Иногда мне казалось, что трагедия трагедией, но я читаю про малолетних дебилов, которые выросли до двадцатисемилетних дебилов (а так ка на момент чтения мне было 27, я с чистой совестью полагаю, что могу позволить себе подобный "реверанс" в их сторону).
Финал книги меня немного разочаровал. Он как бы есть и его как бы нет. А после довольно-таки динамичных событий на последних страницах, хотелось чего-то большего. С учетом того, что последние страни 100 с лишнем я прочла за один вечер.
Но с другой стороны, все вполне гармонично в рамках произведения.
Что по итогу, большой спектр эмоций, как положительных, так и отрицательных. Гордость, что прочла. Не так много подобных объемных произведений в моем послужном читательском списке.
Но никакой конкретики.
Через пару дней просмотр фильма.
Похожее ощущение. Not bad not good.
Кино смотрели вместе с мужем и мне часто приходилось объяснять некоторые сцены и моменты, характеры персонажей.
Думаю, фильм все же противопоказан тем, кто не читал. Может из-за этого у него, как мне кажется, все равно слишком заниженный рейтинг.
Мне понравилась атмосфера фильма, порадовал подбор актеров. Особенно Тео. В двух своих возрастных вариациях для меня прямо в точку.
Про Бориса не точно. Юный Борис с одной стороны понравился своей персональной аутентичностью, мрачноватым подростковым образом, но при этом всем, местами казался слишком энергичным и жизнерадостным. А взрослый Борис понравился скорее внешне, так как персонаж (во взрослой версии) в фильме не раскрыт абсолютно.
Вот так, книга прочитана, кино просмотрено, удовольствие в целом получено.
Забыли.
Nowdays
Стараюсь читать больше. Разное. Много появилось учебно-профессиональной литературы. Много научпопа.
Ловлю себя на мысли, чего-то мне хватает в моей читательской жизни. Какая-то тоска странная.
А потом вижу корешок "Щегла" в своей маленькой библиотеке и осознаю страшную мыслю - скучаю.
Скучаю по этому произведению, по вечерам, проведенным вместе, по Тео и Борису. Даже по нудным, вязким моментам скучаю.
Как будто у меня эта книга только что переварилась наконец и все встало на свои места.
Кажется, слишком быстро прочла, невнимательно, много упустила.
Пересмотрела отрывками кино. Думаю - перечитаю.
Но страшно в такую авантюру ввязываться. Вдруг брошу, вдруг разочаруюсь и спадет эта неоткуда взявшаяся влюбленность.
За это время, кстати, у меня появились еще два томика Тартт.
Ну думаю, раз не хватает мне романа, да такого что ух и надолго, буду читать "Тайную историю".
Пока нравится.
Но это уже другая история...

Кошмарная книга в духе соц реализма, про коллективизацию "по-американски" (те же 30-е гг.). Хотя кажется, что описан как раз противоположный процесс, но по-сути описан тот же массовый сгон мелких собственников (ну, пусть хотя бы и бывших, а ныне арендаторов) с земли некой силой (Банком, Драконом, Государством...) и формирование из них стада послушных на всё согласных нищих и голодных рабочих. Тут в одном из отзывов эту книгу назвали красной "полит-агиткой". Не удивилась, когда увидела её советское издание 1940 года. Ну, она вполне себе доказывает, что социальная база у коммунистического движения в США была. Только вот с вождями и революционной ситуацией там не сложилось.
Когда лично я читала эту книгу, то у меня в голове всё время возникал образ моих сельских бабушки и дедушки, их хозяйство, их взгляды на жизнь, молодость мамы...Хотя они, конечно, значительно моложе того поколения, которое описывается в "Гроздьях гнева". Но и они успели хлебнуть того, что значит быть безземельным крестьянином (читай - колхозником) в СССР. Гегемоном-то в той стране был пролетариат... Так что совершенно напрасно Стейнбек грезил о революции, крестьянском самоуправлении и стране коммун. Мелким фермерам в стране коммун в начале 30-х годов тоже было очень не весело. И то, что им якобы было позволено самоуправляться и самоорганизовываться их тоже от продразверстки, голода и «Закона о трёх колосках» не спасало. Эх, автор...хорошо только там, где нас нет. В принципе, половина твоей книги посвящена именно этой идеи. Мифе о том, что у нас в Оклахоме сейчас всё плохо, а вот в Калифорнии уж мы заживем, только бы доехать!.. Любимой песне всех трудовых мигрантов всех времен и народов. Так что книга эта сейчас актуальна для нас как никогда. Нет никакой Земли Обетованной, а за границей любого нашего нищего переселенца ждет только нищета, презрение от местных и отсутствие работы. Так что, чем строить воздушные замки о голубых далях, лучше бы нам побыстрее адаптироваться к тем изменениям, которые происходят на родине.

Нет, это не гневный пост о том, как мне не понравилась книга. "УВ" вообще нельзя рассматривать в плоскости "нравится-не нравится", по крайней мере тем, кто до этого миллион раз посмотрел фильм. Для меня герои книги - уже определенные персонажи, Скарлетт - только Вивьен Ли, Ретт - Кларк Гейбл, а другой Мамушки (Хэтти Макдэниел) я не могу даже представить... В этом вся прелесть и вся сложность.
Печатной истории не удалось сломать киношный стереотип, а пришлось его дополнить. Даже, можно сказать, утрировать. Скарлетт в фильме - неприятная особа, но ей хочется сочувствовать, потому что мы не слышим ее истинных мыслей, не проникаем в ее характер. В книге она предстает совершенно другой. Да, не менее сильной и смелой, но действительно алчной, жестокой, "близорукой" дурой. И только в финале книги она "прозревает", да только своим детским умом не может понять, что вернуть прошлое невозможно...

«А ведь на самом деле он таким никогда и не был — только в моем воображении, — отрешенно думала она. — Я любила образ, который сама себе создала, и этот образ умер, как умерла Мелли. Я смастерила красивый костюм и влюбилась в него. А когда появился Эшли, такой красивый, такой ни на кого не похожий, я надела на него этот костюм и заставила носить, не заботясь о том, годится он ему или нет. Я не желала видеть, что он такое на самом деле. Я продолжала любить красивый костюм, а вовсе не его самого».

Обаятельный Ретт, который всегда казался мне "мерзким усатым бабником", после прочтения книги превратился в настоящего джентльмена, пусть и немного распутного. Он, конечно, не пример для подражания, но его искренняя любовь к Скарлетт и отношение к Бонни - то, чему многим мужчинам нужно поучиться.
Идеальный Эшли, тонкая натура, всегда привлекающая меня в фильме, вдруг превратился в безвольного и совершенно неинтересного человека. А Мелани... Мелани стала самым понятным и близким мне персонажем. И только ее жаль в финале, даже когда рушится весь мир Скарлетт.
"Я подумаю об этом завтра" - фраза, которую я повторяла слишком часто, пока читала книгу... Да что уж скрывать, все дела откладывались на завтра, когда начиналась следующая глава. Сложнее было с мыслями, они возвращались в голову спустя несколько часов, но откладывать их тоже можно научиться, если также часто повторять слова Скарлетт.
А еще, если в 9 классе, при первой попытке прочитать "УВ", я почему-то не сумела оценить исторические справки, то сегодня они были иногда интереснее сюжетных линий.

Вывод: первая книга - чудеснейший роман о том, как слабой женщине приходится стать сильной. Вторая - бульварный роман о том, как эта женщина живет в своем выдуманном мире и сводит его с ума.