Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2
Мне делалось слегка не по себе при мысли о вечернем возвращении домой, но нет, ничего: посетившее меня утром хрупкое ощущение, что все хорошо, никуда не девалось. Да и ее вещи не вечно же будут валяться по всей квартире. Скоро она все заберет – и недочитанного Джулиана Барнса с прикроватного столика, и свои трусики из корзины с грязным бельем – и тогда ее дух исчезнет отсюда без следа. (Женские трусики, стоило начать делить кров с их обладательницами, стали для меня источником ужасающего разочарования. До конца оправиться от этого потрясения я так никогда и не смог. Подумать только, они прямо как мы: приберегают лучшие пары для тех случаев, когда предполагают с кем-то переспать. Поселившись с женщиной, вдруг обнаруживаешь, что по всему дому на батареях развешаны застиранные, неаппетитные и бесформенные лоскутки из Marks & Spencer; сладострастные подростковые мечты о взрослой жизни посередь безбрежного моря роскошного белья рассыпаются в прах.)
Я устраняю следы терзаний вчерашнего вечера – убираю брошенное на диване одеяло, шарики бумажных носовых платков и кофейные кружки с плавающими в простылой маслянистой гуще бычками – а потом ставлю The Beatles; прослушав «Abby Road» и начало «Revolver», я откупориваю бутылку белого вина – ее на той неделе принесла Лора – и усаживаюсь смотреть записанные на видак выжимки из сериала «Бруксайд».
Наподобие того как у монашек рано или поздно синхронизируются месячные, наши с Лорой мамаши каким-то мистическим образом синхронизировали свои еженедельные звонки.
Моя звонит первой:
– Здравствуй, любовь моя. Это я.
– Привет.
– Все в порядке?
– Вроде того.
– Как прошла неделя?
– Да обычно.
– Как дела в магазине?
– По-разному. То пусто, то густо.
Хотел бы я, чтоб так оно и было. «То пусто, то густо» означает, что дни выдаются разные – когда покупателей больше, а когда меньше. Но, положа руку на сердце, это же неправда.
– Нас с твоим отцом очень беспокоит нынешний экономический спад.
– Да, ты говорила.
– Тебе очень повезло, что у Лоры все в порядке. Если бы не она, никто из нас, думаю, не мог бы спать спокойно.
Мама, Лора ушла. Она бросила меня на съедение волкам. Эта сука свалила и теперь… Нет. Не могу. Сейчас не самый подходящий момент для печальных известий.
– Видят небеса, она зарабатывает себе на кусок хлеба и может не думать о лавчонке, торгующей никому не нужными грампластинками с музыкой поп…
Ну как описать человека, родившегося до 1940 года, в момент произнесения им слова «поп»? Я уже двадцать лет слушаю, как мои родители презрительно выплевывают это односложное слово, вытянув шею и скорчив идиотскую физиономию, ведь известно же, что любители этой музыки все поголовно идиоты.
– …Даже странно, почему она не заставит тебя продать магазин и найти достойную работу. Чудо еще, что она до сих пор с тобой возится. На ее месте я бы давно уже плюнула и предоставила тебя самому себе.
Спокойно, Роб. Не обращай внимания. Не горячись. Не… Да ну, к черту!
– Она и предоставила меня самому себе, так что радуйся.
– Куда она ушла?
– Кто ее знает. Просто ушла. Съехала. Исчезла.
На том конце провода долгое молчание. Такое долгое, что я успеваю от начала до конца проследить за перебранкой между Джимми и Джеки Коркхилл, и за все это время в трубке раздается лишь один страдальческий вздох.
– Эй, есть там кто?
Теперь я слышу – моя мать тихонько рыдает. Что ты с ней будешь делать? Повзрослев, все понимают, что чем дальше, тем больше будет забот с человеком, который поначалу заботился о тебе, ибо так устроена жизнь; но мы с мамой поменялись ролями, когда мне еще и десяти не исполнилось. Все неприятности, случавшиеся со мной за последние двадцать лет: приводы в полицейский участок, плохие отметки на экзаменах, разбитая физиономия, исключение из колледжа, расставания с подружками, – имели один и тот же результат: мама, я это прекрасно видел либо же слышал, очень расстраивалась. Нам обоим было бы куда лучше, если б в пятнадцать лет я уехал в Австралию и, раз в неделю звоня оттуда, вешал ей на уши лапшу о своих замечательных успехах. Для большинства пятнадцатилетних самостоятельная жизнь на другом конце света без денег, друзей, семьи, работы и профессии оказалась бы тяжким испытанием. Для большинства, но не для меня. Все это сущая фигня в сравнении с необходимостью еженедельно выслушивать ее страдания.
Как-то это… нечестно, что ли? Да, нечестно. Нечестно с самого начала. С тех пор как я стал жить сам по себе, она только и делает, что ноет, выражает беспокойство и шлет мне вырезки из местных газет, сообщающих о пустяковых достижениях моих бывших одноклассников. И это называется родительской заботой? По мне, так нет. Я хочу сочувствия, понимания, доброго совета и денег (необязательно именно в такой последовательности), но ей этого в голову не приходит.
– Со мной все в порядке, если тебя это беспокоит.
Я знаю, что ее беспокоит не это.
– Ты же знаешь, меня беспокоит не это.
– Мам, все к лучшему. Разве нет? Послушай, меня только что бросила женщина. Мне сейчас несладко. (Однако и не то чтобы слишком горько: The Beatles, полбутылки «Шардонне» и «Бруксайд» сделали свое дело. Но ей я об этом не скажу.) Мне себя самого трудновато понять, а тебя и подавно.
– Я знала, что это случится.
– Если знала, чего ж теперь разоряться?
– Роб, что ты будешь делать?
– Посижу перед ящиком, допью вино. Потом лягу спать. Потом встану и пойду на работу.
– А дальше?
– Познакомлюсь с симпатичной девушкой и заведу детей. – Я нашел верные слова.
– Не так это просто.
– У меня получится, обещаю. В следующий раз, когда ты позвонишь, все будет в ажуре.
Она готова улыбнуться. Я слышу. В конце длинного и темного телефонного туннеля замаячил свет.
– А Лора-то что говорит? Ты понимаешь, почему она ушла?
– Не вполне.
– А я понимаю.
На какой-то момент я напрягаюсь, но почти сразу соображаю, куда она клонит.
– Женитьба тут ни при чем, если ты это имеешь в виду.
– Это ты так говоришь. Хотелось бы выслушать и ее мнение.
Спокойно… Не обращай внимания. Не горячись… Да ну, к черту!
– Мама, ну сколько можно, Христа ради! Лора никогда не хотела за меня замуж. Она, как говорится, не из тех. Дело совсем в другом.
– Хорошо, я не знаю, в чем дело. Но вот только ты вечно встретишь кого-нибудь, вы поживете вместе, и она уходит. Встретишь кого-нибудь, вы поживете вместе, и она уходит…
Чертовски справедливое замечание.
– Мам, заткнись.
Миссис Лайдон звонит через несколько минут:
– Здравствуй, Роб. Это Джэнет.
– Здравствуйте, миссис Лайдон.
– Как дела?
– Нормально. А у вас?
– Спасибо, все в порядке.
– Как Кен?
С Лориным отцом не все слава богу – из-за больного сердца ему пришлось раньше времени уйти на пенсию.
– Да так, более-менее. Когда лучше, когда хуже. Скажи, а Лора дома?
Любопытно: она не позвонила родителям. Уж не в чувстве ли вины дело?
– Увы, нет. Она пошла к Лиз. Передать, чтобы позвонила?
– Да, если вернется не слишком поздно.
– Нет проблем.
Это, вероятно, последний наш с ней разговор. «Нет проблем» – последние слова, сказанные мной человеку, с которым, пока наши пути не разошлись, я был в известной степени близок. Каково! Ты встречаешь у кого-то дома Рождество, переживаешь, когда кто-то ложится на операцию, обнимаешь кого-то и чмокаешь в щечку, даришь цветы, видишь этого человека в домашнем халате… а потом хлоп – и готово. Прощайте навеки. Рано или поздно появляется чья-то другая мама со своими рождественскими ужинами и варикозными венами. Но разницы никакой – меняются только домашний адрес и цвет халата.
