В конце советской эпохи только ленивый не считал своим священным долгом
походя пнуть ту навязшую на зубах мешанину из гуманистических
и большевистских ценностей, из Толстого и Брежнева, которая по прежнему выдавала себя за российскую культуру.

Большая часть
структурных одноходовок, используемых Сорокиным или Пелевиным, — всего лишь перепевы тех же одноходовок, традиционно угнездившихся в культуре советского анекдота.

Пелевинские центонность и полистилистика вполне отвечают западным постмодернистским стандартам — но только по форме, по сути же они рассчитаны исключительно на здешнего потребителя (что никогда и
не позволит Пелевину стать русским Павичем, не говоря уже о русском Эко).

А еще у нового русского постмодерна (и не только у литературного — кинематограф здесь даже более показателен) из-за всех непременных «как у Тарантино» и «как у Павича» обязательно торчат ослиные уши вдохновенной проповеди: прямого
авторского высказывания, унаследованного от базисных, постромантических, по существу, традиций русского XIX века, русского
рубежа веков и русского же века ХХ.

Чаще всего они бывают замаскированы под стеб или чернуху, но суть от этого не меняется.