Книги о войне — цитаты из книг — стр. 5

— Ма-а-а!.. Коротко ударил автомат. С десятка шагов ударил в тонкую, напряженную в беге спину, и Галя с разлету сунулась лицом в землю, так и не сняв с головы заломленных в ужасе рук. Последний крик ее затерялся в булькающем хрипе, а ноги еще бежали, еще бились, вонзаясь в мох носками Сониных сапог.

— Полежи тут покуда, Сонечка. Судорожно всхлипнула сзади Женька. Старшина свинцово полоснул из-под бровей: — Некогда трястись, Комелькова. И, пригнувшись, быстро пошел вперед, чутьем угадывая слабый рубчатый отпечаток…

Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи упали на болото, и Лиза в последний раз увидела его свет – теплый, нестерпимо яркий, как обещание завтрашнего дня. И до последнего мгновения верила, что это завтра будет и для нее…А для неё завтрашний день так и не наступил. Не сложилась её жизнь: не отучилась, не была любима.…

Но шла война, распоряжаясь по своему усмотрению человеческими жизнями, и судьбы людей переплетались причудливо и непонятно.

Фронт тут попятился немного: зацепился за озера, прикрылся лесами, влез в землю и замер где-то между бывшей заставой и тем городком, где познакомился когда-то лейтенант Осянин с ученицей девятого «А»…

Наконец он с ужасом убедился, что без сторонней помощи ему не выбраться. Эта мысль ещё раз заставила его карабкаться по скользкой стенке. Он сделал только несколько движений и соскользнул, обессиленный и немощный. "Всё! Теперь все равно!"

"Неужели это я?" - подумал Алексей и, страшась снова наклониться над водой, не стал пить, поел снега и пополз прочь, на восток, притягаемый все тем же могучим магнитом.

Не пускать, не пускать их дальше! Драться, драться с ними, пока есть силы, как тот русский солдат, что лежит на лесной поляне на грудах вражеских тел.

— Какой тяжелый год! Все примолкли. А Зиночка сказала, как всегда, невпопад: — Знаете почему? Потому что високосный. Следующий будет счастливым, вот увидите! Следующим был тысяча девятьсот сорок первый...

На всю жизнь запомнить, что убивает не только пуля, не только клинок или осколок – убивает дурное слово и скверное дело, убивает равнодушие и казенщина, убивает трусость и подлость.

Можно научиться воевать, но привыкнуть к к воине войне невозможно -Константин Симонов ©Живые и мертвые

"Я верю, и здесь я неисправимый мечтатель, что настанет такое время, когда войны не будет на земле" - Георгий Алексеевич Князев © Блокадная книга

Будем откровенны: подлец останется подлецом и за колючей проволокой. Но такой простой подход работает не всегда. Иные подонки общества и многие отпетые бандиты держались в гетто или концентрационном лагере смелее и благороднее, чем очень многие образованные, почтенные представители среднего класса.

Мне хочется выпить, друзья, за то… – Голос его чуть вздрагивает. – Вот мы с вами лежим в этой палате… Я, Керженцев, Бояджиев, Ларька, Седых… Разные все люди. Я вот старик, а Ларька и Седых совсем еще дети… И жили мы как-то, каждый по-своему… У каждого были свои интересы… Один дома строил, другой на сцене выступал –…

Кажется, человечество обречено совершать больше зла, чем добра. Величайший идеал на земле — человеческая любовь.

Для всех война кончилась, а для саперов еще продолжалась. А матери уже знают, что Победа… И травы стоят высокие-высокие, а кругом мины, бомбы. Но людям нужна земля, и мы торопились. И каждый день погибают твои товарищи. Каждый день после войны нужно было хоронить… Так много людей мы оставили там, в полях… Так много… Уже…

Ползешь – летит осколок или пуля… Ребята берегут… “Ложись, сестричка!” – крикнет кто-нибудь и сам на тебя падает, собой закрывает. И пуля уже его… Он – мертвый или раненый. Меня три раза так спасали.

И вот подходит моя очередь, как вдруг мужчина, который стоял за прилавком, перескакивает через него – и ко мне, целовать меня, обнимать и кричит: “Ребята! Ребята! Я ее нашел. Я ее увидел. Так хотел встретить, так хотел найти. Ребята, это она меня спасла!”. И муж мой рядом стоит. А это раненый, я его из огня вытащила.…

Когда в Сталинграде кончились бои, нам дали задание вывозить самых тяжелых раненых на пароходах, баржах в Казань, в Горький. Это уже весна, где-то март-апрель. Но столько еще находили раненых, они были в земле – в окопах, землянках, подвалах… Их было так много, я передать не могу. Это был ужас! Мы всегда думали, когда…

На твоих глазах человек умирает… И ты знаешь, видишь, что ничем не можешь ему помочь, у него минуты остались. Целуешь его, гладишь его, ласковые слова ему говоришь. Прощаешься с ним. Ну, ничем ты ему больше не можешь помочь… Эти лица у меня вот и сейчас в памяти. Я вижу их – всех-всех ребят. Почему-то вот годы прошли, а…

… Смотришь, смотришь на них перед боем… Это же сорок второй год – самый тяжелый, самый трудный момент. Был случай, когда из трехсот человек нас осталось к концу дня десять. И когда нас столько осталось, когда стихло, мы стали целоваться, плакать, что мы вдруг живы. Родные все друг другу. Породнились.

Горело все, на Волге, например, горела даже вода. Даже зимой река не замерзала, а горела. Все горело… В Сталинграде не было ни одного грамма земли, не пропитанного человеческой кровью. Русской и немецкой. И бензином… Смазочным маслом… Там все поняли, что отступать дальше некуда, нельзя нам отступать: или погибнем все –…