Не нужно думать, что я однажды проснулся и понял, что хочу стать терапевтом. Все было далеко не так. На самом деле, когда подобная мысль посещала меня в первые годы обучения в медицинской школе, она казалась мне невероятно скучной и слишком сентиментальной. Кроме того, она совершенно не соответствовала представлению мамы обо мне. Когда я объявил о своем желании стать врачом, она воскликнула: «Но Макс, ты ведь не любишь людей!»
Спасибо, мама.
На самом деле мне хотелось стать врачом ради драмы, активных действий и крови. Мне казалось, что, став терапевтом, я не получу ничего из этого. Как бы то ни было, я начал обучение. Сначала я шесть лет учился в медицинской школе, а после окончания два года работал младшим врачом в нескольких больницах. Это было еще до того, как я определился со специальностью. На самом деле все эти годы учат работать врачом. А еще не убивать людей по чистой случайности. В то время я только окончил медицинскую школу и, хотя формально считался врачом, был жутко неопытным (и напуганным). Однако именно в те годы, когда я каждые четыре месяца пробовал себя в новой специальности, во мне стали прорастать семена терапии, хотя я этого и не осознавал. Я начал избавляться от чувства, что общая медицина – маловероятный для меня вариант.

Мы находимся в реанимационной зоне, области отделения неотложной помощи, где врачи стабилизируют состояние критически больных пациентов. Ее еще называют «зона избегания смерти». В медицине есть вещи, к которым вас не подготовят в ходе обучения. Я только что узнал очередную из них: когда вы вводите тонкую резиновую трубку в уретру (отверстие в нескольких миллиметрах к северу от влагалища) пожилой дамы, вы никак не ожидаете, что она, хихикая, скажет: «Мужчина не заглядывал туда целую вечность!» Я не смог заставить себя ответить ей. Во-первых, я затаил дыхание, а во-вторых, хотел отпустить совершенно неуместную шутку о том, что у меня почасовой тариф, но вовремя вспомнил, что за спиной стоит мой начальник. Однако столь боевой дух просто невозможно не полюбить!

В кабинете находятся две бригады. Врачи ночной смены, которые выглядят то ли мертвыми, то ли спящими, и свежие болтливые врачи дневной смены, в том числе я. Наша задача предельно проста: сохранить за выходные жизнь максимальному числу пациентов до утра понедельника, когда их проблемами будут заниматься уже другие люди. Знаете, каков ключ к успеху? Хорошая яичница с мясом, жевательные мармеладки, шутки и неограниченное количество кофеина.

Теперь я восхищаюсь психиатрами больше чем когда-либо. Я только что завершил прием пациентов со сложными расстройствами личности, и у меня такое ощущение, будто меня голым протащили по раскаленным углям, а потом выкололи мне глаза осколками стекла. А я всего лишь врач! Представляю, как чувствуют себя пациенты. Сложные эмоции, требования, проблемы и страдания, с которыми они сталкиваются, ошеломляют и сбивают с толку. На самом деле понять этих людей невозможно. Тот факт, что их заболевания физически неощутимы, подвергаются незаслуженной стигматизации и тяжело поддаются лечению, только все усложняет. Сделав шаг назад, чтобы увидеть всю картину, вы сразу начинаете сочувствовать больным и восхищаться специалистами, которые изо дня в день пытаются помочь таким пациентам.
Уходя из клиники, ощущаю прилив недовольства собой. Я понимаю, что никогда не смогу стать психиатром. Мне не хватит сил.

Самое трудное – это грубые, нефильтрованные эмоции. Врач должен научиться ориентироваться в медицине среди них и постоянно следить за тем, чтобы медицина и эмоции не сталкивались.

В конце концов, мы с Элис делали для него все в первые восемь недель его жизни. И что мы получаем в ответ? Он будит нас каждые три часа, плача и требуя еды. Он положил нашу социальную жизнь в неглубокую могилу, а сексуальную – в очень глубокую.

В конце концов, я посвятил 11 лет учебе не для того, чтобы сначала выставлять пациентам счет у них перед глазами (пока они ищут свою платиновую кредитную карту), а затем проводить оплату через терминал, лежащий прямо у моего стетоскопа.

«Итак, Тедди, с вас £127», – объявляю я, подавая ему копию счета. Он и глазом не моргнул. Я таращусь на него. Действительно не моргнул. Серьезно? Да что, черт возьми, не так с этим парнем? Я только что содрал с него более ста фунтов за то, что в государственной клинике обошлось бы ему почти бесплатно. Бред какой-то. Взяв его платиновую кредитную карту (это открытый намек на то, что у человека МНОГО денег), я провожу ее через портативный терминал. У меня желчь подступает к горлу. Я сглатываю. Во время учебы в медицинской школе я даже представить себе не мог, что буду использовать те же терминалы, что кассиры в кофейне.

Человек, сидящий напротив меня, ждал свои 10 минут. Он хочет меня, причем целиком. Какое ему дело до того, что у меня был трудный день? У него проблемы со здоровьем, и ему нужна консультация терапевта. Хорошего терапевта, который будет сосредоточен на его проблеме.
Ведь я понимаю, что сам выбрал задержаться на работе, приехать домой поздно, пропустить купание Уильяма. Человек, сидящий напротив меня, никогда не узнает об этом – он и не должен знать. Однако в качестве сопутствующего ущерба он получает более грубого, сурового и несдержанного терапевта.