Хотел бы я сказать, что к смерти близких привыкаешь. Я так и не привык. И не хочу. Когда умирает кто-то из любимых – неважно, при каких обстоятельствах, – у меня внутри образуется дыра. Но я не хочу, чтобы было «не важно». Не хочу, чтобы эта боль стала чем-то, что пройдет. Мои шрамы – это свидетельство моей любви к этому человеку и наших с ним взаимоотношений. И если шрам глубокий, такой была и любовь. И пусть будет так.

Шрамы – это следы прожитой жизни. Они говорят о том, что я умею любить, любить глубоко, и жить с сильными чувствами, и испытывать душевную боль, что она способна ранить и даже резать ножом, но я могу залечить раны и жить дальше, и продолжать любить. Рубцовая ткань даже прочнее, чем родная. Шрамы – это доказательства жизни. Уродливы они только для тех, кто не умеет видеть.

Что касается чувства горя, ты начинаешь понимать, что оно накатывает волнами. Сразу после кораблекрушения ты тонешь, и повсюду обломки. Все, что плавает вокруг тебя, напоминает о красоте и величии корабля, который еще недавно существовал, и вот его больше нет. И все, что ты можешь, – оставаться на плаву.