Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 18
В самое темное время ночи через стену в сад проник убийца. Облегающая тело черная одежда, черные таби, черный капюшон и черная маска делали его почти невидимкой. Этот человек небольшого роста бесшумно пробежал к каменному укреплению внутри сада и остановился около отвесной стены. В пятидесяти ярдах от него двое коричневых охраняли главный вход. Очень ловко убийца метнул вверх обмотанный тряпками крюк, от которого тянулась тонкая шелковая веревка. Крюк зацепился за каменный карниз амбразуры. Убийца поднялся по веревке, протиснулся в щель амбразуры и исчез внутри.
Пустынный коридор освещался свечами. Убийца бесшумно спустился вниз, открыл наружную дверь и вышел на зубчатую стену. Еще один искусный бросок, стремительное восхождение по стене – и он оказался в коридоре наверху. Часовые, которые стояли на углах зубчатой стены, не услышали его, хотя и были настороже.
Когда мимо проходили стражи в коричневых кимоно, он плотно вжался в нишу. После этого убийца проскользнул по переходу. У угла он остановился. Молча огляделся. Дальняя дверь охранялась самураем. Пламя свечей колебалось в тишине. Часовой сидел, скрестив ноги, вот он зевнул, привалился к стене и вытянулся. Его глаза на минуту закрылись. Убийца мгновенно кинулся вперед. Беззвучно. Сделав петлю из шелковой веревки, которая все еще была у него в руках, он накинул удавку на шею часового и резко затянул. Пальцы часового попытались схватить и оттянуть петлю, но он уже умирал. Короткий удар ножом между ребер, нанесенный с искусством хирурга, – и часовой замер.
Убийца открыл дверь. Зал для аудиенций был пуст, внутренние двери не охранялись. Он втащил труп внутрь и закрыл за собой дверь. Без колебаний пересек комнату, выбрал левую внутреннюю дверь. Она была сделана из дерева и хорошо укреплена. В его правую руку словно сам собой скользнул изогнутый нож. Он тихонько постучал.
– «В дни императора Сиракавы…» – произнес он первую часть пароля.
С другой стороны двери донесся лязг обнажаемого меча и ответ:
– «…жил мудрец по имени Энряку-дзи…»
– «…который написал тридцать пятую сутру». У меня срочные послания для господина Торанаги.
Дверь распахнулась, и убийца нанес удар. Нож взметнулся вверх, вонзился в горло первого самурая ниже подбородка, выскользнул из раны и молниеносно поразил в гортань второго стража. Легкий поворот – и нож снова на свободе. Оба часовых умерли, еще не успев упасть. Убийца подхватил одного и дал ему мягко опуститься на пол. Другой упал, но бесшумно. Возле распростертых тел растекалась кровь.
Убийца заторопился вниз по внутреннему, плохо освещенному переходу. В это время открылись сёдзи. Он замер, медленно оглядываясь.
На него удивленно смотрела Кири, застывшая в десяти шагах с подносом в руках.
Он заметил, что две чашки на подносе полные, еда в них не тронута. Из чайника шел пар. Сбоку потрескивала свеча. Тут поднос упал, рука женщины скользнула за оби и выхватила оттуда кинжал, рот ее открывался, но не издавал ни звука, и убийца бросился в угол. Открылась дальняя дверь, выглянул заспанный самурай.
Убийца метнулся к нему и рванул сёдзи справа, куда и стремился. Кири закричала, поднялась тревога, а он уверенно несся в темноте, через переднюю, мимо просыпающихся женщин и их служанок, во внутренний коридор в дальнем конце дома.
Здесь была тьма кромешная, но он ощупью продвигался вперед, безошибочно находя нужную дверь в воцарившейся суматохе. Он открыл дверь и прыгнул на человека, лежавшего на футоне. Но его руку, державшую нож, сжало, словно тисками, и он был вынужден схватиться врукопашную на полу. Он дрался очень умело, вырвался, опять занес нож для удара, но промахнулся, запутавшись в одеяле. Убийца откинул толстый стеганый покров и бросился на жертву, изготовившись для смертельного удара. Но жертва развернулась с неожиданной ловкостью и сильно пнула его в пах. Боль взорвалась в убийце, а тот, на кого он покушался, отскочил на безопасное расстояние.
К тому времени в дверях уже столпились самураи, некоторые с фонарями. Нага, в одной набедренной повязке, с взъерошенными волосами, прыгнул между убийцей и Блэкторном, высоко подняв меч:
– Сдавайся!
Убийца отскочил назад, крикнул:
– Наму Амида Буцу! (Во имя Будды Амиды!) – повернул нож острием к себе и обеими руками вогнал его в свое горло ниже подбородка. Хлынула кровь, он опустился на колени. Нага сразу нанес удар. Его меч, пронесшись вихрем, описал дугу, и голова убийцы покатилась по полу.
В наступившей тишине Нага поднял голову и сорвал с нее маску. Лицо было обычным, глаза еще мигали. Волосы были уложены как у самурая, и Нага держал голову за узел на макушке.
– Кто-нибудь знает его?
Никто не ответил. Нага плюнул в мертвое лицо, сердито бросил голову одному из своих людей, сорвал с убийцы одежду, поднял его правую руку и нашел то, что искал. Маленькая татуировка – китайский иероглиф, обозначающий Амиду, особую ипостась Будды, – была наколота под мышкой.
– Кто командир стражи?
– Я, господин. – Сказавший это был смертельно бледен.
Нага прыгнул на него, остальные расступились. Командир часовых не сделал попытки уклониться от яростного удара меча, который отрубил ему голову, часть плеча и одну руку…
– Хаябуса-сан, прикажи всем самураям этого караула спуститься во двор, – бросил Нага одному из начальников. – Удвой караулы. Убери отсюда тела. Все остальные… – Он не договорил – к двери подошла Кири, все еще с кинжалом в руке. Она взглянула на труп, потом на Блэкторна.
– Андзин-сан не пострадал? – спросила она.
Нага взглянул на человека, который возвышался над ним, тяжело дыша. На чужеземце не было видно ни ран, ни крови. Просто заспанный человек, которого едва не убили. Лицо бледное, но внешне спокойное, не искаженное страхом.
– Вы не пострадали, капитан?
– Я не понимаю.
Нага подошел и стянул с капитана ночное кимоно, чтобы посмотреть, не ранен ли тот.
– А, теперь понял. Нет. Не ранен, – услышал он слова гиганта и увидел, как тот качает головой.
– Хорошо, – произнес Нага. – Кажется, он не пострадал, Кирицубо-сан.
Он увидел, как Андзин-сан показывает на труп и что-то говорит.
– Я не понимаю вас, – ответил Нага. – Андзин-сан, вы останетесь здесь. – И он приказал одному из своих людей: – Принеси ему еды и воды, если захочет.
– У этого убийцы татуировка Амиды, да? – спросила Кири.
– Да, госпожа Кирицубо.
– Дьяволы, дьяволы.
– Да. – Нага поклонился ей, потом посмотрел на одного из испуганных самураев. – Пойдешь со мной. Возьми голову! – И он направился прочь, гадая, что скажет отцу. «О Будда, благодарю тебя за то, что хранишь моего отца!»
– Он был ронин, – бросил Торанага. – Ты никогда не узнаешь, откуда он, Хиромацу-сан.
– Да. Но за этим стоит Исидо. У него нет чести, раз пошел на такое. Использовать эти отбросы, наемных убийц! Пожалуйста, я прошу вас, позвольте мне прямо сейчас вызвать наши войска. Я прекращу это раз и навсегда.
– Нет. – Торанага повернулся к Наге. – Ты уверен, что Андзин-сан не пострадал?
– Уверен, господин.
– Хиромацу-сан! Ты разжалуешь всех часовых из этого караула за невыполнение ими своих обязанностей. Им запрещено совершать сэппуку. Пусть живут с клеймом позора на глазах всех моих людей как воины самого низкого ранга. Мертвых часовых протащите за ноги через замок и весь город до места казней. Пусть их едят собаки.
Отдав распоряжения, он посмотрел на своего сына Нагу. Несколькими часами раньше в тот вечер пришло срочное сообщение из монастыря Дзёдзи в Нагое об угрозе Исидо относительно Наги. Торанага сразу приказал сыну не выходить из дома и приставил к нему стражу, а заодно и к другим членам семьи, сопровождавшим его в Осаку, – Кири и Садзуко. В своем послании настоятель советовал немедля освободить мать Исидо и отослать ее обратно со служанками: «Я не осмеливаюсь подвергать опасности жизнь ваших славных сыновей таким глупым образом. Хуже того, госпожа нездорова. Она простужена. Лучше ей умереть в своем собственном доме, а не здесь».
– Нага-сан, ты в равной мере ответствен за то, что убийца проник сюда, – объявил Торанага, его голос был холоден и горек. – Каждый самурай ответствен, независимо от того, стоял ли он на страже, спал или проснулся. Ты лишен половины годового дохода.
– Да, господин, – ответил юноша, удивленный, что ему хоть что-то оставили, в том числе и голову. – Пожалуйста, понизьте в звании и меня, – попросил он. – Я не могу жить с таким позором. Я не заслуживаю ничего, кроме презрения, за мою провинность, господин.
– Если бы я хотел этого, так бы и сделал. Приказываю тебе немедленно выехать в Эдо. Ты отправишься с двадцатью людьми сегодня же ночью и сообщишь все своему брату. Поторопись! – Нага поклонился и вышел, побледнев. Хиромацу Торанага велел так же грубо: – Увеличь в четыре раза мою охрану. Отмени охоту, назначенную на сегодня и завтра. После встречи регентов я в тот же день покидаю Осаку. Ты сделаешь все приготовления, а до того времени я останусь здесь. Не буду встречаться ни с кем без приглашения. Ни с кем. – Он сердито махнул рукой, отсылая всех. – Ступайте! Хиромацу, а ты останься.
Комната опустела. Хиромацу был рад, что его решили не наказывать прилюдно, хотя он, как командир охраны, провинился больше всех.
– Мне нет прощения, господин. Никакого.
Торанага задумался. Гнев угас.
– Если бы ты хотел нанять секретным образом кого-нибудь из секты Амиды Тонга, как бы стал искать этих людей? Как бы ты вышел на них?
– Не знаю, господин.
– Кто знает?
– Касиги Ябу.
Торанага выглянул в амбразуру. Слабые проблески рассвета обозначились в темноте на востоке.
– Приведи его сюда на заре.
– Думаете, он виноват?
Торанага не ответил, он снова о чем-то размышлял.
Старый воин наконец не выдержал молчания:
– Пожалуйста, господин, позвольте мне уйти. Я так виноват!
– Такую попытку почти невозможно предотвратить, – заметил Торанага.
– Да. Но нам следовало поймать его снаружи, а не около вас.
– Согласен. Но я не считаю тебя ответственным.
– Я сам считаю себя виноватым. Вот что я должен сказать, господин, ибо я отвечаю за вашу безопасность, пока вы не вернетесь в Эдо. Покушения повторятся, все наши лазутчики сообщают о передвижениях войск. Исидо собирает силы.
– Да, – признал Торанага небрежно. – После Ябу я хочу поговорить с Цукку-саном, потом с Марико-сан. Удвой охрану Андзин-сана.
– Ночью пришло сообщение, что господин Оноси отрядил сто тысяч человек на ремонт укреплений на Кюсю, – известил Хиромацу, поглощенный тревогами о безопасности Торанаги.
– Я спрошу его об этом, когда мы встретимся.
Терпение Хиромацу лопнуло.
– Я совсем не понимаю вас. Должен сказать, что вы глупо рискуете. Да, глупо. Я не беспокоюсь о том, отрубите ли вы мне голову за такие слова, но это правда. Если Кияма и Оноси примкнут к Исидо, вам будет предъявлено обвинение! Вы мертвец, вы рискуете всем, вы погибли! Уезжайте, пока можете! По крайней мере, сохраните голову на плечах!
– Я пока еще вне опасности.
– Разве это нападение сегодня ночью ничего не значит? Если вы не поменяете комнату, считайте себя убитым.
– Может, ты и прав, а может, нет, – возразил Торанага. – Сегодняшней ночью, да и прошлой, мои двери стерегло много часовых. И ты также был на страже. Ни один убийца не мог оказаться около меня. Даже этот, хотя он был хорошо подготовлен. Он знал дорогу и условные слова. Кири-сан слышала, как он называл их. Так что, думаю, он знал, в какой я комнате. Но не я был ему нужен. Ему понадобился Андзин-сан.
– Чужеземец?
– Да.
Торанага считал, что варвару после всех необычных происшествий этого утра все еще угрожает опасность. Очевидно, Андзин-сан слишком мешал кому-то, чтобы оставить его в живых. Но Торанага не предполагал, что нападение произойдет так быстро и под его кровом. «Кто предал меня?» Он отбросил возможность того, что сведения ушли через Кири или Марико. «Нет, в замках и садах всегда устраивают особые места для подслушивания, – подумал он. – Я в центре вражеской крепости, и там, где у меня один шпион, Исидо и другие имеют двадцать. Может быть, это был просто лазутчик».
– Удвой охрану Андзин-сана. Он стоит дороже десяти тысяч других людей.
После ухода госпожи Ёдоко в то утро он вернулся в сад, к чайному домику, и сразу заметил, как слаб Андзин-сан, как лихорадочно блестят его глаза, какой измученный у него вид. Поэтому Торанага подавил нетерпение, побуждавшее его расспрашивать дальше, и отпустил Блэкторна, сказав, что завтра они продолжат. Андзин-сан был отдан на попечение Кири с наказом отвести его к лекарю, чтобы восстановил силы, дать ему пищу чужеземцев, если захочет, и даже пустить его в спальню, которой пользовался сам Торанага.
– Дай ему все, что ты сочтешь нужным, Кири-сан, – прошептал он. – Он мне скоро понадобится, в добром здравии и крепкий рассудком.
Андзин-сан попросил выпустить из тюрьмы монаха, сегодня же, ибо тот стар и болен. Торанага ответил, что подумает, и отослал чужеземца, не сказав, что уже отправил самураев за францисканцем, который, может быть, в равной мере нужен и ему, и Исидо.
Торанага давно знал об испанском священнике, повздорившем с португальцами. Но монах оказался в тюрьме по приказу тайко и был узником тайко, а Торанага не имел права судить и миловать в Осаке. Отправляя Андзин-сана в тюрьму, он не только преследовал цель внушить Исидо, что чужеземец не имеет для него никакого значения, но и надеялся, что любознательный мореплаватель получит от монаха какие-нибудь сведения.
Первая неудачная попытка убить Андзин-сана в тюрьме была отбита, и сразу же вокруг него выставили защиту. Торанага наградил своего вассала, шпиона Миникуя, носильщика-кага, выручив его из тюрьмы, отдав под его начало четырех своих кага и пожаловав наследственное право зарабатывать переноской грузов на Токайдо, тракте, соединяющем Эдо и Осаку, между второй и третьей станциями, которые находились в вотчине Торанаги, около Эдо, и тайно отослал его из Осаки в тот же день. В последующие дни другие шпионы сообщили, что варвары подружились, монах разговорился, а Андзин-сан задает вопросы и слушает. То обстоятельство, что Исидо, возможно, тоже имеет шпионов в тюрьме, не беспокоило Торанагу. Андзин-сан под защитой и в безопасности. И тут Исидо неожиданно попытался похитить капитана по совету своих союзников.
Торанага вспомнил, с каким удовольствием он и Хиромацу готовили «нападение разбойников». Эти «ронины» принадлежали к числу его собственных отборных самураев, небольшие отряды которых тайно проникли в Осаку и ее окрестности. Они удачно подгадали время появления Ябу, который, сам того не подозревая, сыграл роль «спасителя». То-то посмеялись Торанага и Хиромацу над Ябу, которого снова использовали как марионетку, чтобы утереть нос Исидо его собственным дерьмом.
Все шло хорошо. До сегодняшнего дня.
Сегодня самурай, посланный за монахом, вернулся ни с чем.
– Священник мертв, – сказал он. – Когда назвали его имя, он не вышел, господин Торанага. Я отправился за ним, но он уже испустил дух. Заключенные сказали, что, когда тюремщик выкликнул его имя, он еще был в агонии. Но когда я перевернул его, он не выказал признаков жизни. Пожалуйста, извините меня, я был послан за ним, но не смог выполнить ваш приказ. Я не знал, нужна ли будет его голова или голова вместе с телом, учитывая, что он чужеземец, поэтому принес тело с головой. Некоторые из преступников обращены им в христианство. Они не хотели отдавать труп, поэтому мне пришлось убить несколько человек. Он воняет и завшивлен, но я положил его во дворе, господин.
«Почему умер монах?» – спрашивал себя Торанага снова и снова. Потом заметил, что Хиромацу вопрошающе смотрит на него.
– Да?
– Я только спросил, кто желает смерти капитана.
– Христиане.
На рассвете Касиги Ябу шел за Хиромацу по коридору в самом приподнятом состоянии духа. Приятный солоноватый запах, который примешивался к дыханию бриза, напомнил ему родной город Мисиму. Он был рад, что наконец встретится с Торанагой, что ожидание закончилось. Ябу вымылся и оделся с большой тщательностью. Написал прощальные письма жене и матери, положил на видном месте запечатанное завещание на случай, если разговор с Торанагой окончится для него плохо. Сегодня он прихватил клинок Мурасамы в побитых, прошедших несколько сражений ножнах.
Они повернули в другой коридор. Хиромацу неожиданно открыл окованную железом дверь и стал подниматься по каменным ступеням в наиболее удаленную и укрепленную часть башни, призванную служить последним убежищем для осажденных. Здесь часовые попадались чуть ли не на каждом шагу, и Ябу почуял опасность.
Витки лестницы вывели их наверх, в неприступную цитадель. Часовые открыли железную дверь. Он вышел на зубчатую стену. «Хиромацу велел, чтобы меня сбросили, или мне прикажут прыгнуть самому?» – спросил он себя без страха.
К удивлению Ябу, Торанага встречал его наверху и, что невероятно, поднялся, чтобы приветствовать гостя, радостно и уважительно, чего он, Ябу, никак не мог ожидать, ибо Торанага был господином Восьми Провинций, а он – всего лишь хозяином Идзу. Заботливая рука разложила подушки на камне. Под шелковой салфеткой стоял чайник. Богато одетая молодая женщина с квадратным лицом, не очень красивая, низко поклонилась. Это была Садзуко, седьмая законная наложница Торанаги, самая молодая, на позднем сроке беременности.
– Как приятно видеть вас, Касиги Ябу-сан. Извините, что заставил ждать.
Ябу окончательно уверился, что Торанага решил отрубить ему голову, ведь каждому известно: враг никогда не бывает учтивее, чем когда замышляет или уже замыслил ваше убийство. Он снял оба своих меча, положил на каменные плиты, позволил увести себя от них и усадить на почетное место.
– Я думал, вам будет приятно полюбоваться рассветом, Ябу-сан. Мне кажется, вид здесь исключительный – даже лучше, чем с главной башни наследника. Не так ли?
– Да, красиво, – сказал Ябу без заминки. Он еще никогда не был в замке на такой высоте и воспринял замечание Торанаги о наследнике как намек на то, что его тайные сношения с Исидо известны. – Я горжусь, что мне позволено разделить это зрелище с вами.
Перед ними лежали спящий город, и гавань, и остров Авадзи на западе; на востоке береговая линия понижалась, здесь небо светилось ярче, окрашивая подбрюшья облаков в малиновый цвет.
– Это моя госпожа Садзуко. Садзуко, это мой союзник, знаменитый господин Касиги Ябу из Идзу, даймё, который преподнес нам чужестранца и корабль с сокровищами!
Она поклонилась и произнесла обычные слова приветствия. Ябу ответил поклоном, а она снова согнула стан. Садзуко предложила гостю чашку чая, но тот вежливо отклонил эту честь, начиная ритуал, и попросил отдать чашку Торанаге, который отказался, настаивая, чтобы ее принял Ябу. В конце концов, продолжая церемонию, гость позволил убедить себя. Хиромацу взял вторую чашку, его шишковатые, заскорузлые пальцы с трудом держали хрупкий фарфор, другая рука обхватывала рукоятку меча, лежащего на колене. Торанага взял третью чашку и выпил свой зеленый чай, после чего они все вместе предались созерцанию природы и наблюдали рассвет. В молчании неба.
Чайки подняли крик. Зашумел, пробуждаясь, город. Рождался день.
Госпожа Садзуко вздохнула, ее глаза наполнились слезами.
– Я чувствую себя богиней на этой высоте, откуда открывается столько прекрасного. Печально, что все это проходит безвозвратно, господин. Так печально, да?
– Да, – признал Торанага.
Когда солнце наполовину показалось над горизонтом, она поклонилась и ушла. К удивлению Ябу, охрана также покинула их. Теперь они остались втроем.
– Я рад, что получил от вас такой подарок, Ябу-сан. Это было очень великодушно – подарить мне корабль и все его содержимое, – изрек Торанага.
– Что бы я ни имел, все это ваше, – произнес Ябу, еще находившийся под впечатлением рассвета. «Хотел бы я иметь побольше времени, – подумал он. – Какой изящный замысел – сделать мне такой подарок, показать конечность безмерного». – Благодарю вас за этот рассвет.
– Да, – подтвердил Торанага, – это мой подарок. Я рад, что он доставил вам такое же удовольствие, какое я получил от вашего дара.
Наступило молчание.
– Ябу-сан, что вы знаете о секте Амиды Тонга?
– Только то, что знает большинство людей. Это секретное общество десяти, ячейки из десяти человек – вожак и девять, не более, последователей в одной местности, женщин и мужчин. Они приносят самые святые и сокровенные обеты Будде Амиде, проповеднику вечной любви, клянясь в послушании, целомудрии и смерти, и всю свою жизнь готовятся послужить совершенным орудием одного убийства, чтобы отнять жизнь по приказу своего руководителя. А если терпят неудачу – если им не удается убить выбранного человека, будь то мужчина, женщина или ребенок, – они сразу отдают свою собственную жизнь. Они религиозные фанатики, которые уверены, что из этой жизни прямиком отправятся в царство Будды. Ни один из них не был пойман живым. – Ябу слышал о покушении на жизнь Торанаги. К этому времени уже вся Осака знала, что господин Канто, Восьми Провинций, надежно заперся в клетке из стали. – Они убивают редко и умеют хранить тайну. Нет никакой возможности им отомстить, потому что никто не ведает, кто они, где живут или где проходят обучение.
– Если бы вы хотели нанять одного из них, как бы вышли на него?
– Я бы шепнул словечко кому-нибудь в трех местах – в Хэйнанском монастыре, у ворот храма Амиды и в монастыре Дзёдзи. Если вы будете признаны приемлемым заказчиком, в течение десяти дней на вас выйдут через посредников. Это все так засекречено и умно устроено, что вы при всем желании не сможете их выдать или поймать. На десятый день они запросят деньги, серебро. Сумма зависит от того, какого человека нужно убить. Они не торгуются, вы платите то, что они запросят, сразу. Они обещают только, что один из членов их ячейки попытается убить нужного вам человека в течение десяти дней. Существует легенда, если покушение проходит удачно, убийца возвращается в храм и там в ходе большой церемонии совершает ритуальное самоубийство.
– Вы думаете, мы никогда не найдем тех, кто заплатил за сегодняшнее покушение?
– Нет.
– Вы полагаете, возможно другое?
– Может быть. А может быть, и нет. Они берутся совершить одно покушение, так? Но вы благоразумно позаботились о своей безопасности – как среди ваших самураев, так и среди ваших женщин нет предателей. Женщины из секты Амиды учатся пользоваться ядами, а также ножом и удавкой, как говорят.
– Вы когда-нибудь нанимали их?
– Нет.
– А ваш отец?
– Я не знаю, не наверняка. Мне говорили, что тайко просил его однажды связаться с ними.
– Покушение было успешным?
– Все, что делал тайко, удавалось. Так или иначе.
Ябу почувствовал, что кто-то стоит за ним, и предположил, что это тайно вернулась стража. Он прикинул расстояние до своих мечей. «Попытаться убить Торанагу? – спросил он себя. – Я было решился, а теперь не знаю. Я уже не тот. Почему?»
– Сколько бы вам пришлось заплатить им за мою голову? – осведомился Торанага.
– Все серебро Азии не соблазнило бы меня нанять их на такое дело.
– А что должен был бы заплатить кто-то другой?
– Двадцать тысяч коку, пятьдесят тысяч, сто, может быть, и больше – я не знаю.
– Вы бы заплатили сто тысяч коку, чтобы стать сёгуном? Ваша родословная восходит к клану Такасима, так ведь?
Ябу гордо парировал:
– Я бы не заплатил ничего. Деньги – грязь, игрушка для женщин или полных дерьма торгашей. Но если бы было возможно невозможное, то я бы отдал собственную жизнь и жизни жены, матери и всех детей, за исключением моего единственного сына, а также жизни всех моих самураев в Идзу и всех их женщин и детей, чтобы побыть сёгуном один день.
– А что бы вы отдали за Восемь Провинций?
– Все то же, кроме жизней моей жены, матери и сына.
– А за провинцию Суруга?
– Ничего, – процедил Ябу с презрением. – Икава Дзикю ничего не стоит. Если я не получу его голову и головы всего его потомства в этой жизни, я добьюсь этого в другой.
– А если бы я отдал его вам? И всю провинцию Суруга, а может быть, и еще одну – Тотоми?
Ябу внезапно устал от этой игры в кошки-мышки и разговора об Амиде.
– Вы решили взять мою голову, господин Торанага? Очень хорошо, я готов. Благодарю вас за рассвет. Но я не хочу портить такой красивый жест дальнейшим разговором, так что давайте приступим к делу.
– Но я не решил взять вашу голову, Ябу-сан, – возразил Торанага. – Откуда у вас такая мысль? Враг влил вам яд в уши? Может быть, Исидо? Разве вы не мой самый близкий союзник? Полагаете, я бы остался с вами здесь без охраны, если бы думал, что вы мне враг?
Ябу медленно повернулся. Он ожидал увидеть позади себя самурая с мечом наготове. Но за спиной никого не было. Он оглянулся на Торанагу:
– Я не понял.
– Я пригласил вас сюда, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз. И полюбоваться на восход. Вам хотелось бы управлять провинциями Идзу, Суруга и Тотоми, если я не проиграю эту войну?
– Да. Очень, – сказал Ябу, его надежды снова ожили.
– Вы будете моим вассалом? Признаете меня своим господином?
Ябу не колебался:
– Никогда. Союзником – да. Предводителем – да. Моя жизнь и все, чем я обладаю, – ваше. Но Идзу – мое владение. Я даймё Идзу, и я никогда не отдам власть над Идзу никому. Я поклялся в этом отцу и тайко, который подтвердил право владения, сначала моему отцу, потом мне. Тайко подтвердил, что Идзу принадлежит моим потомкам навсегда. Он был нашим сюзереном, и я поклялся никогда не иметь другого, пока его наследник не достигнет совершеннолетия.
Хиромацу слегка покрутил рукоять меча. «Почему Торанага не даст мне покончить с этим раз и навсегда? Ведь уже договорились. Зачем все эти утомительные разговоры? Я болен, мне нужно справить малую нужду, я хочу лечь».
Торанага почесал в паху.
– Что Исидо предлагал вам?
– Голову Дзикю в тот день, когда вы падете. И его провинции.
– В обмен на что?
– Поддержку, когда начнется война. Атаковать ваш южный фланг.
– Вы согласились?
– Вы знаете, что я выше этого.
Шпионы Торанаги в доме Исидо сообщили: велись переговоры о том, что в случае измены последует убийство его трех сыновей: Нобору, Судары и Наги.
– Больше ничего? Только поддержку?
– Любыми средствами, которые будут в моем распоряжении, – уточнил Ябу осторожно.
– Включая убийство?
– Я намеревался вести войну, когда она начнется, всеми моими силами. На стороне моего союзника. В любом случае я мог поручиться за его успех. Нам нужен один регент, пока Яэмон не достиг совершеннолетия. Война между вами и Исидо неизбежна. Это единственно возможный исход.
Ябу пытался понять, что на уме у Торанаги, презирая его нерешительность, зная, что сам он сильнее, что Торанага нуждается в его поддержке и что в конце концов он победит Торанагу. «Но как поступить сейчас?» – спрашивал он себя и жалел, что с ним нет Юрико, его жены. Она бы подсказала самый правильный путь.
– Я способен сослужить вам хорошую службу. Помочь стать единственным регентом, – сказал он, решив вести игру.
– С чего бы мне стремиться стать единственным регентом?
– Когда Исидо нападет, я помогу вам победить его. Когда он нарушит мир, – пояснил Ябу.
– Как?
Ябу изложил свой замысел насчет ружей.
– Полк из пятисот самураев с ружьями?! – взорвался Хиромацу.
– Да. Подумайте об огневой мощи. Все отборные воины, обученные действовать как один человек. Двадцать пушек, также собранных вместе.
– Это плохая мысль. Отвратительная! – прорычал Хиромацу. – Вы не сможете держать все в тайне. Если мы начнем, враг последует нашему примеру. И этому ужасу никогда не будет конца. Во всем этом нет ни чести, ни будущего.
– Разве в грядущей войне будем участвовать только мы, господин Хиромацу? – ответил Ябу. – Разве мы не заботимся о безопасности господина Торанаги? Разве это не обязанность его союзников и вассалов?
– Да.
– Все, что должен сделать господин Торанага, – выиграть одно большое сражение. Он получит головы всех своих врагов – и власть. Я говорю, что такая стратегия принесет ему победу.
– А я говорю: нет! Это плохой, подлый замысел.
Ябу повернулся к Торанаге:
– Новая эра требует переосмысления понятий о чести.
Чайка парила у них над головами.
– Что сказал о вашем плане Исидо? – поинтересовался Торанага.
– Я не обсуждал с ним этого.
– Почему? Если, по-вашему, план ценен для меня, он одинаково ценен и для него. Может быть, даже больше.
– Вы подарили мне рассвет. Вы не крестьянин, как Исидо. Вы самый мудрый, самый опытный вождь в стране.
«Какова же настоящая причина? – спрашивал себя Торанага. – Или то же самое он сказал Исидо?»
– Если мы примем ваш план, то половину отряда составят ваши люди, а другую половину – мои?
– Согласен. Я буду командовать ими.
– А мой человек станет вторым после вас.
– Согласен. Мне нужен Андзин-сан, чтобы обучать моих людей обращаться с ружьями и пушками.
– Но он останется моей собственностью, и вы будете беречь его, как наследника? Вы готовы полностью отвечать за него и обращаться с ним точно так, как я скажу?
– Готов.
Торанага мгновение наблюдал за розовыми облаками. «Эта затея – чистый вздор, – подумал он. – Мне придется объявить „малиновое небо“ и нанести удар по Киото силами всех моих войск. Сто тысяч с моей стороны и в десять раз больше у врага».
– Кто будет переводчиком? Я не могу навсегда отдать в ваше распоряжение Тода Марико-сан.
– На несколько недель, господин. Я вижу, что чужеземец усваивает наш язык.
– Это займет годы. Единственные чужеземцы, которым удавалось овладеть языком, – христианские священники, не так ли? У них ушли на это годы. Цукку-сан провел здесь тридцать лет, правда? А этот не научится говорить достаточно быстро, и еще меньше надежды, что мы выучим их противные языки.
– Да. Но я обещаю вам, Андзин-сан выучится очень быстро. – Ябу пересказал им замысел Оми, выдав его за собственный.
– Это может быть слишком опасно.
– Это заставит его быстро выучить язык. И потом он приручен.
После паузы Торанага осведомился:
– Как вы надеетесь держать приготовления в тайне?
– Идзу – полуостров, самое подходящее место для того, чтобы сохранить все в секрете. Я обоснуюсь около Андзиро, южнее, в стороне от Мисимы и границы, для большей безопасности.
– Хорошо. Мы сразу же установим сообщение между Андзиро и Осакой и Эдо с помощью голубиной почты.
– Превосходно. Мне нужно всего пять-шесть месяцев.
– Счастье, если у нас будет шесть дней! – фыркнул Хиромацу. – Уж не хотите ли вы сказать, что ваша знаменитая шпионская сеть распалась, Ябу-сан? Конечно, вы получали донесения. Разве Исидо не собирает силы? И Оноси? Разве мы не заперты здесь?
Ябу не ответил.
– Ну? – не отставал Торанага.
– Мои люди доносят, что так оно и есть, и даже более того, – ответил Ябу. – Что ж, шесть дней так шесть дней, такова, значит, карма. Но я верю, вы много умнее и не попадетесь в ловушку. Не позволите втянуть вас в войну так быстро.
– Если я соглашусь с вашим планом, вы признаете меня своим вождем?
– Да. И когда вы победите, почту за честь принять Суругу и Тотоми навечно в свое владение.
– Что касается Тотоми – это будет зависеть от успеха вашей затеи.
– Согласен.
– Вы будете повиноваться мне? При всей вашей гордости?
– Да. Клянусь бусидо, властелином Буддой, жизнью моей матери и моим потомством.
– Хорошо, – согласился Торанага. – Давайте помочимся в знак заключения договора.
Он подошел к краю зубчатой стены, шагнул на край амбразуры, потом на сам парапет. В семидесяти футах под ним находился внутренний садик. Хиромацу затаил дыхание, пораженный бравадой господина. Он видел, как тот повернулся и жестом пригласил Ябу встать рядом. Ябу повиновался. Одно неосторожное движение – и они полетели бы кувыркаясь навстречу смерти.
Торанага отвел в сторону полу кимоно и набедренную повязку, Ябу сделал то же. Они вместе помочились, смешивая струи и следя, как те изливаются на садик внизу.
– Последний раз я скреплял договор подобным образом с самим тайко, – поведал Торанага, очень обрадованный тем, что облегчил свой мочевой пузырь. – Это было, когда он решил отдать мне во владение Канто, Восемь Провинций. Конечно, враждебный ему Ходзё еще владел ими, и сначала я должен был их завоевать. Только там еще и оставались противники тайко. И конечно, мне пришлось сразу же отдать свои наследственные владения Имагава, Овари и Исэ из уважения. Но я все равно согласился, и мы помочились, скрепляя договор. – Он уверенно стоял на парапете, широко расставив ноги и расправляя набедренную повязку, как если бы расположился у себя в саду, а не на высоте, какая пристала скорее орлам. – Это была хорошая сделка для нас обоих. Мы захватили Ходзё и отрубили пять тысяч голов в течение года. Уничтожили врагов и все их отродье. Может быть, вы и правы, Касиги Ябу-сан. Может быть, вы пособите мне, как я – тайко. Без меня он никогда бы не стал тайко.
– В моих силах помочь вам стать единовластным регентом, Торанага-сама. Но не сёгуном.
– Конечно. Это та единственная честь, к которой я не стремлюсь, что бы ни утверждали мои враги. – Торанага спрыгнул на безопасную твердь каменных плит. Он оглянулся на Ябу, который все еще стоял на узком парапете, поправляя пояс. Ему до боли хотелось дать пинка высокомерному ублюдку. Вместо этого он присел и с шумом выпустил ветры. – Вот так-то лучше! Как твой мочевой пузырь, Железный Кулак?
– Измучен, господин, очень измучен. – Старик отошел в сторону и с благодарностью опорожнил мочевой пузырь, пустив струю через зубчатую стену, но не с того места, где стояли Торанага и Ябу. Он был очень рад, что не участвовал в скреплении договора с Ябу. «Этой сделкой я не буду гордиться. Никогда».
– Ябу-сан, все это должно держаться в секрете. Думаю, вам следует уехать в течение двух-трех дней, – объявил Торанага.
– Да. С ружьями и чужеземцем, Торанага-сама?
– Да. Вы отправитесь морем. – Торанага посмотрел на Хиромацу. – Приготовь галеру.
– Корабль готов. Ружья и порох все еще в трюмах, – отозвался Хиромацу, его лицо выражало неодобрение.
– Хорошо.
«Ты сделаешь это! – хотел крикнуть Ябу. – Ты получишь ружья, Андзин-сан, все. Ты получишь свои шесть месяцев. Торанага ни за что не начнет войну сразу. Даже если Исидо убьет его через несколько дней, ты все равно получишь все. О Будда, храни Торанагу, пока я не выйду в море!»
– Спасибо, – поблагодарил он вполне искренно. – Вы никогда не имели более верного союзника.
Едва Ябу ушел, Хиромацу повернулся к Торанаге:
– Это плохой план. Мне стыдно за ваш уговор. За то, что с моими советами так мало считаются. Очевидно, от меня уже нет никакой пользы, и я очень устал. Это маленькое надутое ничтожество, этот даймё обращается с вами как с марионеткой. У него даже хватает наглости носить меч Мурасамы в вашем присутствии.
– Я заметил, – согласился Торанага.
– Думаю, боги помрачили ваш разум, господин. Вы открыто допускаете такое оскорбление и позволяете Исидо позорить вас перед всеми. Вы не разрешаете мне и всем нам защищать вас. Вы отказываете моей внучке, жене самурая, в чести принять смерть и упокоиться с миром. Вы потеряли власть над Советом, ваши враги командуют вами, и вы скрепляете мочой важный договор, самый позорный из всех, о которых я когда-либо слышал, договор с человеком, который покрыл себя бесчестьем, повинен в отравлении и измене, как и его отец. – Хиромацу трясло от гнева. Торанага не отвечал – просто спокойно смотрел на него, как будто он не издал ни звука. – Клянусь всеми ками, живыми и мертвыми, вы околдованы! – Хиромацу взорвался: – Я спрашиваю вас, кричу, оскорбляю, а вы только смотрите на меня! Кто-то один из нас сошел с ума. Я прошу разрешения совершить сэппуку, а если не позволите, обрею голову и стану монахом – все, что угодно, только позвольте мне уйти.
