Время колокольчиков

На новом пути из конца до начала

В отличие от девочек, падающих в кротовые норы, летела я недолго. Недолго, но стремительно, подобно брошенному Галилеем с башни булыжнику.

Нечто мягкое и упругое подо мной сжалось и распрямилось, не оставляя шансов разбиться вдребезги. Скажем, если бы падать мне вниз головой, то еще можно было бы получить какие-нибудь несовместимые с жизнью увечья, а так – в позе осенней морковки – только воткнулась в землю или куда меня там занесло.

Тьма стояла беспросветная, чем пугала меня – едва выжившую, между прочим – до усрачки. Фигурально выражаясь. Я раскинула руки, прощупала местность. Под пальцами обнаружилось нечто колкое, не оставив другого выбора, кроме как верещать и барахтаться.

Болото разновеликих сгустков схватило за ноги, разволновалось, зашевелилось, противясь всякой попытке избегнуть его жадного жерла. Я бросилась влево подобно дельфинчику, и жуткий монстр высунул свои отвратительные усики, сполз по щеке от виска до шеи, защекотал, призвал мурашки, подчинил их волю, и те стали править над телом, сеять страх и ужас на нежных просторах моей обнаженной кожи.

Стараясь не разевать рот широко, чтобы не впустить ненароком заразу в святая святых, я вдруг заметила слабый свет, уходящий за горизонт болота, и темные сгустки в его желтизне обрели по-настоящему шокирующий вид. Сгибы бугров мерцали и переливались, меж ними теснились не то гигантские насекомые с щетинистыми ртами, не то согбенные растения, цепкие, как цветы репейника.

Собрав все слабоумие и всю отвагу, какую за четверть века не пришлось растерять, я кинулась на врага, схватила одну из тварей в дрожащую ладонь и с силой потянула, надеясь забросить подальше в густую мглу, откуда, быть может, той не придется выбраться. Но следом за ней, за мелкой, высунулось пузатое, мерзкое чудовище, я двинула ему кулаком что есть мочи, прижала к болотной хляби и, злобно рыча, прервала сатанинскую связь. Поверженное насекомое трепетало в руке, когда силой взмаха, едва не сместившей плечевой сустав с законного места, я выбросила его прочь, подальше от тонкой полоски света, сулящей освобождение.

Но бой не закончился, еще предстояли бугры и твари, еще лобызали ноги упругие сгустки, как будто наполненные синтепоном.

– Так, стоп! – воскликнула я и схватила нокаутированного кулаком монстра, размяла нестройный его животик пальцами, подтянула поближе к слабому голубому свечению, как Рафики Симбу, пригляделась, подняла бровь, поджала губы, изобразила смущенную обезьянку… и, прикрыв красное от стыда лицо рукой, глупо расхохоталась.

Чудище оказалось безгрешной подушкой, украшенной по углам мохнатыми кисточками, одну из которых я варварски оторвала и выкинула прочь, оставив символом дел своих кучерявую нитку.

Болото, топившее и пугавшее прежде, теперь обрело безобидные черты. Здесь были подушки большие и маленькие, набитые перьями и синтепоном, украшенные вышивкой, пайетками и тесьмой. На коленях лежала их раненая сестра, и адаптировавшиеся к полумраку глаза смогли теперь разглядеть нежно-розовую ткань обивки, подчеркнутую тисненными золотыми звездами. Примяв пальцами одинокую буклю на месте кисточки, я попросила подушку простить мне горячность и трусость, но та, по всему, не держала зла и только прильнула поближе к сложенному гармошкой моему животу.

В тишине, какая воцарилась после сражения с постельными принадлежностями, послышалась томная саксофоническая музыка, на джазовый манер тянущая “Let it snow”. Звук стал отчетливее, когда мы с подушкой приблизились к голубому свету, чертящему край текстильного царства. Там кончался гигантский матрас и начиналась пологая, скользкая горка.

Я уже развернулась назад, искренне полагая, что кататься с горки мне не по возрасту и свихнуть шею совсем не хочется, но неуклюже растянулась, поскользнувшись на одной из подушек, и понеслась вниз, хватаясь свободной рукой за гладкую поверхность.

Дыхание перехватило, в груди предательски замерло сердце, и только Подружка-Подушка казалась безмерно счастливой. Будь у нее ротик, она бы верещала от радости, и только потому, что злой мир лишил ее этой возможности, я запищала за нас обеих.

К концу спуска восторженное “у-и-и!” выходило уже совсем искренне и, чего греха таить, ужасно хотелось прокатиться еще раз. Но увы, назад не вела ни большая, ни малая лестница, а впереди открывались вызывающие вопросы виды.

Здесь, в просторном холле, стояли рядами стальные тележки, украшенные мишурой и цветной подсветкой, покой их охранял Санта-Клаус с метр в высоту, румяные щечки его алели на фоне курчавой бороды и завитых по краешкам усиков. По правую его руку расположился подозрительно инородный в современном минималистическом интерьере винтажный буфет на резных ножках. На дверце мерцали глянцем златые буквы: “Водички хочешь?”.

“Было бы неплохо”, – подумала я. В тот же миг шкаф отворился, и там, на серебряном подносе, подсвеченный с двух сторон, показался высокий стакан и табличка со словами “Добро пожаловать”.

Ситуация с подушками многому меня научила: как минимум не паниковать раньше времени. По крайней мере, очень хотелось казаться самой себе чуть менее трусливой и на грамм более безбашенной. Не исключено, что храбростью я была обязана и Подружке-Подружке, служившей теперь чем-то вроде мягкого щита, излучающего оптимизм и мимимишность.

Преисполнившись героизма, я осушила стакан, вернула его на место и, пританцовывая под рождественское кантри, направилась в сторону стального турникета, где ядерно-красным по белому значилось: “Не забудь тележку для подарков!”.

– Для предсмертной агонии выглядит весьма неплохо, – констатировала я, оглядываясь по сторонам. Подушка-Подружка легла в тележку, сложив кисточку на бархатный бортик, блестящий медным люрексом, и турникет распахнулся пред нами, приглашая рассмотреть поближе местный ассортимент.

Здешняя новогодняя ярмарка не шла ни в какое сравнение ни с теми, что мне доводилось встречались раньше. Между рядами, на посудном островке, поместилась невысокая елочка. На ней висели осыпанные серебряной пылью шары, широкие ленты, крупные атласными банты, миниатюрные кувшинчики из фарфора цвета слоновой кости, натертые до звонкого блеска фужеры под шампанское, на первый взгляд представившиеся сосульками, жестяные коробочки чая с бергамотом и мелиссой, имбирные пряники в белой глазури и стальные фигурки лосей с кристаллами на широких рогах.