Если идти по дороге, ведущей от храма Тюдзэн-дзи к городку Асио, то, не доходя моста Фурукавабаси, можно увидеть несколько стоящих вдоль реки лачуг. Их тёсовые крыши прижаты камнями, на стенах с облупившейся штукатуркой проглядывает бамбуковая дранка. Между двумя покосившимися заборами переброшена палка, на которой в тусклых лучах солнца сохнут пелёнки и замызганное зелёное одеяло. У забора виднеются кустики редкой в здешних местах садовой ромашки с красными и белыми цветами – в их тени меланхолично полёживает кривая на один глаз чёрная собака. Одна из лачуг обращена лицом к дороге. Мои глаза привыкли к дневному свету, и я не могу разглядеть, что происходит в её тёмной глубине. На освещённом солнцем конце веранды сидит сгорбленная старуха в потрёпанной тёплой безрукавке. Прямо перед ней, у самой дороги, копаются в земле трое босых мальчуганов с длинными волосами и тёмными от грязи руками и ногами. Завидев меня и моих спутников, они бойко нас окликают: «Эй!» – и хохочут. Потревоженная ребячьими голосами, старуха тоже повернула голову в нашу сторону. Но я заметил, что она слепа.
Глядя на этих чумазых ребятишек и слепую старуху, я неожиданно вспомнил призыв Петра Кропоткина: «Юноши, когда вы смотрите на окружающий мир, в груди у вас должно биться горячее сердце!» Не знаю, отчего мне вдруг вспомнились эти слова. Но при мысли о том, что этот одинокий скиталец, проведший свои последние годы на чужбине, в Лондоне, всю жизнь терпевший притеснения и гнёт, считал, что у человека должно быть горячее сердце, я невольно почувствовал волнение. Да, иметь горячее сердце – это наш долг.
Мы должны смотреть на жизнь подлинно человеческими, гуманными глазами. Именно к этому нужно стремиться. Говорят, что художник обязан изображать правду, – это тоже справедливо. Но если мы хотим вырваться за пределы внешней оболочки «мира, каков он есть» и проникнуть в его сокровенную суть, у нас должно быть горячее сердце. Писатели, ставящие перед собой задачу изображать «мир, каков он есть», напоминают мне мальчишек, беззаботно играющих возле убогой лачуги, или же слепую старуху, тщетно пытающуюся разглядеть нас своими незрячими глазами.
Для того чтобы вырваться за пределы «мира, каков он есть», нужно иметь горячее сердце. Некоторые литераторы призывают к отказу от мастерства, к пренебрежению композицией, советуют описывать одну только голую правду. Я давно уже сомневаюсь, велика ли цена так называемого «беспристрастия» художника, если он изображает мир, взирая на него холодными глазами. Не является ли такое изображение всего лишь слепком с физиономии автора?
Всякий раз, беседуя с пожилыми людьми, я восхищаюсь их здравомыслием и при этом испытываю ностальгическое чувство. По-видимому, горячее сердце и есть то, на чём проверяется качество человеческой личности, причём не только в искусстве. У людей, много повидавших на своём веку, бъётся в груди именно такое сердце. Я преклоняюсь перед их добротой...
Размышляя обо всём этом, я дошёл до моста Фурукавабаси, а потом в обществе своих весёлых попутчиков принялся бродить по городку Асно.
Поскольку редакция журнала торопит меня, я лишен возможность развить эту тему, как поначалу задумывал. Посему ограничиваюсь выдержками из своих путевых заметок, которые я писал при свете керосиновой лампы на постоялом дворе.

"Зарисовки в Никко"