История с привидениями

Фредерик Готорн

1

Из всех комнат, в которых они обыкновенно встречались, библиотеку в доме Сирса Джеймса Рики любил особенно: ее стулья с потертыми кожаными сиденьями, высокие застекленные книжные шкафы, напитки на маленьких круглых столиках, гравюры на стенах, заглушающий шаги старый иранский ковер под ногами и воспоминания о старых добрых сигарах. Так и не связав себя женитьбой, Сирс никогда не изменял своей большой любви к комфорту. В течение стольких лет приходя сюда, остальные трое мужчин всякий раз невольно отдавались чувству удовольствия, и расслабления, и зависти: здесь, в библиотеке дома Сирса, в котором наводила порядок вечно суетливая и деятельная экономка Милли Шин. Но все они – и Рики Готорн, пожалуй, больше других – хотели бы иметь собственное такое же убежище. Однако у Сирса всегда было больше денег, чем у них, так же как и его отец был богаче их отцов. Это тянулось из глубины пяти поколений, с тех самых пор, когда провинциальный бакалейщик хладнокровно бросил вызов судьбе и обратил семейство Джеймсов в статус мелких рантье: во времена прадеда Сирса женщины были худощавыми, трепетными, декоративными и бесполезными, мужчины занимались охотой и оканчивали Гарвард, и все они выезжали на лето в Саратога-Спрингс. Отец Сирса был профессором древних языков в Гарварде, где у него имелся третий по счету дом. Сам же Сирс стал адвокатом потому, что полагал тогда, что мужчина без профессии аморален. Проработав около года в школе, он понял, что не сможет быть педагогом. Остальные – кузены и братья – пали жертвами обеспеченной жизни: несчастные случаи на охоте, циррозы, сердечные приступы; однако Сирс, старый друг Рики, пока еще держался и считался если и не самым обаятельным стариком Милбурна – тут первенство несомненно принадлежало Льюису Бенедикту, – то уж, во всяком случае, самым видным. Имей он бороду, он стал бы точной копией своего отца: высокий, лысый, массивный, с круглым утонченным лицом и голубыми, все еще очень молодыми глазами.

Рики подумал, что мог бы позавидовать и присущей Сирсу властной манере держаться: сам он никогда ничем особенным не выделялся. Он был слишком маленьким и аккуратным. Только усы выдавали его возраст, становясь все пышнее по мере того, как седели. Когда со временем его щеки немного обвисли, лицо не стало более выразительным – оно стало умнее. Но будь он действительно умным, никогда бы не стал чем-то вроде вечного младшего партнера в собственной фирме. А ведь именно его отец, Гарольд Готорн, принял Сирса в их фирму. Много лет назад он с радостным возбуждением ждал, когда же его друг станет частью их дела. Теперь же, расположившись в удобном кресле, он подумал, что до сих пор рад этому; годы дружбы связали их, как брак связал его и Стеллу, и это деловое супружество было куда как более безоблачным, чем семейное, – даже в тех случаях, когда клиенты, ведя с ними переговоры, смотрели на Сирса, а не на него. Вот этого бы Стелла не потерпела. (Хотя за все годы их супружества никто, будучи в здравом рассудке, не в силах был бы обойти взглядом красавицу Стеллу, когда разговаривал с ним.)

Да, подумал он в тысячный раз, ему очень нравилось здесь. Возможно, это противоречило его принципам и строгим нравам давно утраченной религиозности, но библиотека Сирса – как, пожалуй, и весь его прекрасный дом – была уголком, где мужчина чувствовал себя свободным. Однако Стелла без сомнений дала понять, что в таком месте и женщина может чувствовать себя свободной. Порой она вела себя в доме Сирса, как в своем собственном, и Сирс ей это позволял. И именно Стелла во время одной из встреч (двенадцать лет назад она зашла в библиотеку с видом, будто ведет за собой взвод архитекторов) дала название их обществу. «А, вот вы где, – сказала тогда она. – Ну, прямо Клуб Фантазеров. Вы отнимете у меня мужа на целую ночь, Сирс? А вы, ребята, еще не устали от своих сказок?» Пожалуй, именно Стелла, думал он, своей неувядаемой энергичностью, проницательностью и поддразниванием уберегала его от старости, что сломила Джона Джеффри. Их старый друг Джон считался «старым», несмотря на то, что был на полгода моложе Готорна, на год – Сирса и всего лишь на пять лет старше Льюиса, самого младшего члена Клуба.

Льюис Бенедикт, по слухам – виновник гибели своей жены, сидел прямо напротив Рики и казался воплощением прекрасного здоровья. Время состарило их всех, применяя закон вычитания, Льюис же только приобретал. В молодости он был другим, а сейчас очень походил на Кери Гранта. Подбородок его не был дряблым и отвисшим, и волосы не выпадали. Он стал почти до нелепости красив. В этот вечер он не блистал безмятежным остроумием, а на его лице застыло ожидание. Как правило, лучшие истории рассказывались именно здесь, в доме Сирса.

– Кого поджарим сегодня? – спросил Льюис исключительно из вежливости, так как все знали правила Клуба: приходить только в смокингах (потому что тридцать лет назад эта идея понравилась Сирсу); никогда не выпивать помногу (теперь они были уже слишком стары для этого); никогда не пытаться выяснить, правдива ли рассказанная история (потому что даже самая наглая ложь являлась в каком-то смысле правдой), и, хотя истории рассказывались по кругу, никогда не настаивать, если кто-то оказывался не готов к рассказу.

Готорн уже приготовился исповедаться, когда его прервал Джон Джеффри:

– Я все думаю… – проговорил он под инквизиторскими взглядами. – Нет, я знаю, что не мой черед. Но я вспомнил, что через две недели годовщина смерти Эдварда. Сегодня он был бы с нами, если б я тогда не настоял на этой чертовой вечеринке.

– Прошу тебя, Джон, – сказал Рики. Он не любил смотреть в его лицо, когда на нем так ясно отражались чувства. Его кожа выглядела так, словно можно было проткнуть ее карандашом и не увидеть крови. – Все мы считаем, что ты не должен винить себя в случившемся.

– Да, но это произошло в моем доме, – настаивал Джеффри.

– Успокойся, док, – сказал Льюис. – Это только навредит тебе.

– Это мне решать.

– В таком случае это навредит всем присутствующим, – сказал Льюис с мягким юмором. – Мы все помним эту дату. Как такое забудешь?

– Так что же делать? Вам не кажется, что вы делаете вид, будто ничего не произошло, будто все в порядке вещей? Если так, то разрешите вам сообщить, что я этого не допущу.

Он поверг их в молчаливое изумление; даже Рики не мог придумать, что сказать на это. Лицо Джеффри было серым.

– Нет, – продолжил он. – Ни черта подобного! Вы все прекрасно знаете, что с нами происходит. Мы сидим тут и болтаем, как стая вампиров. Милли с трудом терпит нас в этом доме. А ведь мы не всегда были такими: мы говорили обо всем. Мы развлекались – и было весело. А теперь нет. Мы все напуганы. Но я не уверен, что кто-либо из вас признается в этом. Да, минул год, и я это делаю первым.

– Я не уверен, что я напуган, – сказал Льюис. Он отпил виски и улыбнулся Джеффри.

– Ты просто сомневаешься, – оборвал его доктор.

Сирс Джеймс кашлянул в кулак, и все взглянули на него. «О боже, – подумал Рики. – Он делает, что хочет, он завладевает нашим вниманием совсем без усилий. Интересно, почему Сирс решил, что из него не получится педагог?»

– Джон, – мягко проговорил Сирс. – Нам всем знакомы подробности. Мы уже не молоды, и вы все были очень добры, придя сюда сегодня, несмотря на холод. Давайте же продолжим.

– Но Эдвард умер не в твоем доме. И эта женщина, Мор, так называемая актриса, не…

– Хватит об этом! – скомандовал Сирс.

– Что ж, я надеюсь, вы помните, как это все случилось, – заключил Джеффри.

Сирс и Рики кивнули в ответ, припоминая их первую встречу после странной гибели Эдварда. Оставшиеся четверо были тогда в замешательстве: об отсутствии Эдварда напоминало и пустующее кресло. Натянутый разговор спотыкался и замирал, едва начавшись. Все они, чувствовал Рики, гадали, смогут ли теперь продолжаться их встречи. И тогда на него нашло вдохновение. Он повернулся к Джону Джеффри и спросил:

– Каким был твой самый дурной поступок?

Доктор Джеффри удивил его тем, что покраснел; затем, подхватив тон их прошлых встреч, проговорил:

– Этого я вам не скажу, но поведаю о самом ужасном в моей жизни происшествии… самом чудовищном… – И затем рассказал им историю о призраках. Она была захватывающей, удивительной, пугающей… Она отвлекла их мысли от Эдварда. И они продолжили встречи, как прежде.

– Вы и в самом деле думаете, что это совпадение? – спросил Джеффри.

– Не вижу связи, – проворчал Сирс.

– Вы глубоко заблуждаетесь. Мы все уже на этом пути; я первый, после того как Эдвард…

Он не договорил, и Рики понял, что он споткнулся, выбирая между умер и был убит.

– …почил в бозе, – подхватил Рики, надеясь смягчить прикосновение.

Серые, продолговатые, как у ящерицы, глаза Джеффри, нацеленные на него, сказали, что его постигла неудача. Рики откинулся на богато расписанную спинку кресла, словно надеясь слиться с ее роскошным фоном и стать не более заметным, чем пятнышко воды на одной из старых карт Сирса.

– Что за выражение? – спросил Сирс, и Рики вспомнил: именно так обычно говорил его отец, когда умирал очередной клиент: «Старый Тоби Плафф почил в бозе вчера ночью… Миссис Уинтергрин почила в бозе сегодня утром. Кучу денег придется выплатить по завещаниям…» Он покачал головой.

– Все это так, – продолжил Сирс. – Но я не знаю…

– Вот именно, – сказал Джеффри. – Творится что-то непонятное.

– И что ты посоветуешь? Я так понимаю, что все это говорится не просто для поддержания беседы?

Рики улыбнулся поверх кончиков сплетенных пальцев, давая понять, что он не обижается.

– Ну что ж, у меня есть предложение. – Он старается изо всех сил, подметил Рики, поддержать Сирса. – Я думаю, нам следует пригласить сюда племянника Эдварда.

– А какой в этом смысл?

– Он, кажется, в какой-то мере эксперт по… по таким вещам?

– Что означает «по таким вещам»?

Джеффри держал удар.

– Скажем так, по загадочным событиям. Я думаю… Да, я думаю, он может нам помочь. – Сирс глядел на него с нетерпением, но доктор не дал ему перебить себя. – По-моему, нам необходима помощь. Или только у меня одного проблемы со сном? Мне одному по ночам снятся кошмары? – Он обвел всех тяжелым взглядом; лицо его было уставшим и осунувшимся. – Рики, ты всегда был откровенен.

– Ты не один, Джон, – ответил Рики.

– Да, не один, – сказал Сирс, и Рики удивленно взглянул на него. Сирс прежде ничем не выдавал, что его ночи тоже могут быть ужасны. По крайней мере, это никогда не отражалось на его большом спокойном лице.

– Ты, очевидно, подразумеваешь книгу, которую он написал?

– Да, конечно. Похоже, он проводил какие-то исследования и должен иметь кое-какой опыт.

– Я полагал, он специализируется в области психической нестабильности.

– Как раз наш случай, – храбро заявил Джеффри. – Вероятно, у Эдварда была какая-то причина для того, чтобы завещать свой дом племяннику. Я думаю, он-то как раз хотел бы видеть здесь Дональда на тот случай, если с ним что-то произойдет. Мне кажется, он знал, что что-то случится. И вот что я вам еще скажу. Я думаю, мы должны рассказать ему о Еве Галли.

– Рассказать неубедительную историю пятидесятилетней давности? Нелепо!

– Она неубедительна и потому не может быть нелепой, – возразил доктор.

Рики заметил, насколько был удивлен, даже шокирован Льюис, когда Джеффри заговорил о Еве Галли. Ее история, как верно заметил Сирс, уходила в прошлое на пятьдесят лет, и с тех самых пор ни один из них не упоминал о ней.

– А ты уверен, что знаешь, что тогда случилось с ней? – с вызовом спросил доктор.

– Э, перестаньте, – вмешался Льюис. – К чему все это? В чем тут смысл, черт возьми?

– Смысл в том, чтобы окончательно выяснить, что же все-таки случилось с Эдвардом. Жаль, что вы не поняли этого.

Сирс утвердительно кивнул, и Рики показалось, что на лице его старинного коллеги промелькнуло… что же? Облегчение? Разумеется, Сирс ничем не выдал себя, но то, что какое-то чувство вообще могло отразиться на его лице, стало для Рики откровением.

– Я немного сомневаюсь в аргументации, – произнес Сирс. – Но, чтобы доставить вам удовольствие, мы могли бы написать племяннику Эдварда. Где-то в наших записях был его адрес, не так ли, Рики? – Готорн кивнул. – Но ради демократии я бы для начала предложил проголосовать. Давайте на словах – да или нет.

Что скажете? – Он отпил виски из стакана и обвел всех взглядом. Они были согласны. – Начнем с тебя, Джон.

– Конечно, я скажу «да». Вызовем его.

– Льюис?

Льюис пожал плечами:

– Мне все равно. Вызывайте его, если хотите.

– Это означает «да»?

– Ну хорошо, да. Но я бы посоветовал не вмешивать сюда историю с Евой Галли.

– Рики?

Рики взглянул на своего партнера и увидел, что Сирс уже знает его ответ.

– Нет. Определенно нет. Я считаю, что это ошибка.

– Ты бы предпочел, чтобы все шло своим чередом, как это продолжалось в течение года?

– Перемены всегда к худшему.

Сирс оживился:

– Фраза, достойная хорошего адвоката. Но я говорю «да», и соотношение становится трое – за, один – против. Решено. Мы напишем ему. Поскольку мой голос был решающим, я и займусь этим.

– Я кое о чем подумал, – сказал Рики. – Прошел год. А если он захочет продать дом? Он пустует со дня смерти Эдварда.

– Уф. Ты создаешь проблемы. Мы поторопим его, если он захочет продать.

– Как вы можете быть уверены, что все не изменится к худшему? Как можете знать наверняка?

Как и все предыдущие двадцать лет, сидя раз в месяц в своем любимом кресле в любимой комнате, Рики страстно желал, чтобы ничего не менялось, чтобы им просто было дозволено так и продолжать дальше и что они будут просто дразнить свои тревоги дурными снами и страшными сказками. Холодный ветер трепал деревья за окнами полутемной комнаты Сирса, и, глядя на собравшихся, Рики мечтал только об одном: пусть все остается так, как было прежде. Они все являлись его друзьями, он был в каком-то смысле повенчан с ними – точно так же, как незадолго до этого он думал о своих отношениях с Сирсом, и он постепенно начинал осознавать, как боится за них. Они казались ему такими беззащитными, сидели здесь и недоуменно глядели на него, в уверенности, что не может быть ничего хуже нескольких дурных снов и раз в неделю рассказанной страшилки. Они верили в могущество знаний. Но он видел, как тень от лампы проходит через лоб Джеффри и дальше: Джеффри уже умирал. Пришло какое-то новое знание, до сих пор им не ведомое, несмотря на все расказанные истории; и эта мысль, пришедшая в его ухоженную умную голову, стала смутным знамением того, что новое знание скрывается где-то там, за первыми приметами зимы, и… неумолимо приближается к ним.

– Решение принято, Рики, – подвел итог Сирс. – Так будет лучше. Мы больше не можем вариться в собственном соку. Итак… – Он оглядел круг сидящих и продолжил: – Итак, поскольку все решено, кого, как выразился Льюис, мы поджарим сегодня?

Прошлое вдруг встрепенулось в сознании Рики так свежо и полно, что он решил сейчас же рассказать свою историю, хотя он этого не планировал и думал, что пропустит свою очередь; однако 18 часов из 1945 года настолько ясно ожили в памяти, что он произнес:

– Пожалуй, это буду я.