Глава 3
В «Счастливой семерке», к счастью, в этот пятничный вечер был наплыв посетителей. Я работала под аккомпанемент оглушительной музыки, перекрывающей голоса и звон бокалов, теснясь за барной стойкой с двумя другими барменами – Сэмом и Эриком, с которыми делила пятничную и субботнюю смены. Они не были ни близнецами, ни братьями, но я всегда обращалась к ним как к единому целому, как в «Повелителе мух»: Эрикисэм. Я сказала им об этом забавном совпадении, когда приступила к работе три месяца назад. Они не поняли, о чем я.
Сейчас Эрикисэм суетились вокруг меня, свободно болтая с клиентами, в то время как я с трудом поддерживала непринужденный разговор. Бармен из меня так себе. Слишком «зажата» и слегка «глуповата». Но когда я пришла на собеседование, Дженсону, владельцу «Счастливой семерки», отчаянно не хватало рабочих рук. К тому же я с идеальной точностью запоминала комбинации коктейлей. Дженсон вечно советовал мне пропускать бокальчик, чтобы расслабиться.
– Господи, неужели нельзя немного пококетничать? Не умрешь же ты от этого? – приговаривал он.
– У тебя вид печальной, но умной милашки.
С этим я тоже не знала, что делать, но изо всех сил старалась выглядеть в темной пивнушке настоящей девчонкой-барменом. Увы, это было не дано мне от природы. Все мои попытки пофлиртовать оказывались безуспешны, поскольку я не могла уследить за своим языком. Я говорила то, что думаю, а подвыпившие в баре мужчины чего, а уж правды в лоб точно не ищут.
Иногда мне казалось, что Дженсон не увольняет меня из жалости. Эрикисэм говорили, что он этого не делает, потому что я похожа на милашку с чудинкой из какого-нибудь независимого кино.
– Парни клюют на такое. И еще как, – заявили они мне.
– Клюют на что? – не поняла я.
Эрик и/или Сэм пояснили.
В «Аннабель» я одевалась скромно и консервативно. В «Счастливой семерке» носила черные топы, подчеркивающие внушительную грудь, подводила глаза темным карандашом и распускала копну непослушных волос. И то, и другое для меня костюмы. Я не скромница и не тусовщица.
Сама не знаю, кто я.
Около десяти Мелани Паркер протолкнулась ко мне сквозь толпу гринвич-виллиджской богемы и богатых хипстеров, которые, по словам моей лучшей подруги, с бешеной скоростью облагораживали район. Она окинула презрительным взглядом молодого мужчину в очень дорогой кофте и кивнула мне в знак приветствия.
– Удачный вечерок, – заметила она. Ее очки заливал свет голубых неоновых огней за моей спиной. В белом кардигане и коричневой замшевой юбке она сама «облагораживала» наш бар, но это был ее «рабочий костюм». Мелани давала уроки игры на виолончели детям манхэттенской элиты, когда не играла в оркестровой яме для какого-нибудь внебродвейского экспериментального мюзикла. Она смахнула упавшую на глаза челку. – Как у тебя дела с оплатой аренды?
Я налила ей «Олд-фэшн», ее постоянный заказ, и пожала плечами.
– Спроси об этом завтра. Мне нужно в лепешку расшибиться за эти два вечера, чтобы заработать на нее.
– Да провались пропадом эта твоя работа, – отозвалась Мелани, пронзая вишенку в коктейле крохотным пластиковым мечом. – Провались пропадом обе твои работы.
В эту минуту меня отвлек клиент, и очень вовремя. Я уже была готова ответить, что ей легко так говорить, когда она два года снимает квартиру с фиксированной арендной платой на пару со своей стабильной, как скала, девушкой. Но я прекрасно понимала, к чему клонит Мелани. И точно – она протянула руку через барную стойку и коснулась моей ладони.
– Ты знаешь, чем должна заниматься, – смягчившимся тоном произнесла она. – Когда ты практиковалась в последний раз?
– В среду, – ответила я и не слукавила. – Студия в «Кауфмане» обошлась мне в тридцатку. В тридцатку, которой мне сейчас так не хватает.
С моей стороны было довольно отчаянно так потратиться, учитывая плачевное состояние моих финансов. Вдвойне бездумно из-за того, что это оказалось тратой времени. Бо́льшая часть моих репетиций были таковой. Я играла ноты, совершенно не чувствуя музыки.
– Не хочешь сходить на прослушивание?
Я вытерла стойку тряпкой.
– Не знаю.
– Шарли, прошел уже год.
– Не начинай, Мел. У меня та еще неделька была.
Подруга поджала губы, но в ее взгляде читалась нежность. Она начала что-то говорить, но я не услышала. Мое сердце ухнуло вниз, когда входная дверь открылась, впуская трех мужчин и сногсшибательную брюнетку. Один из мужчин ее обнимал.
Мелани замолчала и скривила лицо.
– Мне даже оборачиваться не нужно. Пришла эта сволочь, Кит?
Кивнув, я с трудом оторвала взгляд от компании, усаживающейся за угловым столиком.
– Я в порядке. В полном порядке.
– Да? У тебя руки дрожат.
Я опустила взгляд на совок для льда в одной руке и бокал в другой. Обе ладони дрожали. Я поставила на стойку совок с бокалом и вытерла руки о фартук.
– Какого черта он тут делает? В городе полно баров.
Больше я ничего не успела сказать, так как Кит встал из-за стола и направился к бару взять всем выпивки. Казалось, что высокому, светловолосому и стройному Киту Джонстону место на пляжном серфинге, а не в темном гринвичском баре. Я ругнулась на себя: надо было ускользнуть, пока он меня не заметил.
– Шарлотта? – Кит втиснулся бочком к барной стойке, не удостоив взглядом Мелани. – Не ожидал увидеть тебя в подобном месте, еще и за стойкой! Как ты? Давно не виделись. В последнюю нашу встречу… – он изобразил на лице жалостливое сочувствие. Думал, у него получилось натурально. – О, черт, вспомнил. Твой брат…
– Что будешь заказывать? – громко спросила я.
Кит проигнорировал мой вопрос и, наклонившись вперед, заговорил со мной так ласково и проникновенно, словно я была единственной женщиной в этом баре и в целом мире. Это был фирменный приемчик Кита Джонстона – один из многих, на которые я попалась: влюбилась в него, доверилась ему и поверила в искренность его слов о любви ко мне.
– Послушай, Шарлотта. Я принимаю чужое горе слишком близко к сердцу. Ты это знаешь. Я воспринимаю все настолько сильно и глубоко, что твоя боль… была невыносимой для меня. Поэтому я сбежал. Трусливый поступок, и я не горжусь им, но мне пришлось это сделать. Твои глаза… Ты ведь знаешь, что меня привлекли твои глаза – твои огромные глаза олененка…
Мои «огромные глаза олененка» жгло от слез. Кит говорил о моем горе и моей боли так, будто я причинила их ему. Это надо же так все перевернуть.
– И когда ты вернулась с похорон, твои прекрасные глаза были настолько полны печали, что другим чувствам в них не осталось места. Знакомая мне Шарлотта исчезла, и ее место занял чужой мне человек. Человек, до которого я не мог дотянуться. Нужно было сказать тебе об этом тогда… но мне не хватило духу. Прости. Мне очень жаль.
Мелани смотрела на него, приоткрыв от изумления рот.
– Ты это серьезно? Думаешь, она купится на эту чушь?
Кит невозмутимо повернулся к ней, растянув губы в вежливой и неестественной улыбке.
– Привет, Мелани. Рад тебя видеть. Прости, но я сейчас говорю не с тобой.
Я слабо качнула подруге головой, и она сузила глаза.
– Пойду в дамскую комнату, – сказала Мелани и с нажимом добавила: – Скоро вернусь.
– Знаешь, она права, – заметила я после ее ухода. – Твои слова – полная чушь, но даже если бы не были ею, их следовало сказать мне год назад. Год назад, Кит. Когда я вернулась с похо… из Монтаны и обнаружила, что мое место в квартете занято, а у моего парня уже другая подружка.
Он склонил голову набок с улыбкой и недоумением на лице.
– Тебя расстраивает потеря места в «Струнах весны»? Шарлотта, ты собиралась пропустить премьеру. Я обязан был что-то предпринять. Шоу все-таки должно продолжаться.
Я протерла тряпкой пятно на стойке.
– А что насчет нас, Кит? – спросила я тихо, ненавидя себя за то, как жалко прозвучали мои слова. Почему я принимала его извинения вместо того, чтобы плеснуть ему в лицо коктейлем? Потому что, даже спустя столько времени, желала услышать ответы, чтобы появилось так называемое чувство завершенности. Возможно, мне не было бы так больно, если бы у Кита была веская причина, которую бы я поняла. Причина лучше той, с которой я до сих пор жила: что наши отношения с ним были ложью.
На его губах снова появилась недоуменная улыбка.
– Нас? Не помню, чтобы мы с тобой были парой, Шарли. Мы были «вместе», – Кит нарисовал в воздухе кавычки, – несколько недель.
Два месяца, одну неделю и четыре дня. При желании я, наверное, и часы могла сосчитать.
– Я был занят квартетом, заканчивал учебу… – Кит пожал плечами, его улыбка стала шире. – Приятно снова встретиться с тобой. Но как бы мне ни хотелось поболтать о том, о сем, если я не вернусь к столу с выпивкой, друзья отправят за мной поисковую группу.
Он свесил руку с барной стойки, как в салуне, и подмигнул мне, словно ковбой их плохого вестерна. Меня вдруг охватил стыд. Вот из-за этого лицемерного засранца мое истерзанное, раненое сердце больше не слышит музыки?
– Извини, – я бросила тряпку. – У меня перерыв.
Я проскользнула мимо Эрикисэма, вышла в переулок возле бара, села на перевернутое ведро, используемое для перевозки льда, и разрыдалась. Не из-за Кита и страданий по его вине, а из-за дежавю тех жутких месяцев после смерти Криса. Встреча лицом к лицу с невероятным равнодушием Кита оживила воспоминания, и они накрыли меня с головой.
Я оплакивала то, чего у меня не было с Китом, хотя казалось, что было. Но больше всего я горевала о Крисе. Я рыдала по брату, и боль в моем сердце пульсировала в унисон с кровью в венах. Казалось, я могла бы проплакать всю ночь, и слезы лились бы без остановки и никогда не иссякли.
Десять минут спустя я остановила бьющий во мне гейзер и вернулась в бар. К счастью, Кит уже сидел за своим столиком, а Мелани – у барной стойки, и не одна, а с нашими друзьями из Джульярда: Майком Хаммондом, Фелицией Стриклэнд и Региной Чен. Все они узнали Джонстона и окружили меня защитным барьером. От их доброты слезы чуть снова не навернулись мне на глаза.
– Ты опять не пришла, – произнесла за бокалом мартини Регина. – А вечеринка была эпичной даже по моим высоким стандартам. Однако она могла быть еще лучше, если бы ты появилась.
– Я пыталась вытащить ее, – начала Мелани, – но…
– Но я была занята, – поспешно сказала я. – Прости, Регина. Следующую постараюсь не пропустить.
– Ловлю тебя на слове. Подумываю устроить ее в конце мая. Тебе крышка, Конрой, если ты не придешь.
Вечеринки Регины Чен слыли у джульярдцев легендарными. Все гости приносили свои инструменты и играли мелодии из популярных сериалов. Я присутствовала на нескольких до смерти Криса. После – ни разу.
Регина с моими друзьями из Джульярда думали, что я временно отдыхаю от прослушиваний. Только Мелани знала правду: что я больше не люблю играть на людях. Моя музыка теперь пуста, механична. Это просто ноты со страницы, и только.
Друзья продолжали болтать и смеяться, и не успела я оглянуться, как смена подошла к концу.
Я завершила ее с девяносто долларами чаевых. Неплохо, но недостаточно хорошо.
Неплохо, но недостаточно хорошо.
Удивительно и печально, насколько точно эти слова описывали мою жизнь в эти дни.