Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
5
Я взял «Глоуб», стоившую восемь центов, и направился к мраморному прилавку с газировкой, которого в мое время не существовало. За прилавком стоял Фрэнк Аничетти. По всем признакам – он, вплоть до полукружий седых волос над ушами. Только эту версию – назовем ее Фрэнк Один-Ноль – отличала худоба и бифокальные очки без оправы. И более высокий рост. Чувствуя себя незнакомцем в собственном теле, я уселся на высокую табуретку.
Он указал на газету:
– Вам этого хватит или налить какой-нибудь газировки?
– Что-нибудь холодное, но только не «Мокси», – услышал я собственный голос.
Фрэнк Один-Ноль улыбнулся:
– «Мокси» не держим, сынок. Не желаете рутбира?
– Звучит неплохо, – ответил я, не погрешив против истины. В горле пересохло, лоб горел, будто поднялась температура.
– Пять или десять?
– Простите?
– Бира на пять или десять центов? – Первое слово он произнес на мэнский манер: «би-и-йа».
– А-а… Полагаю, на десять.
– Что ж, я полагаю, вы полагаете правильно. – Он открыл морозильник и достал заиндевелую кружку размером с графин для лимонада. Наполнил ее из крана, и я почувствовал запах рутбира, сильный и резкий. Фрэнк Один-Ноль снял пену рукояткой деревянной ложки, долил кружку до самого края и поставил передо мной на мраморный прилавок. – Пожалуйста. Вместе с газетой – восемнадцать центов. Плюс один для губернатора.
Я протянул старинный доллар Эла, и Фрэнк Один-Ноль отсчитал сдачу.
Я отпил рутбира сквозь пену и чуть не ахнул. Такой… насыщенный. Такой вкусный. Лучше и не скажешь. Этот мир, отстоявший от нашего более чем на пятьдесят лет, пах гораздо хуже, чем я мог себе представить, но рутбир вкусом отличался в лучшую сторону. И еще как отличался.
– Замечательный рутбир.
– Правда? Рад, что вам понравилось. Вы не местный, да?
– Да.
– Из другого штата?
– Висконсин, – ответил я. Если и солгал, то не совсем. Моя семья жила в Милуоки, пока мне не исполнилось одиннадцать. Потом отца взяли преподавателем английского языка в Университет южного Мэна. С тех пор я этот штат не покидал.
– Вы выбрали для приезда очень удачное время, – кивнул Аничетти. – Большинство летних гостей разъехалось, и цены сразу пошли вниз. Ваш рутбир, к примеру. После Дня труда десятицентовая кружка стоит всего лишь дайм.
Звякнул колокольчик над дверью, заскрипели половицы. Приветливым таким скрипом. В последний раз, когда я рискнул зайти в «Кеннебек фрут» в надежде купить упаковку «Тамс» (меня ждало разочарование), они стонали.
За прилавок зашел подросток лет семнадцати. С коротко стриженными черными волосами. Его сходство с мужчиной не вызывало сомнений, и я осознал, что это Фрэнк Аничетти моего времени. А мужчина, снявший пену с кружки рутбира, – его отец. Фрэнк Два-Ноль даже не взглянул на меня – еще один покупатель.
– Тит уже поставил пикап на подъемник, – доложил он отцу. – Говорит, к пяти все будет готово.
– Так это хорошо. – Аничетти-старший достал сигарету, закурил. Только тут я впервые заметил на мраморном прилавке рядок маленьких керамических пепельниц. С надписью на боку: «ВКУСА «ВИНСТОН» ЛУЧШЕ НЕТ – ЭТАЛОН СИГАРЕТ». Фрэнк Один-Ноль посмотрел на меня. – Добавить в рутбир шарик ванильного мороженого? За счет заведения. Нам нравится окружать туристов заботой, особенно если они приезжают по окончании сезона.
– Благодарю, но мне и так хорошо. – И я говорил чистую правду. Не сомневался, что от добавки сладкого моя голова просто взорвется. Да и рутбир мне дали крепкий – прямо-таки газированный эспрессо.
Подросток улыбнулся мне – по сладости улыбка не уступала содержимому кружки. Никакого намека на пренебрежение, которое источал поклонник Элвиса, встреченный мною у магазина.
– В школе мы читали рассказ о том, что местные едят туристов, если они приезжают после окончания сезона.
– Фрэнки, разве можно говорить такое гостю? – Но мистер Аничетти улыбался, произнося эти слова.
– Все нормально. Я сам разбирал с учениками этот рассказ. Ширли Джексон, правильно? «Летние люди».
– Совершенно верно, – согласился Фрэнк. – Я не совсем его понял, но мне он понравился.
Я отпил еще глоток рутбира и с ласкающим слух стуком поставил кружку на мраморный прилавок. Не особо удивился, обнаружив, что кружка практически пуста. Могу ведь и подсесть на этот рутбир, подумал я. «Мокси» ему и в подметки не годится.
Старший Аничетти выпустил струю дыма к потолку, где неторопливо вращающиеся лопасти вентилятора перепахивали синеватое облако.
– Вы преподаете в Висконсине, мистер?..
– Эппинг. – Вопрос застал меня врасплох, и я не подумал о том, чтобы назваться вымышленной фамилией. – Да. Но этот год у меня субботний.
– Это означает, что он на год в творческом отпуске, – пояснил Фрэнк.
– Я знаю, что это означает, – ответил мистер Аничетти. Попытался изобразить раздражение, но получилось не очень. Я решил, что отец и сын нравятся мне ничуть не меньше рутбира. Мне нравился и продвинутый юнец с улицы, хотя бы по одной причине: он не знал, что уже стал штампом. Этот мир вызывал ощущение защищенности, ощущение – ну, не знаю – предопределенности. Конечно же, ложное ощущение, поскольку опасностью он не уступал любому другому. Но я обладал информацией, которой – как я верил часом ранее – мог располагать лишь Бог. Я знал, что паренек, полюбивший рассказ Ширли Джексон (пусть он «не совсем его понял»), проживет и этот день, и все другие дни последующих пятидесяти с небольшим лет. Не погибнет в автомобильной аварии, не умрет от сердечного приступа, не заболеет раком легких, вдыхая отцовский сигаретный дым. В ближайшие пятьдесят лет ничего такого с Фрэнком Аничетти не случится.
Я посмотрел на настенные часы («НАЧНИ СВОЙ ДЕНЬ С УЛЫБКИ, ВЫПЕЙ БОДРЯЩЕГО КОФЕ» – было написано на циферблате): двенадцать двадцать две. Для меня это ничего не значило, но я изобразил удивление. Допил мой би-и-йа и поднялся.
– Должен идти, если не хочу опоздать на встречу с друзьями в Касл-Рок.
– Только не разгоняйтесь на сто семнадцатом, – предупредил Аничетти. – Дорога – черт ногу сломит. – И вновь я обратил внимание на чересчур заметный мэнский выговор. Какого не слышал уже многие годы. Затем осознал, что так оно и есть, в прямом смысле слова, и чуть не рассмеялся.
– Не буду. Большое спасибо. Сынок? Тот рассказ Ширли Джексон.
– Да, сэр?
Еще и сэр. Но совершенно без сарказма. Почтительность – ничего больше. Я уже решил для себя, что тысяча девятьсот пятьдесят восьмой – очень хороший год. За исключением, разумеется, фабричной вони и сигаретного дыма.
– Там нечего понимать.
– Нечего? Мистер Марчант говорит совсем другое.
– При всем уважении к мистеру Марчанту, передай ему мнение Джейка Эппинга. Иногда сигара – просто курево, а рассказ – просто рассказ.
Он рассмеялся:
– Обязательно. Завтра на третьем уроке!
– Хорошо. – Я кивнул его отцу, меня подмывало сказать ему, что благодаря «Мокси» (которой он не держал… пока) этот магазин простоит на углу Главной улицы и Старой льюистонской дороги много лет после его смерти. – Спасибо за рутбир.
– Приходите в любое время. Я думаю о том, чтобы сбросить цену на большую кружку.
– До дайма?
Он улыбнулся. Естественно и искренне, как сын.
– Вы быстро все схватываете.
Звякнул колокольчик. Вошли три женщины. Никаких брюк. Платья до середины голени. И шляпки! Две с белыми вуальками. Женщины начали рыться в ящиках с фруктами, выбирая лучшие. Я уже шагнул к двери, потом повернулся.
– Можете сказать, что такое зеленый дом?
Отец и сын обменялись веселыми взглядами, напомнившими мне старый анекдот. Турист из Чикаго за рулем роскошного спортивного автомобиля останавливается у фермерского дома в сельской глубинке. Старик фермер сидит на крыльце, курит трубку из стержня кукурузного початка. Турист выходит из «ягуара» и спрашивает: «Эй, старина, не подскажете, как добраться до Ист-Мачиаса?» Старик пару раз задумчиво затягивается, выпускает струю дыма и отвечает: «Проще всего – рукой».
– Вы и впрямь из другого штата? – спросил Фрэнк. Мэнского в его выговоре было куда меньше, чем у отца.
Он больше смотрит телик, подумал я. Лучшее средство избавления от местного выговора – телевидение.
– Да.
– Странно, потому что я слышу гнусавый говор янки.
– Это юперский диалект, – ответил я. – Верхний полуостров… – Да только – черт! – ВП в Мичигане.
Но оба Аничетти, похоже, не имели об этом ни малейшего понятия. Более того, молодой Фрэнк отвернулся и начал мыть посуду. Вручную.
– Зеленый дом – это винный магазин, – ответил Аничетти. – На другой стороне улицы, если хотите приобрести пинту горячительного.
– Я думаю, рутбира мне хватит. Спросил из любопытства. Хорошего вам дня.
– И вам тоже, друг мой. Приходите к нам опять.
Я прошел мимо выбиравшего фрукты трио, пробормотал: «Дамы», – когда поравнялся с ними, и пожалел, что у меня нет шляпы, чтобы приподнять ее. Мягкой фетровой, с продольной ложбинкой, какие можно увидеть в старых фильмах.
