Приключения капитана Гаттераса

II. Первыя слова Альтамонта

Къ восьми часамъ вечера небо очистилось отъ снѣжныхъ тумановъ; звѣзды ярко блестѣли, холодъ усилился.

Гаттерасъ воспользовался перемѣною погоды для того, чтобы взять высоту нѣкоторыхъ звѣздъ. Ни слова не говоря, онъ взялъ инструменты и вышелъ изъ ледяного дома, чтобы опредѣлить мѣстонахожденіе брига и узнать, не движется-ли еще ледяная поляна.

Черезъ полчаса онъ возвратился, легъ въ углу и оставался въполнѣйшей неподвижности, которая не была, однакожъ, неподвижностью сна.

На слѣдующій день выпалъ глубокій снѣгъ. Докторъ могъ поздравить себя съ тѣмъ, что началъ свои поиски наканунѣ, потому что вскорѣ ледяная поляна покрылась бѣлымъ снѣжнымъ пологомъ и всѣ слѣды взрыва исчезли подъ густымъ слоемъ, имѣвшимъ три фута глубины.

Цѣлый день нельзя было показаться на дворъ; къ счастію, ледяной домъ былъ удобенъ или казался удобнымъ истомленнымъ путешественникамъ. Маленькая печь дѣйствовала исправно, за исключеніемъ случаевъ, когда сильные порывы вѣтра забивали дымъ въ помѣщеніе. Теплота печи, кромѣ того, давала возможность приготовлять горячій чай и кофе, оказывавшіе на людей столь благотворное дѣйствіе при низкой температурѣ.

Потерпѣвшіе крушеніе – путешественниковъ нашихъ съ полнымъ правомъ можно было назвать такъ – испытывали чувство отрады, котораго давно уже не знали; они думали только о своемъ настоящемъ положеніи, о благотворной теплотѣ и забывали о будущемъ, почти пренебрегали имъ, не смотря на то, что оно грозило имъ неминуемою гибелью.

Американецъ страдалъ меньше и мало по малу возвращался къ жизни. Онъ уже открывалъ глаза, но говорить еще не могъ. Губы его, на которыхъ виднѣлись слѣды цынги, не могли произнести ни слова; однакожъ онъ слышалъ и ему сообщили о положеніи, въ которомъ онъ находился. Онъ поблагодарилъ движеніемъ головы, узнавъ, что его извлекли изъ снѣжной могилы. Осторожный докторъ не сказалъ американцу, что его смерть отложена на короткій срокъ, такъ какъ черезъ двѣ, много чрезъ три недѣли съѣстные припасы окончательно истощатся.

Около полудня Гаттерасъ вышелъ изъ состоянія неподвижности и подошелъ въ доктору, Джонсону и Бэллю.

– Друзья мои,– сказалъ онъ,– мы сообща должны принять окончательное рѣшеніе относительно дальнѣйшаго образа дѣйствій. Но прежде всего я попрошу Джонсона разсказать, при какихъ обстоятельствахъ совершилась измѣна, погубившая насъ.

– Къ чему знать это? – замѣтилъ докторъ. Фактъ на лицо и думать о немъ не слѣдуетъ.

– Я не могу не думать о немъ,– сказалъ Гатгерасъ,– но послѣ разсказа Джонсона навсегда о немъ забуду.

– Вотъ какъ было дѣло,– отвѣтилъ Джонсонъ. Съ своей стороны я сдѣлалъ все, чтобы предупредить это преступленіе…

– Я въ этомъ увѣренъ, Джонсонъ, тѣмъ болѣе, что зачинщики возмущенія давно уже старались прійти въ такому концу.

– Я того-же мнѣнія,– сказалъ докторъ.

– И я тоже,– продолжалъ Джонсонъ. – Вслѣдъ за вашимъ отъѣздомъ, на другой-же день, Шандонъ, этотъ негодяй, раздраженный противъ васъ честолюбецъ, поддерживаемый, впрочемъ, другими, принялъ начальство надъ бригомъ. Я противился, но тщетно. Съ той минуты каждый дѣйствовалъ по своему произволу; Шандонъ никому не мѣшалъ, желая показать экипажу, что время трудовъ и лишеній миновало. Никакой экономіи не соблюдалось; печь топили безъ толку и мѣры, бригъ жгли. Съѣстные припасы были отданы въ распоряженіе всѣхъ и каждаго, такъ же какъ ромъ и водка. Предоставляю вамъ судить, какимъ излишествамъ предавались люди, давно уже отвыкшіе отъ спиртныхъ напитковъ! Такъ дѣло шло отъ 7-го по 15-е января.

– Слѣдовательно,– сказалъ Гаттерасъ,– Шандонъ явно подбивалъ экипажъ къ возмущенію?

– Да, капитанъ.

– Никогда не вспоминайте о немъ. Продолжайте, Джонсонъ.

– 24-го или 25-го января предположено было бросить бригъ. Экипажъ рѣшился дойти до западныхъ частей Баффинова моря, откуда на шлюпкѣ отправиться на поиски за китобоями, или добраться до поселеній восточнаго берега Гренландіи. Провизіи было въ изобиліи; больные, поддерживаемые надеждою на возвращеніе въ отечество, нѣсколько ободрились. Приступили къ приготовленіямъ къ отъѣзду; сладили сани для перевозки съѣстныхъ припасовъ, топлива и шлюпки; люди должны были везти сани на себѣ. Все это потребовало времени по 15-е число февраля. Я все надѣялся, что вы пріѣдете, капитанъ, хотя, съ другой стороны, опасался вашего присутствія. Вы ничего не подѣлали-бы съ экипажемъ, который скорѣе убилъ-бы васъ, чѣмъ остался на бригѣ. Экипажемъ овладѣла горячка свободы. Я бесѣдовалъ отдѣльно съ каждымъ изъ моихъ товарищей; убѣждалъ ихъ, увѣщевалъ, старался выставить имъ на видъ всю опасность подобной экспедиціи, всю низость ихъ намѣренія бросить васъ. Но даже отъ лучшихъ изъ нихъ я ничего не могъ добиться! Отъѣздъ былъ назначенъ на 22-е февраля. Шандону не терпѣлось. Сани и шлюпку донельзя нагрузили напитками и съѣстными припасами; взяли значительный запасъ топлива; правая сторона брига была уже разрушена до самой ватерлиніи. Послѣдній день былъ днемъ оргіи, матросы все истребляли, все уничтожали; Пэнъ и два или три другихъ матроса, въ состояніи опьяненія, подожгли бригъ. Я дрался, боролся съ ними; но меня сбили съ ногъ и исколотили. За тѣмъ эти негодяи, съ Шандономъ во главѣ, направились на востокъ и скрылись изъ моихъ глазъ. Я остался одинъ. Могъ-ли я совладать съ огнемъ, охватившимъ весь бригъ? Колодезь замерзъ; у меня не было ни капли воды. Forward горѣлъ два дня; остальное вамъ извѣстно.

Послѣ разсказа Джонсона въ ледяномъ домѣ настало довольно продолжительное молчаніе. Мрачная картина пожара, гибель брига съ неотразимою силою возставали въ воображеніи людей, потерпѣвшихъ крушеніе. Они сознавали, что лишились возможности возвратиться на родину, не смѣли взглянуть другъ на друга, опасаясь подмѣтить на чьемъ-либо лицѣ выраженіе полнѣйшаго отчаянія. Слышно было только тяжелое дыханіе американца.

– Благодарю васъ, Джонсонъ,– сказалъ наконецъ Гаттерасъ; вы сдѣлали все для спасенія моего корабля. Но вы были одни, слѣдовательно противиться не могли. Еще разъ благодарю васъ. Забудемъ объ этой катастрофѣ и соединимъ всѣ наши усилія для общаго спасенія. Здѣсь насъ четверо товарищей и друзей; жизнь одного изъ насъ стоитъ жизни другаго. Пусть каждый выскажетъ свое мнѣніе относительно дальнѣйшаго образа нашихъ дѣйствій

– Спрашивайте, Гаттерасъ,– отвѣтилъ докторъ. Всѣ мы преданы вамъ и всѣ мы выскажемся по чистой совѣсти. Прежде всего, имѣете-ли вы какой-нибудь опредѣленный планъ?

– Отдѣльно я не могу имѣть никакого плана,– печально отвѣтилъ Гаттерасъ. Мое личное мнѣніе можетъ показаться своекорыстнымъ, а потому я хотѣлъ-бы прежде всего знать ваше мнѣніе.

– Капитанъ,– сказалъ Джонсонъ,– прежде чѣмъ высказаться при столь тяжкихъ обстоятельствахъ, я долженъ обратиться бъ вамъ съ однимъ важнымъ вопросомъ.

– Говорите, Джонсонъ.

– Вчера вы опредѣлили мѣсто, гдѣ мы находимся. Дрейфуетъ-ли ледяная поляна или остается на прежнемъ мѣстѣ?

– Она не тронулась съ мѣста и, какъ до нашего отъѣзда стоить подъ 80°15′ широты и 97°35′ долготы.

– Въ какомъ разстояніи,– спросилъ Джонсонъ,– находимся мы отъ ближайшаго моря на западѣ?

– Приблизительно въ шести стахъ миляхъ,– отвѣтилъ Гаттерасъ.

– И море это?…

– Проливъ Смита.

– Тотъ самый, который мы не могли пройти въ апрѣлѣ мѣсяцѣ?

– Тотъ самый.

– Въ такомъ случаѣ, капитанъ, наше положеніе выяснилось и мы съ полнымъ знаніемъ дѣла можемъ принять какое-нибудь рѣшеніе.

– Говорите,– сказалъ Гаттерасъ, опуская голову на руки.

Въ такомъ положенія онъ могъ слушать своихъ товарищей, не глядя на нихъ.

– Итакъ, Бэлль,– сказалъ докторъ,– какой образъ дѣйствій, по вашему мнѣнію, представляется самымъ цѣлеобразнымъ.

– Тутъ нечего долго разсуждать,– отвѣтилъ плотникъ. Необходимо возвратиться,– не теряя ни одного дня, ни одного часа,– или на югъ, или на западъ и добраться до ближайшаго берега, хоть бы путешествіе наше длилось два мѣсяца.

– У насъ осталось съѣстныхъ припасовъ всего на три недѣли,– замѣтилъ Гаттерасъ.

– Значитъ путь этотъ надо пройти въ три недѣли: въ этомъ заключается наше единственное спасеніе. Хоть бы пришлось, приближаясь къ берегу, ползти на колѣняхъ, но мы должны прибыть на мѣсто чрезъ двадцать пять дней.

– Эта часть полярныхъ странъ не изслѣдована,– говорилъ Гаттерасъ. Мы можемъ встрѣтить препятствія, горы, ледники, которыя преградятъ намъ путь.

– Въ этомъ я не вижу достаточной причины, чтобы не попытать счастья,– сказалъ докторъ. Что мы подвергнемся большимъ страданіямъ – это очевидно. Относительно, же пищи мы должны будемъ ограничится самымъ необходимымъ, развѣ только охота…

– У насъ осталось всего полфунта пороху,– отвѣтилъ Гаттерасъ.

– Я понимаю, Гаттерасъ,– сказалъ докторъ,– всю основательность вашихъ возраженій и не льщу себя несбыточныжи надеждами. Но я угадываю ваши мысли. Имѣете ли вы какой-либо осуществимый планъ?

– Нѣтъ,– подумавъ отвѣтилъ капитанъ.

– Въ нашемъ мужествѣ сомнѣваться вы не можете,– продолжалъ докторъ. – Вамъ извѣстно, что мы готовы повсюду слѣдовать за вами, но не слѣдуетъ ли въ настоящее время отказаться отъ всякой надежды подняться къ полюсу? Измѣна разрушила ваши планы; вы могли бороться съ естественными препятствіями, могли преодолѣть ихъ, но предъ лукавствомъ людей вы оказались безсильны. Вы сдѣлали все человѣчески возможное и вы успѣли бы въ своихъ замыслахъ, я въ этомъ убѣжденъ. Но въ настоящемъ положеніи не будете ли вы вынуждены отложить на время свои планы съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи возобновить ихъ, не постараетесь ли вы возвратиться въ Англію?

– Что вы скажете, капитанъ? – спросилъ Джонсонъ молчавшаго Гаттераса.

Капитанъ приподнялъ голову и сказалъ:

– Слѣдовательно, вы увѣрены, что дойдете до береговъ пролива, истомленные, почти безъ пищи?

– Нѣтъ,– отвѣтилъ докторъ,– но, во всякомъ случаѣ, берегъ не придетъ къ намъ; его надо поискать. Можетъ быть, на югѣ мы встрѣтимъ эскимосовъ, съ которыми не трудно будетъ войти въ сношеніе.

– Наконецъ,– сказалъ Джонсонъ,– развѣ нельзя встрѣтить въ проливѣ какое-нибудь судно, вынужденное провести тамъ зиму?

– Въ крайнемъ случаѣ,– отвѣтилъ докторъ,– пройдя замерзшій заливъ, мы можемъ добраться до западныхъ береговъ Гренландіи, а оттуда – землею Прудоэ или мысомъ Іорка достигнуть датскихъ поселеній. На ледяныхъ полянахъ мы ничего не высидимъ, Гаттерасъ! Дорога въ Англію на югъ, а не на сѣверъ.

– Да,– сказалъ Белль,– докторъ совершенно правъ. Надо отправляться ни мало не медля. До сихъ поръ мы черезчуръ ужъ забывали и объ родинѣ, и о близкихъ намъ людяхъ.

– Вы такого мнѣнія, Джонсонъ? – еще разъ спросилъ Гаттерасъ.

– Да, капитанъ.

– A вы, докторъ?

– Такого же, Гаттерасъ.

Гаттерасъ замолчалъ, но на лицѣ его невольно выражались волновавшія его чувства. Отъ рѣшенія, которое онъ приметъ, зависѣла вся его жизнь. Возвратись онъ въ Англію -его отважные замыслы рухнутъ навсегда, а о возобновленіи подобнаго рода экспедиціи нечего было и думать!

Видя, что Гаттерасъ молчитъ, докторъ сказалъ:

– Считаю долгомъ добавить, Гаттерасъ, что мы не должны терять ни одной минуты. Надо нагрузить сани съѣстными припасами и взять какъ можно больше дерева. Сознаюсь, что путь въ шестьсотъ миль, при настоящихъ условіяхъ, очень длиненъ, но, во всякомъ случаѣ, возможенъ. Мы можемъ или, скорѣе, мы должны ежедневно проходить двадцать миль, слѣдовательно, черезъ мѣсяцъ, т. е. 26 марта, въ случаѣ удачи, достигнемъ желанныхъ береговъ…

– Нельзя ли подождать нѣсколько дней? – сказалъ Гаттерасъ.

– На что же вы надѣетесь? – спросилъ Джонсонъ.

– Не знаю… Кто можетъ предвидѣть будущѣе? Еще нѣсколько дней!.. Впрочемъ, этого едва ли достаточно для возстановленія вашихъ ослабѣвшихъ силъ. Вы не сдѣлаете и двухъ переходовъ, какъ уже свалитесь отъ изнуренія, у васъ даже не будетъ ледянаго дома, въ которомъ вы могли бы пріютиться!

– Но здѣсь насъ ждетъ мучительная смерть! – вскричалъ Бэлль.

– Друзья мои,– почти умоляющимъ голосомъ сказалъ Гаттерасъ,– вы отчаеваетесь преждевременно. Если бы я предіожилъ санъ искать спасенія на сѣверѣ, вы отказались бы слѣдовать за мною. Но у полюса такъ же, какъ и въ проливѣ Смита, живутъ эскимосы. Свободное море, существованіе котораго не подлежитъ сомнѣнію, должно омывать берега материковъ. Природа логична въ своихъ дѣйствіяхъ. Необходимо допустить, что растительность вступаетъ въ свои права тамъ, гдѣ прекращаются сильные холода. На сѣверѣ насъ ждетъ обѣтованная земля, а между тѣмъ вы избѣгаете ея!

По мѣрѣ того, какъ Гаттерасъ говорилъ, онъ все больше и больше воодушевлялся. Его возбужденное воображеніе создавало дивныя картины страны, самое существованіе которой представлялось весьма сомнительнымъ.

– Еще одинъ день, одинъ часъ! – повторялъ онъ.

Докторъ, человѣкъ съ отважнымъ характеромъ и пылкимъ воображеніемъ, чувствовалъ, что волненіе мало по малу начинаетъ овладѣвать и имъ, онъ готовъ уже былъ уступить, но Джонсонъ, болѣе сдержанный и разсудительный, напомнилъ Клоубонни о благоразуміи и долгѣ.

– Пойдемъ, Бэлль, къ санямъ,– сказалъ онъ.

– Пойдемь! – отвѣтилъ Бэлль.

Оба моряка направились къ двери ледянаго дома.

– О! Джонсонъ! Вы! Вы! – вскричалъ Гаттерасъ. – Что-жъ, отправляйтесь, но я останусь!

– Капитанъ! – замедляя шаги сказалъ Джонсонъ.

– Я останусь, говорю вамъ! отправляйтесь и, подобно другимъ, бросьте меня!.. Поди сюда, Дэкъ! Мы останемся здѣсь!

Вѣрная собака подошла къ своему господину и залаяла. Джонсонъ смотрѣлъ на доктора, который не зналъ, что и дѣлать. Прежде всего слѣдовало успокоить Гаттераса и хоть на одинъ день пожертвовать собою въ пользу его замысловъ. Докторъ уже былъ готовъ уступить, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то дотронулся до его руки.

Онъ повернулся. Американецъ, поднявшись съ своей постели, ползъ по полу; наконецъ онъ всталъ на колѣни; его больныя губы бормотали какія-то несвязныя слова.

Изумленный, почти перепуганный, докторъ молча смотрѣлъ на него. Подошедшій Гаттерасъ пристально глядѣлъ на американца, стараясь уловить смыслъ словъ, неясно произносимыхъ несчастнымъ. Наконецъ, послѣ пяти минутъ усилій, послѣдній прошепталъ: Porpoise.

– Porpoise! – съ сильно бьющимся сердцемъ вскричалъ капитанъ.

Американецъ утвердительно покачалъ головою.

– Въ здѣшнихъ моряхъ?

Больной сдѣлалъ прежній знакъ.

– На сѣверѣ?

– Да! – произнесъ американецъ.

– Положеніе его вамъ извѣстно?

– Да!

– Въ точности?

– Да! – повторилъ Альтамонтъ.

Наступило короткое молчаніе. Свидѣтели этой неожиданной сцены дрожали.

– Послушайте,– сказалъ наконецъ капитанъ больному,– намъ необходимо знать положеніе вашего корабля. Я вслухъ буду считать градусы; когда будетъ надо, вы остановите меня жестомъ.

Въ знакъ согласія американецъ кивнулъ головою.

– Итакъ, дѣло идетъ о градусахъ долготы. Сто пять? Нѣтъ. Сто шесть? Сто семь? Сто восемь? На западѣ?

– Да! – сказалъ американецъ.

– Дальше. Сто девять? Сто десять? Сто двѣнадцать? Сто четырнадцать? Сто шестнадцать? Сто восемнадцать? Сто девятнадцать? Сто двадцать?..

– Да,– сказалъ Альтамонтъ.

– Сто двадцать градусовъ долготы? – спросилъ Гаттерасъ. – Сколько минутъ? Я считаю…

Гаттерасъ началъ съ цифры одинъ. При словѣ пятнадцать, Альтамонтъ знакомъ остановилъ капитана.

– Перейдемъ къ градусамъ широты,– сказалъ Гаттерасъ. – Вы меня поняли? Восемьдесятъ? Восемьдесятъ одинъ? Восемьдесятъ два? Восемьдесятъ три?

Американецъ жестомъ опять остановилъ Гаттераса.

– Хорошо. Сколько минутъ? Пять? Десять? Пятнадцать? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Тридцать пять?

Новый знакъ со стороны слабо улыбнувшагося Альтамонта.

– Итакъ,– важнымъ голосомъ сказалъ Гаттерасъ,– Porpoise находится подъ 120°15′ долготы и 83°35′ широты?

– Да,– въ послѣдній разъ отвѣтилъ Альтамонтъ, падая на руки доктора.

Усиліе это истощило его.

– Итакъ, друзья мои,– вскричалъ Гаттерасъ,– вы видите, что спасеніе на сѣверѣ!

Но вслѣдъ за этими радостными словами, Гаттераса, казалось, поразила какая-то ужасная мысль. Онъ измѣнился въ лицѣ: змѣя зависти засосала его сердце.

Оказывается, что другой – американецъ – на три градуса выше Гаттераса подвинулся къ полюсу. Зачѣмъ? Съ какою цѣлью?