Лекарь. Ученик Авиценны

12. Примерка

Их приезд в Эксмут не походил на возвращение домой, но все-таки Роб не чувствовал себя таким одиноким, как два года назад, когда попал сюда впервые. Домик на берегу моря выглядел знакомым и приветливым. Цирюльник погладил большой камин со всеми кухонными принадлежностями и вздохнул.

Они рассчитывали закупить на зиму, как обычно, много замечательной еды, только теперь уж не надо живых кур в доме: как они убедились, от тех идет невыносимая вонь.

Роб – в который раз! – вырос из старой одежды.

– Кости у тебя все длиннее и длиннее, так я скоро по миру пойду, – причитал Цирюльник, однако дал Робу большой отрез шерсти, выкрашенной в коричневый цвет; он купил материал на ярмарке в Солсбери. – Я возьму повозку и поеду с Татом в Ательни, выберу там сыры и окорока, а ночь проведу на тамошнем постоялом дворе. Ты же, пока меня не будет, должен очистить родник от листьев и начать колку дров на зиму. Но выкрои время, отнеси эту ткань к Эдите Липтон и попроси сшить тебе все, что нужно. Не забыл, как найти ее дом?

– Смогу отыскать. – Роб взял материю и поблагодарил хозяина.

– Новая одежка должна быть рассчитана на вырост, – ворчливо добавил Цирюльник, словно спохватившись. – Скажи, пусть оставит запас, не жалея, чтобы потом можно было выпускать понемногу.

Казалось, чаще всего в Эксмуте льет холодный дождь, шел он и сейчас, поэтому Роб завернул материю в овчину. Дорогу он знал. Два года назад он несколько раз бродил вокруг ее дома, надеясь что-нибудь подглядеть.

На его стук дверь почти сразу отворилась. Эдита взяла его за руки, втягивая в дом из-под дождя, и Роб едва не уронил сверток.

– Роб! Дай-ка я на тебя погляжу. Никогда еще не видела, чтобы человек так менялся всего за два года!

Он хотел сказать ей, что она за это время совсем не изменилась, но взглянул и словно язык проглотил. Эдита перехватила его взгляд, и ее глаза потеплели.

– А я тем временем постарела и поседела, – сказала она небрежно.

Роб покачал головой. Волосы у нее были все такими же черными, и все остальное – точно такое же, как ему помнилось, особенно красивые блестящие глаза.

Она заварила чай из мяты, и к Робу вернулся дар речи; он охотно и с большими подробностями рассказывал, где они с учителем побывали, что повидали – по крайней мере, поведал, что успел.

– Ну, а я, – сказала Эдита, – стала жить чуть получше, чем прежде. Времена не такие тяжелые, люди снова могут позволить себе шить одежду.

Он теперь только вспомнил, зачем пришел к ней. Развернул овчину и показал ей материю. Эдита заключила, что это отличная шерстяная ткань.

– Надеюсь, ее хватит, – озабоченно проговорила она. – Ты ведь вырос, теперь ты выше Цирюльника. – Схватила свои мерные ленты, отметила ширину плеч, обхват талии, длину рук и ног. – Получатся узкие штаны, просторная куртка и плащ. То-то славный будет у тебя наряд!

Роб кивнул и поднялся, не очень-то желая уходить.

– А что, Цирюльник тебя заждался?

Он объяснил, куда и зачем поехал Цирюльник, и Эдита махнула ему рукой, чтобы сел снова.

– Уже обедать пора. Я, конечно, не предложу того, чем он тебя кормит: свеженькой прожаренной говядины, как у короля, язычков жаворонков и жирных пудингов, – ты просто разделишь со мной ужин деревенской женщины.

Она достала из шкафчика лепешку и послала Роба под дождь: у родника был сарай, где она хранила сыр и кувшинчик молодого сидра. В сгущающейся темноте он два раза натыкался на ивы, ломая тонкие ветви; вернувшись в дом, нарезал сыр ломтиками, положил на лепешку, тоже нарезанную ломтиками, и нанизал все вместе на прутья, чтобы обжарить над огнем. Эдита улыбнулась, глядя на него:

– Ах, этот человек оставил на тебе неизгладимую метку.

– Но ведь в такую ночь вполне разумно разогреть еду, – улыбнулся Роб ей в ответ.

Они поели, попили, а потом просто сидели за столом и оживленно беседовали. Роб подбросил дров в огонь, который начал шипеть и дымить из-за того, что в дымовую дыру лил дождь.

– Непогода разгулялась, – заметила Эдита.

– Да уж.

– Плохо идти домой в темноте, да еще в такую бурю.

Робу приходилось ходить и в более темные ночи и под куда более сильным ливнем.

– Похоже, снег начинается, – сказал он.

– Значит, ты останешься здесь. И мне веселее.

– Спасибо вам.

Он, оцепенев, прошел снова к роднику, отнес остатки сыра и сидра, не осмеливаясь дать волю мыслям. Когда он вернулся в дом, Эдита снимала платье.

– Ты бы лучше снял с себя все мокрое, – сказала она, и, оставшись в одной ночной сорочке, преспокойно легла в постель.

Роб сбросил вымокшие штаны и куртку и разложил их по одну сторону круглого очага. Голый, он поспешил в постель и лег, дрожа, рядом с Эдитой между кожаными покрывалами.

– Холодно!

– Тебе и холоднее бывало, – улыбнулась она. – Когда я заняла твое место на ложе Цирюльника.

– А меня тогда отправили спать на полу, и ночь еще была такая морозная! Да, холодно было.

Эдита повернулась к нему.

– «Бедный малыш, растет без матери», – вот о чем я думала. Мне так хотелось пригреть тебя на ложе.

– Вы тогда протянули руку и погладили меня по голове.

Она тотчас положила руку на его голову, пригладила ему волосы, прижимая Роба лицом к своему теплому телу.

– На этом ложе я нянчила своих сыновей. – Она закрыла глаза. Потом развязала ворот сорочки и дала ему грудь, уже несколько отвислую.

Ощущение живой плоти во рту пробудило в нем (или ему так показалось?) давным-давно забытые младенческие воспоминания. Роб почувствовал, как защипало под веками. Эдита взяла его за руку, приглашая познакомиться с ее телом.

– Вот что ты должен делать. – Глаз она при этом не открывала.

В очаге громко треснуло поленце, но они этого даже не услышали. Намокший очаг немилосердно дымил.

– Легонько и терпеливо. Кругами, как ты и делаешь, – мечтательно говорила Эдита. Роб, несмотря на холод, отбросил и покрывало, и ее сорочку.

С удивлением увидел, что у нее толстые ноги. Его глаза вслед за пальцами изучали ее. Женское естество походило на то, что он себе представлял, но в свете очага сейчас можно было рассмотреть все в подробностях.

– Быстрее… – Она бы и еще что-то добавила, но Роб отыскал ее губы. Они не были похожи на материнские, к тому же Роб заметил, что Эдита проделывает что-то интересное своим жаждущим языком.

Несколько слов, сказанных быстрым шепотом, – и вот уже он оказался на ней, между полных бедер. В дальнейших указаниях нужды не было: повинуясь инстинкту, Роб попал куда надо и толкал, толкал…

Бог хороший плотник, подумалось Робу: ведь женщина была совершенной выемкой, а он – прекрасно подогнанным к этой выемке шипом.

Глаза Эдиты вдруг распахнулись, она посмотрела прямо на Роба. Губы изогнулись в странной усмешке, обнажая зубы, горлом она издала резкий хрипящий звук – Роб решил бы, что она умирает, если бы не слышал такого раньше много раз.

Уже не год и не два он видел и слышал, как другие предаются любви: отец с матерью в их тесном домике, Цирюльник с его бесконечными девками. Он давно пришел к убеждению, что в потаенном женском месте должно скрываться какое-то волшебство – иначе с чего бы мужчины так стремились туда? Во тьме тайны, покрывавшей ложе Эдиты, фыркая, словно лошадь, от дыма угасающего огня, он почувствовал, как горечь и тяжесть оставляют его, изливаясь прочь из тела. Уносясь в водовороте самой пугающей на свете радости, Роб познал разницу между «наблюдать» и «участвовать».

На следующее утро Эдиту разбудил стук в дверь, она прошлепала босыми ногами к двери и открыла.

– Ушел уже? – прошептал Цирюльник.

– Давно, – ответила она, впуская его в дом. – Он уснул мужчиной, а проснулся мальчиком. Пробормотал что-то такое, мол, надо бежать чистить родник, и умчался прочь.

Цирюльник улыбнулся:

– Все прошло хорошо?

Она кивнула с неожиданной застенчивостью:

– Это славно, потому что он уже полностью созрел. И куда лучше ему узнать твою доброту, чем грубость и жестокость первой встречной.

Эдита смотрела, как он достает из кошелька монеты и раскладывает на столе.

– Только за этот раз, – предупредил он на всякий случай. – Если он снова придет к тебе…

– Я теперь провожу время с одним тележным мастером, – покачала головой Эдита. – Добрый человек, у него дом в городе Эксетере, трое сыновей. Думаю, он хочет взять меня в жены.

Цирюльник кивнул.

– А ты сказала мальчику, чтобы он не брал с меня пример?

– Сказала, что ты, когда выпьешь, нередко становишься грубым и как мужчина уже мало на что годишься.

– Что-то не припоминаю, когда это я просил тебя говорить такое.

– А это я добавила из своих собственных наблюдений, – сказала Эдита и спокойно встретила его взгляд. – Но повторила и то, что ты просил сказать, слово в слово. Сказала, что его хозяин растратил себя на выпивку и непотребных девок. Посоветовала, чтобы он не брал пример с тебя и не становился таким.

Цирюльник угрюмо слушал.

– Только он не позволил мне критиковать тебя, – сухо добавила она. – Сказал, что ты очень хороший человек, когда не пьян. И хозяин отличный, а к нему относишься с большой добротой.

– Он вправду так сказал? – спросил Цирюльник.

Эдита прекрасно изучила выражение лица Цирюльника и могла безошибочно сказать, что сейчас он безмерно доволен.

Он надел шапку и вышел за порог. Когда Эдита спрятала деньги и улеглась снова, она услышала, как Цирюльник насвистывает на улице.

Мужчины иногда могут утешить, часто они бывают грубыми, но в любом случае остаются загадкой, сказала себе Эдита, повернулась на бок и уснула опять.