— Если вы хотите извиниться за то, что похитили невесту Великого князя Радомирова и подвергли ее жизнь опасности, то ваше сожаление оставьте при себе, — сказала я тихо — и сама не ожидала, как злобно это прозвучит.
— А если не только?
— А если не только, — тяжело вздохнула я, — то вам придется научиться слышать других людей. Не только себя, князя Радомирова или наследника.
— Мне все чаще приходит в голову мысль о том, что выжил я зря, — пробормотал он. — Сначала этот долг жизни вам. Как он меня гнетет, вы не представляете. Потом князь Радомиров, ваш супруг, который унизил, отказавшись вызвать меня на дуэль. Это такое унижение! Зачем мне такая жизнь...
— Послушайте меня внимательно, любезный Михаил Олегович. Самое ценное, что есть, — это человеческая жизнь. Биение сердца, яркость глаз, смех ребенка... Жизнью иной раз приходится жертвовать — вспомним пример гибели моей семьи... Все остальные нехотения жить — глупости. И праздность. И за сочувствием о том, что вы героически не лишились жизни... Это, знаете ли, не ко мне. Мне как-то пришлось закрыть глаза ребенку, которому я не смогла помочь. А потом выйти к его родителям и сообщить о том, что их мальчик умер... Поэтому...
У меня перехватило дыхание — я смогла лишь взмахнуть рукой.
— В любом случае, у меня слишком плебейское происхождение, чтобы я могла понять ваши душевные терзания, — выговорила я наконец. — Могу лишь посоветовать заняться чем-нибудь. И не путешествием, подкармливающим сплин... А делом. Работать не пробовали?
К моему удивлению, князь не оскорбился. Невесело, но усмехнулся. И ответил мне:
— Как у вас ядовито получилось произнести «душевные терзания»...
— А вы хотели сочувствия?
— Сам не знаю, чего я хотел.
— Какое-нибудь суточное дежурство с высокой ответственностью, — отрезала я. — И так несколько дней, пока мысли не будут только об одном — упасть и не шевелиться. Когда даже есть не будет хотеться. Попробуйте. Гарантирую — поможет.