3 "Что есть человечество, как не библиотека ненаписанных книг, которые никто никогда не прочтет?"

Кто бы ни придумал для Грегори Норминтона звание "золотого мальчика постмодернизма", но ключевое слово здесь - мальчик. Ну такой, знаете, подросточек, в чьей буйной фантазии он вполне взрослый, но разглядеть можно это, только старательно отодвинув в сторону обильные плотью сиськи и шуточки в основном ниже пояса. Мягко говоря - разочарование. Конец XVI - начало XVII века - благодатный период для историка, особенно для историка искусств, и я ожидала не "духа века" (хотя именно это обещала мне аннотация, которая, пожалуй, не наврала), но и фактов, реальных, а не выдуманных мест и персонажей. Да, есть Флоренция, Прага, но большую часть времени фигурирует немецкое княжество Фельсенгрюнде. Да, упоминается Дюрер и другие художники, но лишь как материал для подделок Томаззо Грилли, крайне неприятного главного героя. И дело не в том, что он карлик. Есть в литературе очаровательные уродцы, хоть то же Ланистер, тоже не отличающийся честностью и добротой, или бедный Квазимодо. Тут же мы имеем человека, названного при рождении MONSTRORUM ARTIFEX, и поименовал так его собственный отец, с трудом переживающий смерть жены в родах. Далее сам Томаззо в основном называет себя чудовищем, карлой, уродом. Для сравнения - горбун у Сэнсома, не стесняясь своей внешности, не выпячивает на каждом углу сложности жизни с такими физическими недостатками. Здесь же это - основа основ, увы.

Я стал знаменитостью наподобие выездного цирка: урод с талантом от Бога.

В чём именно состоит талант - от рождения(?), почти без обучения мальчик рисует. Вероятно, получили новый виток способности отца, вполне бездарного скульптора.

Я могу определить автора картины также быстро, как вы узнаете человека в лицо. И скопировать его искуснее любого фальсификатора.

Талант копииста становится источником пропитания, не считая моментов реального воровства (из пражской сокровищницы диковин императора Рудольфа), деятельности в роли брачного агента и сводника для юного герцога уже упомянутой немецкой страны, библиотекаря и в конце концов бродячего артиста. Если бы из текста были выкинуты все затянутые до невозможности сцены пользования проститутками, нерешительности герцога в посели с женой, многостраничные рассуждения в духе "По пути из утробы в могилу Жизнь не следует по прямой, она петляет и виляет, сходится и расходится, обращается вспять.", из книги мог выйти качественный историко-авантюрный роман вполне в духе Дюма. Но выпускникам Лондонской академии музыки и драматического искусства хочется встать где-то между Акройдом и Барнсом, а места-то там и нет...

Я стар, я забыл, что мир – не моя фантазия.

И если бы не концовка, которая всё-таки разрешает подумать, что все гадости, сделанные за жизнь, и та гордость, что сумел их сделать, были только позой, актёрством, призванным защитить ранимого человека от жестокостей реального мира, я бы даже не сомневалась, что книге выше двойки у меня не получить... А так - вышла троечка.

Я представил себе бесконечный эшафот, протянувшийся через весь мир, где палачи, отнявшие чью-то жизнь, расплачиваются за содеянное своей собственной жизнью. Вполне логичное следствие Первородного Греха: логика воздаяния, из-за которой человечество уничтожит себя.