Готовность умирать и убивать на войне с древних времен подпитывается и подогревается патриотической риторикой, которая слепо лишает солдатское тело всяких жизненных сил и переносит их на абстрактное коллективное тело по имени «отечество», «отчизна». Это то имя, к которому апеллируют в так называемые мирные времена, чтобы защитить жизнь отдельных носителей этого имени, находящуюся под угрозой, путем криминализации самой угрозы. Данное имя в военные времена имеет под собой только одно-единственное солидное
обеспечение - стоимость и цену отдельной жизни, рисковать которой и отдать которую - великий солдатский долг, это имя лишено нарицательной стоимости, оно, стало быть, укрывает как братская
могила, ведь тот, кто мертв - мертв независимо от того, в какую форму он одет. С давних пор им пользуется военная риторика, скрывая тот факт, что векселя военной игры не имеют должного обеспечения, единственное их обеспечение - Ничто, и риторика восторженно заверяет нас, что подобная смерть вовсе не является каким-то Ничто, заверяет и высасывает кровь из тела павшего на войне, и без того уже отчужденного и опустошенного его инструментализацией в военной машинерии, лишенного какой-либо значимости в множащихся горах трупов с обеих сторон, - высосать с помощью выспренних слов всю кровь до капли и, подвергнув ее идеологической трансформации, в виде жертвенного смысла вновь влить эту кровь в пустую оболочку коллективного тела, которое в состоянии войны всегда обречено ставить на Ничто, коротко говоря: чтобы спрятать смерть, таковой не являющуюся, путем уничтожения самого уничтожения и добыть презрение к смерти из вымысла, ставшего действительностью, чтобы в действительности речь шла в самом деле ни о чем. Сверх того, при подобном инфляционном отношении к смерти речь идет даже меньше, чем ни о чем.