Избранник вечности

Тучи над Элладой

Известие о падении Фив застало Грецию врасплох. По лицам отчаявшихся беженцев греки поняли, что им самим ожидать от нового македонского царя при неповиновении. Выжившие чудом фивяне, потерявшие всё, кричали: «Нет больше Фив! Македонянин разрушил наше отечество!» В растерянных душах приютивших их граждан рождались смятение и животный страх перед неминуемой расправой. Ужас расползался по греческим городам мрачной тучей по осеннему небосводу – неизвестно, где разверзнется молниями да громами…

Жители Элиды*, недавно изгнавшие всех приверженцев Македонии, уговаривали их вернуться, обещали возместить убытки за унижение, притеснения и расхищенное имущество. Отряд пехотинцев-гоплитов, сформированный из граждан Аркадии и направленный в поддержку восставшим Фивам, развернулись в обратную сторону. А дома воины потребовали осудить и предать казни сограждан, кто отправлял их воевать против Македонии.

Посланцы греческих городов, за исключением Спарты, поспешили в Пеллу, чтобы засвидетельствовать преданность царю Македонии. Их принимали, внимательно и по-доброму выслушивали, прощали без условий и последствий. Не торопились афиняне, по-видимому, выжидавшие, что по отношению к ним предпримет Александр – состояние войны или мира. В Собраниях, что созывали афиняне, чуть ли не каждый день, терялись в догадках, как относиться к преемнику царя Филиппа. По этому поводу он со смехом высказывался перед Гефестионом:

– В Фессалии, где я сражался со знаменитыми отрядами всадников, Демосфен называл меня мальчишкой. Узнав о победах на Балканах, мой ненавистник объявил меня юношей. После Фив надеюсь услышать признания мужчиной.

Поразительные успехи Македонии в разгроме иллирийцев и трибаллов, потом ещё уничтожение Фив чувствительно повлияло на расстановку сил в Греции, особенно на гегемонии Афин, до сих пор могучей сухопутной и морской державы. История противостояния афинян с Фивами никогда не доходила до полного разгрома не менее сильного противника. А в данном случае приходилось считаться с полуварварской страной, называемой Македонией, и малоизвестным юношей с потрясающими воображение амбициями. На поклон к «македонишке» идти не желали, в то же время чувствовали – промедление смерти подобно, при этом слабо надеялись, что опасения их беспочвенны. Так не трудно потерять лицо граждан религиозного и культурного центра Эллады. Лишь сторонники Демосфена из навязчивой ненависти не унимались в призывах к афинянам и остальной Греции воевать с Македонией, не представляя себе неизбежных трагических последствий. По этим причинам афиняне не спешили в Пеллу.

Пока афинские ораторы призывали к войне или миру с Македонией, паника среди населения поднималась большая. Из окрестных поселений в Афины прибывали крестьянские семьи со скотиной, птицей и домашним скарбом. Под надзором военных строители спешно заменяли в городских стенах разрушенные камни и блоки, укрепляли сторожевые башни. Из государственного арсенала в Акрополе ополчению раздавалось оружие, ветераны натаскивали новобранцев боевым действиям и приёмам, что годится при защите города. Но чтобы выработать окончательное решение по судьбе Афин, в условиях чрезвычайной ситуации созвали народное Собрание…

Первым речь держал сын рыбака Демад, известный тем, что в сражении с македонянами при Херонее попал в плен, но мудрыми беседами с царём Филиппом сумел получить свободу. Потом ещё убедил отпустить вместе с ним два десятка пленных афинян. После этого случая Демад укрепил расположение Филиппа к себе, получал от него подарки и деньги за противодействие антимакедонской позиции Демосфена. И на этот раз Демад остался верен себе.

– Афиняне, – убеждал он сограждан, – беда, настигшая нас, произошла не по вине сына Филиппа, а наших недальновидных политиков! Я скажу больше, из-за личной вражды и ненависти ко всему македонскому и Александру они поставили под удар всех афинян.

Дальше оратор говорил, что нужно исправлять ошибки, начав с того, чтобы отправить посольство в Пеллу. В какой-то мере покаяться и настаивать на мирном договоре, но не заявлять о войне. Это опасно и преступно. Но посылать к Александру нужно людей ответственных, в обхождениях с царями привычных.

Демад возвысил голос, и шесть тысяч народных заседателей со вниманием затихли:

– Теперь разберёмся, нужно ли Афинам осуждать Александра за то, что он разрушил Фивы? Наоборот, мы благодарны за то, что у Афин нет врага, с которым афиняне всю жизнь выясняли отношения! Нет Фив – нет проблем для афинян на всём пространстве Греции!

Он обвёл глазами амфитеатр.

– Нам за это проклинать Македонию и её царя?

Возгласы одобрения волнами пробежали по рядам. Речь возымела такой успех, что Демосфен отмолчался, сидел с мрачным лицом. Опасался привлечь к себе излишнее внимание за чересчур настойчивые призывы к войне; и чтобы не потребовали наказать его за недавние заверения, будто Александр мёртв. Хотя его сторонники попытались переломить ход Собрания.

После шумной перепалки противных сторон Собрание сформировало посольство из десяти самых уважаемых людей из старых приверженцев царя Филиппа.

Александр любезно их принял, не напомнил, что они припоздали. Спокойно перенёс поздравления по поводу успехов на Балканах и расправой с Фивами. На прощание передал письмо для афинян:

«Я не держу зла на Афины, как не держал зла мой отец, царь Филипп. Но требую выдать моих врагов – Демосфена, Ликурга и военачальника наемников Харидема, морского разбойника, сгубившего много судов македонских торговцев. Выдайте мне Эфиальта, кто просил у персидского царя золото для войны со мной. Отдайте мне Гиперида, Полиевкта, Харета, Диотима, Мироклея, которые после смерти царя Филиппа оскорбляли его память и мою честь. Они подстрекали фивян на сопротивление, следовательно, тоже виновны в падении Фив».

Александр также потребовал выдать фивян, кто подстрекал сограждан на мятеж, а после укрылся от возмездия в Афинах. В очередном Собрании шумно спорили, нужно ли выполнять требования зарвавшегося «македонишки»: если нет, тогда война. Выручил старый военачальник Фокион, известный своей рассудительностью и трезвостью мышления:

– Афиняне, прежде чем действовать, хорошо подумайте, что вы умеете – побеждать или дружить с победителем?

Демосфен обрёл дар речи; вскочил с места и с жаром воскликнул:

– Афиняне, не слушайте безумца! Мы сокрушим македонян, как эллины всегда поступали с варварами. Пусть этот выскочка подойдёт к стенам Афин, и мы похороним его с войском на месте, чтобы наши потомки знали о том, как афиняне отстаивают свою свободу!

Нарочито театральным жестом показывая на оратора, он с презрительной ухмылкой обратился к нему:

– О тебе, Фокион, в Афинах говорят, что ты храбрый полководец, покрывший себя и Афины боевой славой. А я говорю о тебе, как о трусе, который попросту боится Македонии!

Фокион с естественным ему спокойствием немедленно отразил выпад:

– Никто не спорит, что Демосфен – пылкий оратор. Но сейчас ему надобно думать не о славе большого говоруна, а о том, как победить того, с кем он собирается воевать.

Поднялся скандал; сторонники Демосфена обвиняли Фокиона и тех, кто его поддерживал, в продажности македонскому царю и в трусости. Старик нашёл что сказать:

– Как много я вижу рядом с собой храбрецов-полководцев и как мало воинов, желающих умирать за отечество!

Ему гневно бросали обвинения:

– Ты не будешь радоваться нашей победе?

Он с удручённым видом качал головой и говорил им, как неразумным детям:

– Граждане афинские! Я буду рад победам над Македонией вместе с вами, но не хочу радоваться самой войне. Предлагаю поспешить в Пеллу с повинной, иначе привлечём к себе чудовищные испытания. Как случилось с неблагоразумными жителями Фив. Разве нам хочется погибели Афин?

В ответ многие плевали в его сторону и кричали с яростью:

– Ты изменник! Предаёшь тех из нас, кто сильнее всех любит отечество!

В какой-то момент полководец не выдержал и закричал, какие имел силы в голосе:

– Вы говорите, что любите отечество и готовы принести жертвы ради него. Вот и покажите себя! Станьте перед Александром и проявите мудрые речи. Смягчите его гнев, вымолите пощаду себе и горемычным беглецам из Фив. Я бы так оценил ваши усилия по спасению отечества, родных Афин. А если потребуется, несмотря на немолодые годы, счел бы за счастье, на поле боя расстаться с жизнью ради вас всех.

Демосфен вновь вскочил с места и ликующе возопил:

– Граждане Афин! Вот пусть Фокион сам отправляется к своему любимцу в Пеллу, вымаливает счастье для себя и заодно для нас с вами! Филипп давно оценил его усердие на пользу Македонии. Пусть теперь познакомится с его сыночком! Может, действительно, столкуются?

Оратор повернулся к старику.

– Македонишка с радостью выслушает тебя, Фокион, а ты, смягчив его гнев мудрыми рассуждениями, вымолишь прощение для невиновных эллинов!

Перепалка между двумя известнейшими в Афинах людьми подошла к неожиданному завершению. Предложение Демосфена встретили с восторгом. В Пеллу отправилось новое посольство во главе с Фокионом; его согласия не спрашивали, поскольку демократия предполагала безоговорочное подчинение меньшинства, личности – большинству, иначе – государственной власти…

Александр, наслышанный о мудрости, честности и принципиальности Фокиона, не стал отвращать от себя полезного для Македонии человека. Показал себя гостеприимным хозяином; нашёл время для близкой беседы о политике, военном искусстве и культуре, и каждый раз Фокион с удивлением отмечал его высокие познания во многих областях науки, культуры, искусства. К концу пребывания в Пелле посланец Афин убедил царя в том, что нельзя преследовать граждан за любовь к отечеству.

– Но разбойника Харидема и предателя Эфиальта вы мне всё равно выдайте! – настоял Александр.

– Справедливо, – согласился мудрец и засобирался в дорогу.

В тот же вечер в отведённую Фокиону комнату явился царский секретарь Эвмен, подал тяжёлый кожаный мешочек.

– Что это?

– Золотые монеты с лицом Александра, изготовленные по заданию царя Филиппа для особых случаев. Их ещё называют «филиппики». Они твои.

Фокион удивился:

– Зачем они мне, тем более столько?

– Сказано, новому другу, как дар.

– В таком случае позволь узнать, почему среди огромного числа добропорядочных афинян для дружбы выделен я один, да ещё столь щедро оплаченный?

– Неужели не ясно, что из всех один Фокион и достоин его дружбы. Таков выбор. А деньги – достойный для царей дар. Он знает, что у Фокиона многодетная семья, живут в нужде.

Фокион укоризненно посмотрел на Эвмена и покачал головой.

– Передай Александру мою благодарность за доверие. А если дар – своеобразный символ дружбы, то я, тем более, не имею права ничего от него взять, поскольку он мне теперь друг. И пусть впредь не мешает мне, Фокиону, оставаться Фокионом, какой я есть, – и в чужих глазах, и по существу.

Как ни уговаривал секретарь, предупреждал, что царь останется недовольным, от золота Фокион отказался. Пришлось Эвмену уйти, не исполнив поручения, но Александр, услышав пояснения, понял старого полководца.

Благодаря Фокиону для Афин посольство в Пеллу завершилось удачно. Обрадованные афиняне поспешили засвидетельствовать македонскому царю своё почтение, удостоили сразу двумя золотыми венками. К венкам прилагалось почётное звание «Благодетель города». О том, что совсем недавно подобная награда предлагалась афинянами убийце царя Филиппа, как-то забылось…