Блистательные годы. Гран-Канария

Глава 63

Было уже больше часа дня, когда он вернулся. У дома Мердока стояла большая, закрытая, взятая напрокат машина. Его рот сжался в сердитую линию. Он знал, что это значит, еще до того, как вошел в дом: в маленькой операционной с окнами во двор сидела в нетерпеливом ожидании Анна и курила сигарету.

Он спокойно поздоровался с ней.

– Итак, Анна, я вроде говорил тебе не приезжать. После всех этих телеграмм и телефонных звонков мне казалось, что ты все поняла.

– Но ты не отвечаешь на телеграммы! И игнорируешь телефонные звонки! – Она сердито раздавила сигарету в пепельнице. – Разве можно винить меня за то, что я желаю получить несравненное удовольствие от разговора по душам?

Дункан пожал плечами, затем подошел к маленькой аптечке в углу. Стоя там у крошечного лабораторного стола с треснувшей раковиной, он начал составлять из нескольких ингредиентов, лежавших на полках, простые лекарства, которые этим утром прописал своим пациентам. Казалось, эта картина лишила гостью остатков самообладания.

– Дункан! – воскликнула она. – Ты что, совсем спятил – разливаешь разноцветную водичку в этой жалкой конуре, когда мог бы работать в своей собственной лаборатории?

– В этой разноцветной водичке есть ингредиент, о котором ты понятия не имеешь.

– Какой ингредиент? – огрызнулась она.

– Вера, – тихо ответил он.

Она с яростью и презрением уставилась на него:

– Ты сошел с ума! Ставишь под угрозу всю свою карьеру ради того, чтобы продавать мифы наивным сельским пациентам.

– Может быть, – резко перебил он ее. – Но так получилось, что у меня есть еще один пациент, там, наверху.

– Знаю. Видела его. Да, не надо так смотреть! Я взяла на себя смелость провести осмотр в твое отсутствие. И скажу тебе, ты напрасно тратишь время.

Он вздрогнул, как будто она вынесла ему смертный приговор:

– Это, разумеется, твоя точка зрения.

– Это непредвзятая, научная точка зрения. У него отек головного мозга. Этот бедный старик наверху годится только для церковного двора. И вся вера, которую ты можешь в него вложить, этого не изменит.

– Какое ты имеешь право так говорить?

– Право ученого, который является твоим другом. О, я знаю, что ты сделал, – выправил позвоночник, поддерживаешь его жизнь искусственным питанием, наблюдаешь за ним день и ночь. Это похвально. Но это бесполезно, совершенно бесполезно. Лучшее, что ты можешь для него сделать, – это выйти из дома и заказать ему надгробие.

Рука, державшая мерный стакан, чуть дрогнула.

– Ты жестокая женщина, Анна.

– Можем ли мы быть другими в моей и твоей работе? – Ее голос завибрировал. – Послушай меня! И попытайся взглянуть на вещи здраво – хотя бы сейчас. Глупо было упустить прекрасную возможность поужинать с Комиссией. Но твое отсутствие в отделении последние пять недель, перед выборами, и в результате оказаться на задворках – это самоубийство. Мне нет нужды рассказывать, как Овертон воспользовался этим. Я старалась изо всех сил, объяснялась с профессором Ли, просила Комиссию учесть твое эмоциональное состояние, пока не устала этим заниматься. Теперь, – она сделала паузу, – объяснения больше не нужны. Завтра кандидаты проходят собеседование. Это до тебя дошло? Письмо у тебя в комнате. Выборы состоятся завтра днем в три часа. – Она акцентировала каждое слово, как будто наставляла ребенка. – Ты должен… ты должен быть там. Завтра в три часа в Фонде.