100 лучших романов XXI века, журнал "Афиша" — 99 книг — стр. 4

Конспирологически-галлюцинаторный роман — или даже стихотворение в прозе — о драматических событиях 1999 года; изменил отношение общества к либеральным ценностям и советской истории.

Михаил Котомин: «Господин Гексоген» — самый медийно важный роман за первые десять лет нового века. Я не помню ни одной книги, которую бы читали ведущие новостей, упоминали в программе «Намедни», — «Гексоген» сдетонировал сам. Эта детонация связана еще и с тем, что нам удалось в нашей редакции придать роману форму: Проханов очень велеречив, он обыкновенно, насколько я понимаю, диктует свои тексты, поэтому книга, конечно, распадалась. Тогда мы сократили его на треть, подняли какие-то сюжетные ходы, он стал читабельным, получился такой полужанровый политический детектив, посвященный горячим новостям за окном, первому сроку Путина, взрывам домов и во­обще сцепке письменного текста на русском языке и реальных событий. В общем, удалось передать удивление этой диковиной другим читателям».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:09

Огромный американский роман про странную судьбу американской семьи: через много лет после драма­тических событий герой пытается понять, почему его родители ограбили банк и бросили своих детей.

Игорь Алюков: «Не слепок жизни, не сфокусированность на стилистических изысках, не сюжетная изобретательность и не постмодернистская игра. «Канада» — роман идей, привет от великой литературы прошлого, без натяжек большой американский роман. Экзистенциальная история о потерявшемся мальчике, изумляющемся тому, как все вокруг него мчится, оставаясь притом неподвижным. Маленький человек на фоне медитативных безлюдных пейзажей, наблюдающий за тем, как связаны судьба и свобода воли, микрокосмос отдельной личности и макрокосмос мироздания, как сливаются хаос и упорядоченность. Грандиозный роман о бегстве по кругу от предопределенности, с легкой иронией и галлюциногенной неторопливостью отсылающий к Камю и Достоевскому».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:19

Глумливая сюрреалистическая повесть о путешествии девочки-вампира в Черную Москву — чтобы разбудить Ленина.

Георгий Мхеидзе: «Масодов справедливо называет себя последним советским писателем. У него удивительная история: учитель математики, эмигрант, которого никто никогда не видел — даже Волчек, его издатель, который его нашел на сайте gothic.ru. «Мрак твоих глаз» — это такой мрачный Пепперштейн с сорокинским нотами, достоверным апокалиптическим контекстом и эксплуатацией темы детского возраста. Интересно, что, несмотря на всю безысходность его романов, в них четко прослеживается мысль, что советский проект — самое великое, что было в истории, при всех его кошмарных (в буквальном смысле) сторонах. Если говорить про «Мрак твоих глаз», то это такая группа «Тату» в потустороннем: девочка убегает из дома, встречает другую девочку, они поселяются на чердаке, а через какое-то время она понимает, что та, другая девочка — мертвая. И это только начало».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:45

Коллекция коротких разножанровых текстов, собранных или вымышленных экспертом по финно-угорскому фольклору. Синтетические произведения: не поэзия и не проза, не фольклор и не литература. Успешно экранизировано.

Дмитрий Данилов: «В советском литературно-критическом обиходе существовало такое устойчивое выражение — «признание в любви к родному краю» (так могли написать, например, о сборнике стихов с часто встречающимися словами «поля», «березы», «дали»). Вот и у Осокина получилось такое признание, хотя его повесть бесконечно далека от совписовских гимнов родным осинам. Магистральная тема Осокина — это, я бы сказал, духовное и душевное вживание в местность. Он вживается в разные местности на земле, но главная его любовь — это его родное Поволжье (Осокин живет в Казани). Действие «Овсянок» происходит в тех краях. Это выдуманная история (описывается полностью придуманный автором похоронный обряд народа меря), но это тот случай, когда выдуманное реальнее, чем реальное».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:49

Затейливо выстроенный исторический детектив, где расследуется смерть финансиста, чьи махинации косвенным образом приведут к Первой мировой и русской революции.

Лев Данилкин: «Не только в высшей степени увлекательное, но и крайне познавательное чтение. Роман про то, что как гениален бы ни был человек, как бы хорошо ни был он информирован, он не застрахован от самых чудовищных ошибок. Про то, что бизнес — это тоже искусство. Про то, «как на самом деле создаются империи и как страны удовлетворяют желания и потребности своих народов». И самое главное — про то, что, хотя в мире встречаются люди, способные контролировать других людей, деньги, идеи, однако и они не в состоянии контролировать Судьбу, Рок; и банкиры, умеющие в одиночку дирижировать народами, правительствами и капиталами, оказываются в софокловских обстоятельствах».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:51

Роман с детективной интригой — описание медленной антропологической катастрофы, меланхоличная история о том, как души людей медленно угасают в мире-супермаркете.

Игорь Сахновский: «Главная героиня — маленькая девочка — создает тайное сыскное агентство, состоящее из двух членов: ее самой и ее плюшевой обезьянки. Девочка решает, что лучшее место для наблюдений — это гипермаркет, где толпится много людей и совершается много преступлений. Девочка целыми днями наблюдает за миром взрослых. Об этом первая часть книги. Второй слой — это жизнь взрослых, которая кошмарна, невыносима в своей обыденности и бессмысленности: семейной пары, охранников супермаркета и сексуального маньяка. Из сложения этих двух частей возникает страшный контраст между предельной заинтересованностью ребенка миром в каждой его мельчайшей подробности — и абсолютной пустотой, безразличием и ужасом этого мира взрослых. Очень сильная и страшная книга».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:09

Причудливый постмодернистский литературный эксперимент: охватывающая полтысячелетия хроника известной венгерской семьи Эстерхази — и, в отдельной части, история отца рассказчика, аристократа, оказавшегося гражданином коммунистической страны.

Кирилл Кобрин: «Удивительным образом Россия в постсоветское время превратилась в жалкую литературную провинцию. Когда-то западные литературные моды, например на магический реализм, приходили в Советский Союз очень быстро, не­смотря на идеологические запреты. ­Самый модный сейчас среди продвинутых англосаксонских людей фикшн — венгерский. И самый модный писатель — Ласло Краснахоркаи. Но я решительно предпочитаю мрачному Краснахоркаи веселого, циничного и концептуального Эстерхази. Его книга о том, что мы никогда не узнаем нашей истории и, более того, не должны ее знать, важно, что у нас в голове, а не какой-то там внутренне непротиворечивый нарратив. История — это метафора нашего сознания».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:12

Новейший гротескный апокриф Шарова — попытка расшифровать аномалии отечественной истории при помощи «кода Гоголя». Потомок — и полный тезка — писателя одержим идеей создания второго тома «Мертвых душ»: другого способа вывести Россию из египетского плена нет.

Евгений Водолазкин: «Возвращение в Египет» — новое повествование из выдающейся саги Владимира Шарова об истории и вере. Шаров — «тихий» писатель, но, по выражению одного автора минувших лет, «только мелкие реки шумливы». К негромкому голосу Владимира Шарова следует привыкнуть, и тогда будет понятна его глубина. Станет слышна удивительная музыка его речи, в которой каждый звук выверен и точен. Это замечательная — одновременно старая и новая — песня о главном, продолжающая религиозно-философскую традицию русского романа. Владимира Шарова вопросы интересуют в самой масштабной их постановке: религиозность и история как таковые. А в конечном счете — жизнь как таковая, ее течение и смысл».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:51

История странной психической болезни, выглядящая метафорой современного человека. Герой, потерявший после аварии память, пытается реконструировать свое прошлое — и обрести невозможное: подлинность.

Елизавета Биргер: «Ленивый роман — сюжетное движение до самого финала ­кажется несколько сонным — лучше других объясняет трагическую невозможность проживать жизнь с легкостью человека незнающего, ни на что и ни на кого не оглядываясь. Для героя «Когда я был настоящим» недостижимым идеалом становится Роберт Де Ниро, закуривающий сигарету в фильме «Злые улицы». Потерявший память герой начинает погоню за ощущением настоя­щего — и он воспроизводит в своей «подлинности» целые кварталы и сюжеты, пытаясь хоть немного приблизиться к своему идеальному внутреннему Де Ниро. Важно тут не то, чем все кончится; самое главное здесь хранится в сердцевине, в мучительности попыток перестать играть и начать жить».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:40

Колоссальная эпопея о ВОВ, в которой помимо людей участвуют и другие «касты» — в том числе сказочные персонажи. Удачный опыт конструктивного переосмысления соцреалистической литературы.

Дмитрий Волчек: «С «Мифогенной любви каст» начался в русской литературе XXI век, но никаких новых смыслов не принес. В разрушенном революционной кислотой сознании устроили оргию персонажи советских мифов, Сталинград спрятался в шляпе Незнайки. Двоюродная сестра этой книги — «Слепая сова» Садека Хедаята, которую Андре Бретон назвал лучшим сюрреалистическим романом в истории: там тоже ритуалы и легенды оказываются крупнее яви. Один мой знакомый читает в немецком университете курс «Измененные состояния сознания в русской литературе». Как ни странно, примеров довольно много: «Морфий», «Роман с кокаином», свежая «Теллурия», но важнее всего эта книга — галлюцинация, случайно принявшая форму романа».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:46

«Ромео и Джульетта» — если бы пьеса Шекспира была сатирической комедией в университетских декорациях; враждующие кланы — либералы и консерваторы. Отцы обоих семейств пишут книги о Рембрандте. Шорт-лист «Букера» и премия «Оранж».

Елизавета Биргер: «Смит фактически является самой грандиозной фигурой современной англоязычной прозы. Начиная со своей дебютной книги, «Белые зубы», она сталкивает эмигрантов с националистами, правых с левыми. Так, в центре романа «О красоте» — две профессорские семьи, чопорные консерваторы справа, слева — либералы, гордящиеся своей свободой. И те и другие оказываются в итоге ничтожны перед одним пятном на картине Рембрандта. Название романа обещает эссе на тему высокой культуры, на самом же деле это сатира, причем довольно безжалостная, на всех сегодняшних носителей мнений и прочий интеллектуальный сброд, слишком много о себе воображающий».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:48

Альтернативная история (с детективной интригой) про мир, где Германия победила СССР, Израиль разрушен, а США предоставили изгнанным фашистами евреям место для автономии на Аляске. От автора «Кавалера и Клея». Весь букет «фантастических» премий: «Небьюла», «Хьюго» и «Локус».

Феликс Сандалов: «Продраться сквозь текст Чабона непросто — персонажи непрерывно сыпят идишем, читателю самостоятельно приходится вникать в раз­личия между бобоверами и любовичерами, а автор поминутно сбивается на тяжеловесный ветхозаветный слог. Сделать это, тем не менее, стоит: «Союз еврейских полисменов» — превосходный ребус, колеблющийся между детективом-нуаром и эсхатологическим пророчеством. Чабон рисует удивительный мир, где евреи компактно проживают возле вечной мерзлоты, а роль палестинских бомбистов играют местные индейцы — звучит безумно, но это лишь фон для рассказа о трагедии одного человека и потерянности целого народа».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:02

«Война и мир» с грузинскими героиновыми наркоманами: захватывающий роман про метафизическое Зло, накапливавшееся в СССР десятилетиями — и в 1987-м взорвавшее страну изнутри; чертово колесо закрутилось.

Лев Оборин: «Многослойный, с несколькими параллельными сюжетами роман ­Гиголашвили — шокирующее чтение не из-за какой-то формальной новизны, а из-за того, что вполне каноническая форма здесь максимально эффектно сочетается с фактурой. Грузия в классической русской литературе овеяна романтическим ­флером. Грузия конца 1980-х в романе Гиголашвили предстает средоточием зла: наркомания, коррупция, жестокие убийства, развал всех социальных ­институтов. Вместе с тем распад ощущается здесь в воздухе, а жизнь социального дна служит лишь самой отчетливой его иллюстрацией. «Чертово колесо» — это традиции натуральной школы, опосредованные бесстрашием европейской литературы XX века; диагноз части советской империи, позволяющий судить и о состоянии империи в целом».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:09

Плотный, по-барочному избыточный («проза поэта») роман о приключениях рассказчика, поляка N, некстати влюбившегося в польского же офицера. Теоретически можно было б назвать «Фланера» историческим романом про эпоху 30–40-х, но ни в какой Большой Нарратив герой — фланер — не залипает.

Игорь Гулин: «Единственная, на мой взгляд, удача в русской литературе последних лет в жанре большого романа — в смысле и объема, и формата, — монументального текста о человеке в истории. «Фланер» собран почти по древнегреческой схеме: утрата и поиск возлюбленного, беды и чудесные спасения, попадание в чужой мир. Это история о польском интеллектуале, закинутом после Второй мировой в угрюмый cоветский город и превращающемся в жителя странного, чуть перверсивного подполья. «Фланер» в конце концов оказывается книгой о неразличимости большой истории, об исчезновении частного человека, о невозможности тотального нарратива. Ощутить эту освободительную частность кажется очень важным».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:10

Сатирическая трагикомедия о чужаке в Америке. Променявший науку на бизнес профессор истории индийского происхождения, переживающий из-за неправильно прожитой жизни, — эмигрирует в США, чтобы осознать, что миром правит Шива, бог ярости.

Александр Иличевский: «Рушди заслуживает внимания всегда, и практически не важно, что именно он пишет: случается в культуре, что только сам масштаб писателя заставляет ставить его книги в первый ряд вне зависимости от удачи или неудачи его творчества. Мы же не фильтруем и не ранжируем произведения, скажем, Бетховена. «Ярость» полноценно предоставляет читателю главную ценность литературы: прирост воображения. Простота ­повествования и несложность метафорического развития книги, ­дарящей читателю огромный объем опыта, неизменно подкупают у Рушди. В «Детях полуночи» это было явлено в сверхъестественном масштабе».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:11

Роман про оригинальную культуру Америки 1920-х — последние годы золотого века сценической магии. Агенты ФБР, слепые красотки, фантомные пушки.

Лев Данилкин: «Картер» — беллетризованная биография американского иллюзиониста, занявшего вакансию потенциального преемника Гудини. В первой же сцене — датированной 2 августа 1923 года — фокуснику Картеру, состязающемуся с Сатаной, приходит на выручку некто, оказывающийся президентом США Гардингом. Сначала добровольцу отрубают голову, потом его съедает на сцене лев, затем он оживает прямо на сцене — а через два часа загадочным образом умирает в своем гостиничном номере, успев сообщить фокуснику некую тайну, «которая должна изменить мир». «Картер» из тех романов, где все время что-нибудь случается, только тут случается не «что-нибудь», а такое, что ум за разум заходит, — именно что адская палатка, раздача слонов и материализация духов».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:20

Нарциссические и одновременно самоироничные — известный парадокс лимоновской рассказчицкой манеры — мемуары, разыгранные через метафору времени — разного рода водоемы (фонтаны тоже считаются).

Сергей Шаргунов: «Герой-рассказчик Садко проходит сквозь толщи жизни, не переставая выдавать сладостную музыку. Он сражается за русский язык у мутного Днестра, он загорает с любимой грудастой женщиной у океана, целуется в брызгах пошлого московского фонтана с юной активисткой, парится в бане с мятежным таджикским полковником… Спешная и пенистая, как праздник. И вот что завораживает. Притом что книга — очень эстрадная (бодрая, веселящая, летучая), она создана из-за решетки, изнутри серого каменного страдания. Лимонов писал ее в тюрьмах, готовясь к лагерю и неизвестным срокам. Вот это постоянное напряжение страдания чувствуется даже в самых легкомысленных сценах. Садко в плену у царя морского и там под водой играет на гуслях».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:21

Труднопроходимый — как дельта Волги — роман о гениальном, со странностями, физике, влюбленном в пресненскую бомжиху и растворяющемся в левитановских ландшафтах юга России. Букеровская премия.

Андрей Рубанов: «Матисс» — это традиция интеллекта, литературного изощрения и усложнения. Всегда должен быть такой писатель, как Иличевский. Очень умный, бездонный, трудный, абстрактный, сложно рефлексирующий. Иличевский — писатель элитарный, заведомо антирыночный, без таких писателей искусство рассказа умирает. «Матисс» — наиболее известный, витринный роман Иличевского. Как и сорокинская «Метель», и пелевинская «Священная книга оборотня», «Матисс» сделан мастерски и сразу после выхода объявлен шедевром, с полными на то основаниями. Прочтя его, можно, в принципе, составить мнение о жизни российского общества в нулевые годы. Мучительные поиски правды и идеала, интеллигенция как барометр, эмиграция в бездонные глубины собственного разума».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:43

Сначала автор записал несколько десятков реальных историй от «людей из народа», а затем доверил обсуждать их компании выдуманных персонажей. ­«Декамерон» — но с достоевщинкой: про страдания, Бога, красоту и правду.

Галина Юзефович: «Образчик, как сказали бы филологи, рамочной композиции: много маленьких историй, вложенных в одну — глобальную. Маленькие — про обычных людей с их надеждами и страхами, большая — про русскую душу, народ и интеллигенцию. Маленькие — почти вербатим в духе «Театр.doc»: в их основе реальные монологи случайных людей, записанные автором на Москворецком рынке. Большая — чистый авторский креатив с глубокомысленными банальностями и бесконечными диалогами в духе Достоевского. Как результат — маленькие истории бьют навылет, а большая оставляет равнодушным. Однако ударная волна от первых настолько велика, что заставляет забыть о безжизненной «рамке» и ставит «Обращение в слух» в ряд самых ярких и энергичных текстов последних лет».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:48

Не то чтоб прямо смешной, но местами веселый и от этого еще более шокирующий роман про умирание дочери рассказчика. Роман основан на реальных событиях. Слезы сквозь смех, гарантированное душевное потрясение.

Дмитрий Быков: «Плясать до смерти» Валерия Попова — это, во-первых, очень хорошо написанная книга, мощная и страшная. Во-вторых, это тот самый редкий случай, когда про текст можно сказать, что он написан кровью. И в-третьих, Валерий Попов наделяет необычайной точностью каждое слово, поэтому любой читатель может, как это бы ни было чудовищно, узнать в герое Попова себя и еще раз ужаснуться. Впечатление это производит настолько сильное, что, когда я ее прочел, я недели две не мог заставить себя позвонить автору — сказать, насколько хороший роман получился, — все боялся. Соб­ственно, что больше всего поражает, так это та честность, с которой Попов описывает крах всех привычных устоев, крах своей жизненной философии».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:53