Рецензии — стр. 6

Я не могу сказать про эту книгу ничего оригинального. НИ-ЧЕ-ГО. Все сказали уже до меня.
На протяжении всей книги я наслаждалась ею, но не понимала, чем же она так хороша. Как она сумела влюбить в себя столько людей? Ответ пришел стоило мне дочитать до конца.
"Дом, в котором..." стал отдельной вселенной, целым миром со своими легендами, героями, обычаями. В нем можно жить, придумывать свои истории, делать что угодно, но факт остается фактом: Дом вышел за пределы обычной книги.
Каждый герой этой книги уникален. Я не встретила шаблонных персонажей, разве только Крестная напомнила мне медсестру из "Над кукушкиным гнездом". Каждый из Дома мог бы стать героем любой другой книги, да хоть просто поселится в нашем мире, и мы бы ни за что не решили, что этот человек ненастоящий, выдуманный - в этой книге все живые, неоднозначные.
В "Доме" много загадок. Его надо читать по нескольку раз, как хороший и крепкий детектив.Если сначала ты просто живешь событиями этого мира, то перечитывая ты начинаешь обращать внимание на мелкие детали, замечания в разговорах, призрачные упоминания о личностях, чья судьба загадочна и непонятна.
Это моя самая сумбурная рецензия из всех. Я не могу писать логически об этой книге. Её надо просто прочесть и проникнуться.
11/10.

"Дом требует трепетного отношения. Тайны. Почтения и благоговения. Он принимает или не принимает, одаряет или грабит, подсовывает сказку или кошмар, убивает, старит, дает крылья...это могущественное и капризное божество, и если оно чего-то не любит, так это когда его пытаются упростить словами."

Я снова в Доме... Я так скучала. И меня так трогательно приняли вновь, как будто и не отпускали, как будто я была здесь все эти пять лет промежутка между двумя прочтениями. Чудный Дом, чУдные дети и много-много чудес. Для меня это книга-феномен, книга-явление. Она сама как магия. Теперь мне здесь было еще теплее, если это возможно, ведь я полюбила Дом еще тогда. Встретила старых знакомых, трогательно до невозможности, до мурашек.

Как так написана эта книга, я не могу разгадать ее феномен, да это и не нужно, Дом ведь не любит, когда его упрощают словами. Меня снова встретили красные кроссовки), нет, Курильщик с красными кроссовками в руках. Привет, друг! Я знаю, ты меня поведешь по Дому, познакомишь вновь со всеми. В этот раз я уловила больше подробностей. К тому же я читала в этот раз уже дополненное издание, с главами, которые не вошли в первые издания. Я жадно проглатывала каждое слово, теперь уже различия все персонажей, не путаясь совсем в хитросплетениях времени, точно зная, у кого какое прозвище было, а какое стало по мере взросления.

Мои мальчишки и девчонки, они так не хотели вырастать, Дом это как Детство, такая страна, такое место и время, волшебное, практически невозвратное. Они все Питер Пены, которые не хотели вырастать, становиться взрослыми. И знаете, мне этих ребят теперь совсем не жаль, они все классные, трогательные, с ними хочется дружить, они ни в чем не ущербные, просто разные люди, хорошие и не очень, разные, но такие свои.

Я уже не смотрю на эту книгу как на преломление Боли, скорее это преломление Детства, Дружбы, Жизни и Смерти. История Эскапизма, который мы ищем периодически все. Нам всем нужна бывает та Кроличья Нора, тот Лес, Изнанка, тот Дом. Это Укрытие, Убежище от горестей мира. Та сказка, которая жить помогает.

Я снова буду скучать, буду видеть Дом во снах. Это увлекательно, это трогательно, это страшно, это весело, это просто очень-очень здорово! В "Доме..." так много от разных культур - Хиппи, индейцы Майя, от Манги. И много от Детской литературы, Кэрролл и Волков, Носов со своим "Незнайкой"... и другие.
Одна из любимейших книг, и лучшее ей определение - Живая.
Я, конечно, не про книгу сейчас рассказывала, а про свои эмоции, говорить тут можно много, не будем упрощать Дом словами). А я с ним обязательно еще встречусь!

Дальше...

Книгу эту я прочитала уже несколько лет назад, и не поверите, до сих пор нахожусь от нее под большим впечатлением. Хотя надо признать, под впечатлением от этой книги нахожусь не я одна.
Во-первых, - это очень необычное произведение, и ему сложно подобрать аналоги. Так что к нейтральному «необычное» стоит добавить ещё и «оригинальное». Что там, - эта история даже особо не поддаётся пересказу. Разумеется, не оттого, что пересказывать нечего, - напротив, - слишком много всего! Слишком много от всего этого эмоций, и слова, вдруг, теряются за ненадобностью. Перед нами - книга со своим прекрасным закрытым миром, попасть в который удаётся далеко не с первого раза и уж точно не каждому читателю.
Во-вторых, - диктор. Тогда я слушала этого диктора впервые и оказалась приятно поражена его манерой чтения и своеобразным тембром голоса. Он удивительно вживался в каждого обитателя дома, заставляя слушателя увидеть, а главное, полюбить того. На самом деле, думаю, вряд ли книга могла меня настолько потрясти, если бы я её не слушала, а просто читала. Вы, конечно, уже догадались, о каком дикторе идёт речь. Верно, это Игорь Князев. Любопытно, что запись аудиокниг сперва было просто его хобби. Однако уже в скором времени хобби переросло в профессию. В настоящий момент Игорь Князев не только озвучивает книги, но и является основателем камерного аудиотеатра, участники которого делают из любой книги полноценный аудиоспектакль, сопровождая тот звуковыми и музыкальными спецэффектами. Именно таким камерным спектаклем и явилась мне несколько лет назад книга «Дом, в котором…». Явилась и меня потрясла.

Подробнее смотрите выпуск -

Читаешь так отечественных авторов и невольно на ум приходит вопрос: А что-же они так народ-то, ими описываемый, к которому сами принадлежат не любят и вообще ни в грош не ставят ? Конечно, многие мне могут возразить: вроде как а за что его, народ этот самый, быдло и тварь, любить-то ? Я и сама не всегда испытываю нежные чувства по отношению к оному, особенно когда встречаешь опустившихся спившихся, да просто ничтожное хамло какое-нибудь может настроение испортить, но оторопь берет, когда авторская нелюбовь простирается на все вокруг. Словно по одному судят о многих, о многих по всем вообще. Или у меня такое впечатление. Поправьте, если я не права в данном случае.

Данный роман на тему тлена и безысходности, безрадостности бытия и бездействия существования, рассказывающий о безвозвратной гибели одного незадачливого семейства, которые вроде и жили как все: работали, особо ни на что не скопили, вырастили двух сыновей, но на старости лет оказались у разбитого корыта в буквальном смысле. Ну и ,конечно, бич русской всегдашней действительности - пьянство, алкоголизм и разрушение целых семей тут показан во всей красе, размахе и масштабности.

Читая, не покидало ощущение некоей искусственности, заранее заданных условий задачи, в которой героям не суждено найти ответ и соответственно выбраться из сложившейся ситуации, которые порой заведомо выглядели ложными и поддельными. Например, старший Елтышев, проработавший в милиции всю жизнь, сам на шестом десятке или около того, ну не может не понять, что его "разводят" на деньги, а автор упорно мне доказывает, что так может быть. И таких примеров там не один. А уж когда начинается очередной мор всех вокруг, кого по пьяной лавочке, кого от сильной руки, искусственность аж зашкаливает. Автор намеренно пытается показать и доказать, если кто еще не понял: все плохо, будет еще хуже. Может, и так, но за всем проглядывает желание автора подтолкнуть тебя к этой мысли и закрепить её, не предлагая ничего взамен. Абсолютно.

Очередное произведение на тему ужасной российской действительности при близком рассмотрении кажется таким-же унылым, как его герои и сюжет. Не выделяется ни языковыми или стилистическими особенностями, слишком описательно и прямолинейно, когда авторская задумка становится понятной уже спустя пару-тройку страниц. Все умрут. Безнадёга. Точка.ру.

Не устаю читать книги о войне и что особенно интересно и важно: не скажешь, что все одно и то-же и о том-же. Каждый из прочитанного роман приоткрывает новую завесу, рассказывает о новой для меня её странице.
Данное произведение, как показалось, выглядит попыткой осмысления её истории с позиции человека, уже могущего на неё взглянуть немного со стороны, когда те события стали историей, используя знания, о которых люди, жившие и воевавшие тогда, знали, догадывались, но не могли их высказать вслух, открыто, иначе можно было легко пополнить ряды на Колыме или еще хуже быть расстрелянным без суда и следствия.

Еще один, вернее два нюанса, возникших во время прочтения романа. Буквально на днях вновь прочитанная Война и мир Л.Н. Толстого и тут дала о себе знать. Дорога Наполеона через Смоленск на Москву была повторена спустя более ста лет другими, стремившимися завоевать Россию и так-же бесславно окончившими поход.
Но, конечно, не просто упоминанием ценен этот факт, а попыткой на двух примерах осмыслить и понять причины стойкости народа, его способности к самопожертвованию, поиска источника его сил к сопротивлению, несмотря ни на что, при том, что родная власть зачастую тоже прижимала и сильно, не щадила и поблажек никому не делала. Вот на примере ординарца Шестерикова как раз это хорошо прослеживается. Не зря есть там эпизод, где выясняется, что он из середняков, которые тоже были под ударом во времена коллективизации, но не продался, не предал, даже в мыслях.

Второй нюанс заключается в том, что читая, не раз ловила себя на мысли, что история вымышленного генерала Кобрисова мне напоминает чью-то, уже встречавшуюся в литературе. В первую и главную очередь, его профессиональная история созвучна истории генерала Серпилина из трилогии К. Симонова Живые и мертвые. Их судьбы как судьбы многих военных в те годы, испытавших на себе арест, сфабрикованные обвинения, желание власть имущих сломать и прогнуть под себя и как единиц в общей массе, возвращенных в строй в связи с начавшейся войной. И каждый их них пытается осмыслить природу этой власти и народа, позволяющего себя вести так с собой. И при этом каждый из них не подвергает сомнению быть, а не казаться. Быть честным, не изменяющим себе и другим, и постараться максимально беречь людские кадры, брать не числом, а умением прежде всего.

Чем еще интересна эта книга ? Историей генерала Власова и попыткой ни в коей мере не оправдать, а понять почему он, перспективный кадровый военный, имеющий за плечами успешные операции, вес в армии и прочая, стал предателем ? На что он рассчитывал ? К чему стремился, имея в общем-то, и тут привилегии ? Неужели усомнился в Победе собственного народа, чего ему никак и никогда не простится.

Пожалуй, книг, воспевающих не только мужество советских солдат, которое никто не оспаривает, но и стремящихся максимально достоверно показать из чего складывалась Победа, не так много. Это одна из них. Еще есть упомянутый К. Симонов в меру своих возможностей (условия времени) рассказывающий о суровых буднях, бессмысленных потерях, наказуемых вынужденных отступлениях, котлах окружения, особенно в первый год, случившихся из-за растерянности и абсолютной неподготовленности командования. Об этом-же у В. Астафьева Прокляты и убиты . А также о заградотрядах, которые упоминаются и тут. А еще СМЕРШ и его поиски внутренних врагов. О чем ,кстати, есть упоминание и в Ничего, кроме надежды Ю. Слепухина , которая рассказывает о подготовке Берлинской операции. У Г. Владимова речь идет о взятии Перславля, вымышленного города, под которым подразумевается мать всех русских городов - Киев. И там, и тут прослеживаются параллели, когда в первую очередь рассматривалась цель, а не средства, в угоду чьей-то милости, глупости, тщеславию брали согласно русской традиции

четырехслойности. Первые три слоя полягут на поле брани, а четвертый по ним поползет к Победе

Не дословно, но суть ясна. И кто возьмет, тоже проблема. Многим хочется оставить свое имя в веках. Тут уж не до народа простого...

И получается, что романов, показывающих всю неприглядную подноготную, без ура-патриотизма, но при этом не умаляющих цену Победы, не так и много. Поэтому пусть порой и сложно читать ввиду постоянного смешения настоящего и прошедшего тут, но лучше читать, знать и еще раз осмыслить прошлое, которое уходит все дальше от нас.

Ложится мгла на старые ступени...прошлое постепенно покидает нашу память, наше сознание , настоящее вытесняет прошлое из-за нашей суетной жизни. Мы живем настоящим, кто -то и будущим. И только тогда, когда переступаем определенный возрастной рубеж, мы начинаем чувствовать потребность в ностальгических ощущениях.. Да что и говорить, когда на нас сыпятся неприятности, мы тоже стараемся залезть в кокон прошлого. Эта книга состоит из зарисовок прошлого. При чтении создается впечатление автобиографичности, мемуаров. Мы переносимся вместе с автором в прошлое. И все это тесно переплетается с нашими воспоминаниями о детстве, школьных годах , взрослении. Очень уютное произведение, очень реальное. Вспомнила и я, как усаживалась возле своей бабушки и слушала ее рассказы о ее прошлом, о событиях ее жизни. Если есть возможность, почаще разговаривайте со своими родными, близкими, нужно дорожить каждой минутой, проведенной рядом. Автор книги вырос в тяжелых материальных условиях, но зато в прекрасной семейной обстановке, рядом был потрясающий дедушка, который повлиял на личность героя романа. В призведении с удовольствием окунаемся в описании обычных судеб, необычных судеб, о необычных жизненных ситуаций, о непростом времени коммунистического прошлого. Если Вы любите погружаться в атмосферу прошлого, то читайте смело, скучно вам не будет, особенно тем, кто краем застал времена непростые для России, но не погружая нас в дебри, местами написано с юмором, что позволяет нам отвлечься и не грустить и насладиться чтением книги.И еще, после прочтения этого произведения, мне захотелось читать Чехова, Толстого, Достоевского, то есть книга пробуждает российский дух, хочеться читать наших классиков.

Тот случай, когда мимо. Совсем не мой автор.
Текст тягучий, вязкий и тяжелый. Осадок какой-то болезненный и неприятный.

Судьбу женщины можно показывать по-разному. Случалось читать о сложных судьбах, о мужьях-тиранах, о трудностях жизни. Но в этот раз возникала не столько жалость, сколько недоумение.
Мадам Яхина явно перестаралась с мелкими деталями, которыми изобилуют описания сцен жестокости и ужасов, пришедшихся на долю бедной женщины.

Недоумение стало возникать с первых страниц - называть мужа хорошим, и при этом дрожать от ужаса от одного только его появления, страдать от насилия и продолжать испытывать "светлые" и благодарные чувства... При этом тут же описывается свекровь в молодости, уверенная в себе баба, от "красоты" которой мужики слюни до колен жуют.
Закрадывается мысль, как можно было девочку-подростка "подложить" под изверга и мучителя и считать, что дочь устроена неплохо в жизни. Чувствуется нездоровая психология отношений с самого детства гг, где мать учила девочку пресмыкаться и ползать на коленях.
Здесь можно было бы дискутировать на тему - время было такое, нравы были другие, и т.д. и т.п. Но принимая во внимание, что это современная литература, и насилие в семье уже не должно быть в моде, считаю литературу такого рода немного странной, для того, чтобы ее воспевать и восхищаться смакованием деталей. Нам пытаются преподнести садистские наклонности во всей красе.

Кроме прочего, приплетены горести политического содержания. Якобы если бы в стране жилось полегче, то и в жизни Зулейхи все было бы отлично. Совсем не согласна.

Сложно оценить такой "труд". И нет никакого желания читать другие книги этого автора.
Не раз обжигаюсь с современной русской литературой. Каждый раз даю шанс новому для меня автору, и почти всегда мимо. За очень редким исключением.

Главный герой романа - великий таджикско - персидский поэт Абу́ Абдулла́х Джафа́р ибн Мухаммад Рудаки́, некогда живший при дворе саманидского эмира Насра ибн Ахмеда и именовавшийся Царём поэтов, в сопровождении юного проводника возвращается пешком в свой родной город Панджруд.
Так начинается этот роман, повествующий о жизненном пути человека и поэта, невероятно возвысившегося, благодаря своему таланту и в конце ослеплённым вернувшегося домой, откуда уехал не один десяток лет назад .

Одна часть книги представляет собой причудливую цепочку воспоминаний, из которых постепенно шаг за шагом выстраивается целая картина жизни отдельного человека, но через неё читатель узнаёт и об окружающем героя мире, в целом.

Другая часть - это их длинный путь от Бухары до Панджруда в настоящем, где еще неизвестно кто кого ведёт на самом деле: поводырь слепца или наоборот.
Несмотря на то, что читается роман довольно сложно, потому что содержит массу информации самого разного свойства: политические перипетии и распри, религиозные течения, обучение в медресе, написание стихов, а также постоянно прошлое перемежается настоящим, но текст вызывает искренний и неподдельный интерес, благодаря тому, что под умелым авторским пером всё здесь дышит Древним Востоком и помогает его лучше понять, почувствовать и узнать.

Язык романа буквально напоён атмосферой Востока и живо знакомит читателя не только с политической стороной того времени, но и с легендами, притчами, наполненными мудростью веков и поколений, помогающих ныне живущим и последующим, оберегающих и предостерегающих от ошибок и разочарований .

Сама история романа - это такое насыщенное событиями полотно, которое только к финалу складывается в органичную картину, но именно постепенное развитие позволяет читателю уследить за всем и удержать бесчисленные имена, так непохожие на наши.

Роман погружает читателя в мир мусульманского Древнего Востока от дворцов до хижин, от пыльных дорог, тюрем до разговоров о поэзии и сложении стихов.

И хотя в конце автор признаётся, что роман не может претендовать на роль научного исследования, а значит содержит и часть вымысла, тем не менее это не лишает его увлекательной познавательной истории, в которой каждый обязательно может почерпнуть что-новое для себя.

Долго очень избегала эту книгу, в твердой уверенности, что Захар Прилепин это точно не мое, это что-то такое обласканное премиями, кричащее, выпирающее, мускулиное, такое, что точно должно мне не понравится. А потом я машу рукой, да ладно, много чего мои глаза видывали, а уши слышали, одним больше одним меньше. Тем более, я очень люблю литературу, это такое высшее хобби, во имя которого готов читать пятьдесят оттенков серого, просто потому что это литературный феномен, и надо же его расшифровать. И вот ты начинаешь Обитель, сразу становится ясно почему жизнь так долго откладывала, ведь я только в этом году прочитала Архипелаг ГУЛАГ и Крутой маршрут, и конечно же раньше этих книг без очереди Обители быть было никак нельзя. Но что еще странее, язык Обители мне сразу же очень понравился, и я не постесняюсь этого, напомнил любимого мною Льва Николаевича Толстого. Знания, что книга написана как исторический роман по настоящим документам, что где-то в душе своей формировалась вполне себе как журналистское расследование (было бы это все в США дали бы Пулитцер), помогало легче относится к круговоротному сюжету. Герой наш не сидит на месте, обласканный судьбой он поднимается на верха, а когда судьба чуть заскучала, сваливается на пытки. И именно его мордашка нравится Ей, единственной женщине в главных ролях, и ему перепадают все речи Дьячка и Владычки. Он бежит и возвращается, он дерется и побеждает, он апельсины ест и водку пьет. И вроде бы хочется возмутиться, что слишком бурно все, ненатурально, но понимаешь что так сделано специально, чтобы со всех углов показать, как можно больше, как можно шире, как оно было вообще, почему оно так было, и было ли так?

В 1973, что ли, году хорошую ленинградскую девочку Машу не взяли учиться в прекрасный университет на исторический факультет, потому что хоть мама у неё и русская, зато папа девочкин — еврей, и в соответствующих бумажках об этом жирно, чёрным по белому, написано. Тогда девочка решила стать плохой, написала на другой бумажке, что папа её — эстонец и поступила в ужасный финансово-экономический институт, куда вообще берут всех кого-попало приезжих, которые тряпки у спекулянтов покупают, поют высокими голосами про то как рябине к дубу перебраться и живут в общежитии. А сама девочка жила в коммунальной квартире, где неопрятные и неприятные русские старухи Фроська и Панька гремели тазами, мыли унитаз грязной водой, шипели в спину нехорошие слова, жаловались бумажному богу на жидов, которые ждут не дождутся, когда же Он их, горемычных, приберёт, чтоб комнату занять, усаживали жёлтыми пятнами простыни с вензелями, оставшиеся от бывших хозяев — ссыльных немцев, которым так и надо — и заискивающе здоровались с приходящим время от времени причаститься домашних пельменей двоюродным братом девочки — неприкаянным и невыездным Иосифом, прекраснейшим из всего остального кагала родственников по папе, числом двенадцать штук. И всем вокруг девочка была чужая, не пришей не пристегни, Маша-Мария. И всем она была до зарезу необходимая, как только гром грянет или жареный петух клюнет: и тёте Циле, и сыну подруги тёти Цили, и Самуилу Наумычу и Прасковье Ивановне, и профессору Успенскому и абитуриентке Агалатовой — потому что, единожды солгав, поняла как решать технические задачи, потому что научилась вдруг специальному волчьему языку, который понимают и собаки, и бараны овцы, и свиньи, потому что спаситель и должен быть полукровкой, а чтоб толк какой-нибудь вышел, чтоб всколыхнулось двоемысленное застойное фарисейское болото — желательно ещё и к злодеям причтён (Ис. 53:12).

Стоп! Спокойствие! Рановато думать «эк её понесло на волне предвзятого пересказа». Понесло не меня, и не в этом основная идея романа, хоть и назывался он «Преступница» в первоначальной редакции. Редакций, видимо, было много, мысль о Мессии советского разлива и женского рода, готовой стать нелюдем среди таких людей, способной взломать систему, виртуозно развенчать Карлу Маркса (противоречия, обнаруженные блестящей студенткой финэка в «Капитале», дают такой же простор для манёвра, как вентиляционная шахта в Звезде Смерти), грамотно распределить чувство коллективной вины — с одних снять, на других повесить — и направить бессловесное стадо верной дорогой, показалась автору слишком уж самоочевидной и прямолинейной (в отличие от дороги), а вокруг столько ещё всякого вкусного — не съем, так понадкусываю. Надо же ещё и фамилию персонажицы — Арго — аллюзиями нагрузить: аргонавты, голубка, теряющая перья из хвоста, пролетая меж Сциллой и Харибдой. Ферштанден? А какой-нибудь питерский интеллектуал откажется от каббалистических радостей сопоставления всего прочего безбрежного моря ветхих библейских текстов с любой житейской ситуацией, а любой житейской ситуации с судьбами страны? Найн. Кому нужен новый завет, когда и половину старого ещё не перелопатили? Поэтому лирическая линия с Юлием-Иудой, редким фруктом «еврейской эмансипации», взявшимся было размышлять о перспективах свежих ростков на засохшем дереве, быстренько закругляется так и напрашивающимся отступничеством, начинается заново с другого завлекательного ракурса и теряется в мареве дурной бесконечности, то и дело пересекающихся параллелей и внезапных кликушеских галлюцинаций. Поэтому героиня, бывшая, оказывается, в прошлой жизни Рахилью, спускается с холма, а соблюдающее свои корыстные интересы государство-Лаван не позволяет никому жениться на ней раньше, чем на косоглазой Лие, колодцы отравлены, лестницы загажены, Иаков уехал на лифте, - бродить кругами по этой пустыне, питаясь манкой, мы будем лет сорок, не меньше, поминутно спотыкаясь об авторские курсивы (так точно, все выделенные слова я аккуратно выписывала, пока не кончилось терпение и блокнот), задыхаясь в атмосфере кавычек, намёков и конвульсивных подмигиваний, за которыми всё сложнее разглядеть что-то ещё, кроме неспособности автора использовать родной язык по назначению без поддержки графических костылей. Поэтому «Полукровка» вышла не просто претенциозной и перегруженой смыслом — она просто претенциозна и совершенно бессмысленна.

«Как же так?! - воскликнет кто-нибудь, - Не может такого быть! Наверняка это важная книга, достойная чуткого и неравнодушного к истории читателя. Ведь какая глубокая тема! Ведь описанные события касаются каждого из нас, пусть в разной степени тяжести, но всё же травмированного национально-квартирным вопросом, прошедшего суровую школу дружбы народов. «Пятый пункт» позорен, кровь не водица, - всплеснёт кто-нибудь руками, - всем нам полезно время от времени вздрогнуть от неприятного чувства узнавания, чтоб не повторять ошибок прошлого во имя прекрасного будущего, а, может, и с волками жить по волчьи выть пригодится, и технические задачи решать, и мифологические ребусы разгадывать. И вообще, может кто-то здесь в силу собственной высокомерной ограниченности и цинических принципов не способен проникнуться и посочувствовать судьбам живых людей, без всяких там толкований цвета занавесок, а?» Ладно, давайте всплёскивать и восклицать. Давайте предъявлять друг другу документы! (простите меня, Вагрич Бахчанян, автор бессмертного лозунга «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» и определения «Постмодернизм — это когда у меня все воруют», за кавычки не везде) Ведь именно для этого у «Русского Букера» зарезервирована ежегодная квота на вручение премии «за лучшее сочинение как я провёл лето в формате фейсбучного поста»… а нет, это какая-то другая премия, листочки перепутала… вот: «за душераздирающее и отрефлексированное переосмысление тяжелой наследственности и тоталитарного прошлого, окрашенное в ретротона» - чтоб каждый проникся. Ленинградской девочке Жене, чтоб далеко не ходить, тоже, например, неплохо известно что такое принудительная самоидентификация на фоне бытового антисемитизма: когда у тебя тёмные глаза, несклоняемая «ненашенская» фамилия, неподдающееся логопеду произношение буквы «р» и шибко умный вид, то к лобовым вопросам любознательных пассионариев привыкаешь довольно быстро, а если умный не только вид, то «нет, я немка» - не отвечаешь никогда. И не потому что «ага, конечно, ну-ну», не по причине нарочитой асимметричности ответа и какой-то там идиотической «фантомной вины», и даже не потому, что быть «фольксдойче» в этой стране — то ещё удовольствие, и все эти унизительные документальные обстоятельства, да, ощутимо коснулись и моей семьи тоже — и своевременное отпадение понтовой мелкодворянской партикулы, и невозможность человеческого существования с отчеством Фрицевич, и «отец латыш» в свидетельстве о рождении, и не потому что какая я нафиг немка, если абзацем выше использовала большую половину активного запаса «родной речи», а просто потому что вообще в подобных разговорах не участвуешь, отвалите уже, надоели со своими окончательными вопросами, завывающим зовом крови, национальными идеями и разглядыванием семейных портретов с последующим уверованием в переселение душ, не наигрались ещё в процентные соотношения? Мрачновато в данном контексте выглядит русская пословица «Хоть горшком назови, только в печь не сажай», - но она сама пришла, чесслово.

Но что-то ещё мешает мне разразиться грибоедовским «ба!» и слиться с автором в немедленном экстазе узнавания. «Погодите, гражданочка, целоваться!», - как говорил в похожих случаях Игорь Иванович Печкин, - давайте сначала конфликт разберём». А вы писать-то умеете, в декоративно-прикладном, так сказать, значении? Ладно, не может разобраться творец ни с тем куда девать своих героев, ни с собственным отношением к их поступкам, ни с целью их совершения — пишет и пишет себе, с кем не бывает? Но вот, скажем, если пойти на последнюю уступку, поскрести по сусекам остатки доброжелательности и предположить, что я настолько стоеросовая и ничего не понимаю, потому что, мол, в то время не жила, а живу, наоборот совсем, в другое. Так покажите мне его, время! Елена-то Чижова семидесятые в самом восприимчивом возрасте застала, и где, спрашивается, атмосфера, где обещанные ретротона, гайст хоть какой-нибудь, в конце концов? Кофточка в розочках и очередь за колбасой, что ли? Не видно города за этим фантомом, «основанном на реальных событиях», человеку, 10 лет прожившему в Гавани, не хочется с замиранием сердца заскочить в трамвай № 6 и проехать до кольца, потому что он какой-никакой человек, а это идея трамвая, какой-то трамвай. Идея коммуналки, маленькие идейки тараканов, да и кофточка с колбасой — тоже идеи. А ездят в этих трамваях, едят эту колбасу, носят эти кофточки —идеи людей, обезличенных идеей национальной принадлежности, «пятый пункт» - единственное, что определяет их как личности. Сидишь как в пещере, короче.

А вот с этого ракурса узнаю. ЧПХ (нет, не чемодан полный хурмы и даже не чапаев плавает плохо — чисто питерская ху.. дожество). Эх, нет, как водится, пророка в моём отечестве, даже болото толком похвалить никто не может. Вся надежда на приезжих — пусть они про строгий стройный вид и державное теченье сочиняют.

После потрясающего знакомства с Рубиной, я решила обратить внимание и на других русскоязычных современных женщин-прозаиков. И продолжить книгой Марины Степновой «Женщины Лазаря» было не просто хорошей идеей, а отличной, 100%, нет 200% попадание!

Отличная семейная сага, начинающаяся еще в конце 19 века в дореволюционной России знакомством Сергея Александровича Чалдонова со своей будущей женой Марусей и заканчивающаяся практически миллениумом, на пороге которого мы оставим восемнадцатилетнюю балерину Лидочку. Какие судьбы! Какие времена! Какие характеры! Вот есть песня «никого не жалко, никого», а у меня с этой книгой получилось наоборот, жалко было всех! Вот понять, простить, оправдать не всегда получалось, а пожалеть можно всех, даже «сына полка НКВД» Николаича, который, как оставшийся без обожаемого хозяина пес, лег и сдох...

Супруги Чалдоновы, Сергей Александрович и Маруся, идеальная пара, пережившая вместе и внутренние, и внешние катаклизмы. Рука об руку, голова, склоненная к голове и два бьющихся в такт сердца (как бы шаблонно это не звучало!) они прожили счастливую и полную любви жизнь, несмотря на бездетность (не детьми едиными создаются семьи!!!), несмотря на голод гражданской войны, несмотря на эвакуацию во время Великой Отечественной, в общем несмотря ни на что. Я завидую таким парам белой завистью и воодушевляют меня почему-то не юные ромео и джульетты, а именно старики, не утратившие свежести чувств, полные трогательной заботы друг о друге. Я не всегда понимала Марусю, но чувствовала ее внутренний свет, шедший даже со страниц книги.

Чувствовал ее свет и Лазарь Иосифович Линдт, влюбленный в нее, не взирая на разницу в тридцать лет, но в ответ он мог получить только материнскую любовь. Лазарь Иосифович Линдт, Лесик, ЛазарЁсич, гений, научное светило, талант такой мощи, который появляется на Земле раз в поколение, а то и реже. Огороженный своим талантом от всех жизненных невзгод (люди такого масштаба нужны любой власти, им прощают любые тараканы и закидоны), избалованный наградами, премиями и признаниями, он так и не смог получить того, что желал больше всего — такой семьи какая была у Чалдоновых. Первая любовь, Маруся, была недоступна, а вторая Галочка, Галина Петровна так и не смогла при жизни ответить ему взаимностью. Не знаю, осуждаю ли я Лазаря за его поступок, мне кажется, он искренне не понимал, почему молоденькая девчонка согласилась выйти замуж за старика, и уж точно любил он ее искренне.

Галочка, Галина Петровна Линдт, красавица, барыня, гадина...самый неоднозначный персонаж. С одной стороны, испорченная молодость, поруганная первая любовь, койка, которую приходилось делить со стариком, одинокая, несчастная, так и не сумевшая полюбить ни мужчину, ни ребенка, любовь ей подменили финансовые блага и ее ли вина в этом? А с другой стороны, ее месть родителям, ее отношение к сыну и внучке, ее плата за удачу в финансовых делах...все это ужасно. Ее и жалеешь, и осуждаешь, и сочувствуешь, и обвиняешь, все очень тесно переплетено.

Последний персонаж это Лидочка, девочка-сирота, богатая и несчастная, никому ненужная и неинтересная. Имея природный талант к балету, она даже не представляла как сказать окружающим, что это не приносит ее удовольствия, что с детства получающая вместо ласки и любви дорогие подарки и «все самое лучшее», она хочет просто СВОЙ дом и свою семью, не принца на белом коне, а просто надежного и любящего человека рядом, что место у плиты ей желанней сцены Большого Театра... За нее я переживала больше всего, ведь судьба остальных нам известна изначально, а вот она...Сможет ли девочка-куколка, «немая красавица» хоть раз в жизни открыть рот, чтобы сказать четкое и внятное «НЕТ, я хочу другого!»? Сможет ли она вырваться из лап злодейки судьбы и получить нормальную, любящую семью? В общем, всю историю мне было сложно оторваться от книги, а уж последние страницы в поисках ответов на эти вопросы и вовсе листались одна за одной с немыслимой скоростью...

В общем, книгу - в любимые! срочно приобрести остальные произведения автора!

Усаживаемся поудобнее в центре комнаты, распределяемся по свободным кроватям, приглушаем свет, помогаем расположиться всем нуждающимся и начинаем...

Было ли у вас в жизни такое переживание, названия которому не нашлось во всем Великом и Могучем?.. У меня такое впервые и я не знаю, что делать. Как рассказать о своем впечатлении? Немного утешила меня фраза "Мистический реализм", она дает возможность самой решить после прочтения, где же эта граница между реализмом и мистикой проходит. Пятый раз удаляю написанное... Что же делать? Все слова звучат высокомерно или наоборот недостойно... И уместить все мысли о книге в одно сообщение (каким бы большим оно ни было) невозможно.

В двух словах, книга о жизненных перипетиях в доме-интернате для детей-инвалидов. Даже банальные "в двух словах" вновь перетекают в эмоции. Не буду сдерживать... Ни единого слова-упоминания, что они инвалиды. Ни единого слова о несправедливости судьбы к ним. Ужасная жестокость закрытого социума на одной чаше весов и непоколебимое беспрекословное само собой разумеющееся братское отношение к соседу с другой. Имеющий руки помогает безрукому, как самому себе, имеющий ноги носит безногих так же естественно, как перчатки на руках. Не лишенные разума нянчатся, как с ребенком, в умалишенным. Какое нежное и трепетное у всех отношение к Толстому. Никто не ноет и не жалуется, что сегодня его черед ухаживать за ним. Это так же естественно - помогать ближнему - как заниматься собой. Все вымытые, одетые, ухоженные, в туалет схоженные, накормленные, как будто у все есть и руки, и ноги, и ум, и зрение. Этот момент поразил и заставил задуматься о собственном поведении рядом с людьми, обделенными тем, что есть у тебя...

Книга потрясающая! Будет перечитана со списком вопросов и пометками еще не раз! Может книга, как проводник к Дому, тоже либо подпускает к себе либо нет? И это не хорошо, и не плохо. И это не значит, что кто-то понял книгу, а кто-то нет. Это не повод для гордости или для уныния. Это просто факт, не поддающийся объяснению. Дочитала и поняла, как же мне хочется прямо сейчас сесть и начать читать все сначала, не упустив теперь ни одной мелочи, ни одного намека, ни одной сказки. Словить, понять и прочувствовать каждое событие заново.
"Догонять", что интермидии - это прошлое начала не сразу. В один момент осенило, что Слепой везде один и тот же человек, а не разные с одной кличкой, а Сфинкс - это Кузнечик, и тогда вся головоломка в голове сложилась и читать стало еще приятнее.
И как благородно, что Сфинкс истратил перо Табаки... (сори, посчитали спойлером :))). Лишь бы только у них все получилось...
Отдельное восхищение превосходным слогом!

Месяц "жизни" в "Доме" стал для меня очень ярким и запоминающимся событием в жизни! Теперь я тоже могу с уверенностью сказать: "Как же я завидую тем, кому еще только предстоит с книгой познакомиться!"

С творчеством Татьяны Толстой я не знаком, но про эту книгу я был наслышан давно. Написана она аж в 2001 году, сколько лет уже прошло, а она все наслуху и переиздается. Вот собственно новое издание книги я себе и заказал.
Оценки и отзывы у книги спорные, кому то книга очень понравилась, а для кого то оказалась полным провалом. Это наверное меня и зацепило, захотелось сложить какое то свое мнение.
Перед нами, "многими любимый" (судя по "1984"), жанр антиутопии. Я лично к этому жанру отношусь с опаской, потому что натыкался на произведения, которые мне не зашли, хотя и очень популярны (да я все про тот же "1984" Оруэлла).
Сюжет книги мне очень и очень зашел. Перед нами будущее после катастрофы, в котором некоторые люди выжили и стали долгожителями, а новые рождаются с некоторыми дефектами. Мир в своем развитии откатился назад, а люди жившие до катастрофы вытворяют такое... ну об этом вы уже сами прочитаете...
Главные герои очень калоритные и интересные, интересно понаблюдать за образом жизни каждого из них.
Повествование в книге своебразное, создающее нужный антураж, но к нему быстро привыкаешь и понимаешь, что без этого было бы уже не то.
По итогу могу сказать что книга мне понравилась, но чего то прям цепляющего я в ней не нашел. Уверенные четыре балла из пяти возможных.

"Завтра жизнь иную я начну,
Завтра многое начну сначала,
Завтра с прошлым я порвать рискну,
Завтра брошу все, что мне мешало."
Юрий Антонов

Как так получается, что ранняя Рубина попадает у меня в любимые, а более поздняя просто выносит мозг? Не хочу докапываться, но что есть, то есть.
Вот и с этой книгой так - без сомнений в любимые. И советовать всем подряд (нет, тут осторожно, любимыми вещами со всеми не делятся), и цитировать, и просто перечитывать под настроение, или если без… В общем, наслаждаться.
Наверное не только мне показалось, что это история, словно одеяло, соткана из сотен лоскутков, разноцветных, разнокалиберных, от простого ситца до изысканного шёлка, от старенькой рваной простыни до дорогого кусочка шифонового шарфика.
Автор не поскупилась на эмоции, характеры, на маленькие откровения и большие совпадения. Не пожалела драмы, но и не убавила радости. Всего в меру. Особенно того времени, когда Союз и правда был великой державой, но верили в это немногие.
Но свои радости у тех, кто тогда жил, были. И каждый вспоминает послевоенные времена по-разному.

Веру война не зацепила, но на жизнь её повлияла, потому что Катя, Верина мама, здорово обожглась на войне. Она потеряла не только всю семью и дом, но и саму себя. Жизнь Катерины стала сплошным рвением обрести былую уверенность, что она может выжить, что она сильная и ей всё нипочём, и даже ненужный ребёнок - это доказательство того, что у неё есть собственность, и не поделится она ею ни с кем. Так начались постоянные отлучки, подозрительные знакомые, очередные тюремные заключения.
Как в таких обстоятельствах Вере удалось остаться чистым и искренним человеком, загадка природы. Но Верочка, словно лучик света, освещала мир вокруг себя, притягивала всё светлое и позитивное. Жила, как умела, попутно делая мир вокруг себя добрее и лучше.
Она бредила миром искусства, и окружали её люди искусства и широких взглядов. Повезло иметь в друзьях Стасика, в отчимах дядю Мишу, в мужьях Лёню. Или это им повезло с ней. Но жизнь Веры нельзя назвать не полноценной. Всё было с ней: и внимание друзей, и любовь, и забота близких людей, пусть не мамы, но к этому она уже давно привыкла. И не жаловалась. А зачем? Разве это изменит что-то? Прошлого не вернуть. Мамина судьба затерялась где-то не в прожитых годах, в муках голода и потерь. Даже на смертном одре Катя не изменяет себе - уходя - уходи.

Ещё один полноценный герой романа - Ташкент. Ташкент и сама Рубина. Она не отделяет себя от города, потому что это город её детства и юности, но, увы, её Ташкента, каким она его помнит, уже нет. Остаются одни воспоминания. И бродить этими старыми милыми тропами очень приятно, но очень грустно.
Вот рынок, которого давно уже нет, а вот арык, давно высохший и никому не нужный. А здесь когда-то «Циля глыбой сидела за лотком — царица Савская, вдоволь хлебнувшая жизни, этой водицы с горькой и грязной пеной,» и будка Семипалого вон там, за углом… давно снесена.

«…что-то еще, что я навеки забыла…»
Ох уж эта память! Наверняка и я что-то забыла сказать о книге. Но я к ней вернусь. Обязательно, даю ей слово, потому что в хорошее всегда возвращаешься с радостью. Особенно, если тебя там ждут. А меня ждут, уверена.

Возьмите рецензию на «Зелёный шатёр», моё отношение к Улицкой совершенно не поменялось после прочтения «Даниэля Штайна». Не знаю, стоит ли второй раз повторять всё то, что вызывало отторжение при прошлой встрече с автором: однообразный монотонный язык (хотя в этом романе и заявлена полифоничность, которой нет и в помине), ровный, хороший, грамотный, но безудержно тоскливый; однообразие персонажей; какая-то подспудная «сытость» и сознание собственного мастерства, с которым не говорят о темах рваных и дерущих душу. Плюс в этот раз добавилось:

1) совершенно невнятный главный герой, который должен бы быть ярким спасителем, но вместо этого запоминается хуже всех, смутно оставляя воспоминание о том, что он носил свитер;

2) псевдоисторизм. Конечно, всё это основано на реальной истории, что должно бы давать плюс, но почему-то не даёт. Лучше бы кого-нибудь своего выдумала, ей богу;

3) преклонение перед всем еврейским, которое хлещет через край. Еврейский колорит сам по себе достаточно любопытен, но иногда его количество и самодовольство от «избранности нации» действительно бывает излишним;

4) слишком очевидные символы, как будто автор недооценивает способности читателя к размышлению. Даниэль Штайн, переводчик, «переводчик» же, мои маленькие и убогонькие, вы ведь догадались, надеюсь, что он не только переводчик по профессии, но и является посредником между религиями, нациями и цепочкой человек-господь? Если не догадались, то я ещё напомню.

Я всё, конечно, злобствую, объективно роман неплохой, но по мне — безумно скучный, серый, неприятный, не дающий пищу ни уму, ни сердцу, не дарящий ни развлечения, ни блаженства от работы над мыслью автора. Впрочем, мне говорят, что я выбрала для знакомства два самых-самых «не по мне» романа, надо прочитать ещё «Медею…» и окончательно определиться, стоит ли рассматривать госпожу Улицкую как хоть сколь-нибудь ценного для себя автора.

P.S. Прочесть реальную биографию Даниэль Руфайзена было гораздо интереснее. Серьёзно.

Есть желание прочитать книгу из разряда "всё плохо и мы все умрем"? Добро пожаловать. Эта книга как раз такая.
Всю жизнь прожив в городе семья Елтышевых вынуждены начинать всё чуть ли не с нуля в деревне, где работы как таковой нет. Зато воровство и пьянство в деревне процветает. Обмани ближнего, укради у ближнего - одни из способов выжить. А иногда и убей ближнего...
Книга о том, как безработица и безденежье превращает людей в нелюдей, как люди спускаются на дно жизни. Незаметно, постепенно, но падают на дно. И всё меньше человеческого и сплошная безнадёга.
С какими надеждами эта семья приехала в деревню и как постепенно отказались и от надежд, и от желаний , и от жизни...
И сколько таких брошенных деревень и людей. Одни выбираются, а другие - спиваются.
Тяжелая книга. И читать было тяжело , и конец - совсем добил... Не получилось "и зажили они хорошо"...

Продолжим начатое вот здесь сравнение этого романа с Константин Симонов - Живые и мертвые (сборник) .

Если абстрагироваться от содержания и говорить только о форме, то нужно сказать, что "Генерал и его армия" это восхитительный роман, в лучших традициях русской классической литературы. Тонкий психологизм, яркие образы, продуманные персонажи, превосходные диалоги, философские вкрапления, уместная ретроспектива, переход фокуса от главного героя к второстепенным и обратно, драматизм, красивый и богатый язык. Наслаждение этот роман читать (а в моём случае - слушать в исполнении Сергея Чонишвили). Но это если, как я уже сказал, абстрагироваться от тяжелого содержания.

Но роман этот о войне, а у неё свои законы даже в литературе. А потому не факт, что художественность и изысканность текста делает этот роман лучше, чем написанный скупым журналистским стилем роман К.М.Симонова, строчащего литературно обработанные фронтовые сводки и грамотно соединяющего в один большой текст маленькие зарисовки и рассказики.

В книгах о войне мне всегда мешает обилие героев, появляющихся на сто тридцатой странице, чтобы на сто сороковой подорваться на мине. Я люблю привязаться к герою, узнать его. С моей стороны это страшное свинство, поскольку вся трагедия войны как раз и заключается в этой ужасающей текучке кадров. В том, что человек, с котором ты познакомился день назад, сегодня для тебя роднее матери. Поскольку только он может спасти тебя, а ты - его. Но через час его уже нет.

В "Живые и мертвые" так, в основном, и было. Хотя некоторые герои там всерьёз и надолго, но большинство исчезнет из жизни главного героя и со страниц книги, не успев как следует окопаться. Главные персонажи "Генерал и его армия" никуда не исчезают. Это связано с необычной структурой романа, большинство событий которого подаются в ретроспективе. Поэтому автор мог позволить себе гораздо глубже прорисовать их внутренний мир. А персонажи надо сказать колоритнее некуда. Сам генерал, его небольшая свита - адъютант, водитель и ординарец (тип - Василий Теркин, но гораздо глубже) и майор смерша Светлооков. Своих героев Владимов вырисовывает всеми возможными способами - напрямую, через диалоги, с помощью характеристик, данных другими героями (как своим собеседникам напрямую, так и через их мысли и жесты).

Аннотация к книге утверждает, что Особое внимание писателя привлекают фигуры немецкого генерала Гудериана и русского генерала-изменника Власова. Это не совсем так. Каждому из них посвящена одна глава, причем гудериановская никак не связана с нашими героями. Есть город, занятый власовцами, но не более. Но наш генерал думает свою тяжелую думу, и по всей видимости понимает мотивы генерала Власова, сочувствует ему. Хотя сам бы на месте Власова поступил иначе. Но понять, не значит принять, и уж точно не значит простить. Нет никакого оправдания человеку, взявшему в руки оружие против своей армии, да ещё и в разгар освободительной войны.

Генерал не хочет брать Мырятин. Этот город вроде бы занимают власовские дивизии. Кобрисов понимает, что эти будут сражаться насмерть. Они не побегут (некуда) и не сдадутся (Русские не сдаются. Да и зачем?). Генерал должен положить десятки тысяч русских людей по обе стороны Днепра. И он медлит. За что и поплатится.

Вообще приказы идут один за другим - атаковать, торопиться, взять к 7 ноября и т.д. и т.п. Но генерал Кобрисов никуда не торопится. Может быть он трус, плохой вояка, стал слишком сердоболен на старости лет? Ни то, ни другое, ни третье. Солдаты для него такие же ресурсы, как и танки. Зачем ими зря жертвовать? Показателен момент с двумя неисправными танками, которые Кобрисов не хочет отправлять в бой. Жалеет.

Отдельного разговора, в свете последних событий заслуживает подготовка к взятию Предславля. Как не трудно догадаться, Предславль - это Киев, Мать Городов Русских. Его любой ценой нужно освободить к 7-ого Ноября. Надеюсь, вы слышите горькую иронию в моём тоне.

А вот в начале войны никаких приказов не было вообще. В 41-ом Кобрисов отступает со своей армией до самой Москвы. Единственный из генералов, полностью сохранил и даже приумножил свою армию за счёт тех, кто вливался, принимая их без разбора. Какой разительный контраст с "ЖиМ", где только о предателях и говорится. Иногда нужна храбрость как раз, чтобы не вступать в заведомо проигранный бой и чтобы рискнуть взять под свою защиту всех своих. Или это всё-таки трусость и безответственность?

Будут в этом романе и главы из Лубянки, и воспоминания из Гражданской войны, и штабное совещание с Жуковым, Ватутиным, другими генералами и Хрущевым, и многое другое из жизни генерала Кобрисова (у которого был реальный прототип - генерал Чибисов). Кстати Кобрисов очень напоминает Серпилина из "ЖиМ" . Но почему-то если второй вызывает восхищение, то первый - только недоверчивое любопытство.

Книга изобилует блистательными пассажами. Вот, например, о роли молодых офицеров:

«Войну и вытягивали эти девятнадцатилетние, эта прекрасная молодость, так внезапно для него вставшая на ноги и так охотно подставившая хрупкие свои плечи, и никем, никем этих мальчишек было не заменить. Лучше всего это солдаты понимали: сорокалетние отцы семейств, относясь к ним по-отечески добродушно, даже порой и насмешливо, слушались, однако, беспрекословно. Когда-нибудь скажут, напишут: эту войну не генералы выиграли, а мальчишка-лейтенант, Ванька-взводный. Вся иерархия страха, составлявшая суть управления войсками, опиралась в конце концов на него, единственного командира, который мог бояться противника больше, нежели начальства»

Подводя итог можно сказать, что это очень сложный роман. И если в "ЖиМ" персонажи либо белые, либо черные (при этом и те, и другие - красные), то здесь все герои серые. Не в том смысле, что невзрачные (напротив, они очень яркие). А в том, что каждый читатель сам волен раскрасить их углем или мелом на свой вкус. Поскольку, как сказал один очень уважаемый мной историк и поэт -

истина - не догма, это подвижная, вечно меняющаяся субстанция, часто противоречащая сама себе (с)

Читатели, которых Дом принимает в своих стенах, становятся пленниками его удивительной жизни и атмосферы. Ничего подобного раньше не встречала. В книге описаны такие истории, которые можно трактовать совершенно по-разному.
Кому-то может показаться, что всё это было просто детсткой игрой, фантазией. А кто-то сможет поверить и в лес, и в болота и в драконов и в старичка, у которого мноджество домов, а может один и тот же дом, меняющийся для каждого входящего. В старичка, у которого дома так много всего, что трудно выдумать что-либо, чего у него не было, но приходящим к нему нужны лишь шестерёнки от разбитых часов...
Я оставлила свои первоночальные эмоции в рецензиях к первой и второй части.
Здесь же я напишу уже о том, что я прочла в третьей части, которая называется "Пустые гнёзда".

Начну с того, что как бы я не расхвалила первые две части, в третьей я немножечко так недополучила вссего, чего хотела. Всё же, я надеялась на более полное раскрытие персонажей. Да, их много и все они и каждый в отдельности получились яркими, запоминающимися и с какой-то маленькой, но своей собственной историей, со своими неповторимыми характерами и взглядами на жизнь. Но всё же, всё же... мало. Мне мало!

Слишком много вопросов так и остались без ответов. На этот счёт я догадывалась, но там не менее. Чувство, что Дом не до конца раскрыл нам свои карты и кроме видимых, у него ещё с десяток неиспользованных карт в рукаве препрятаны, за слоем свежей побелки.

Всё прощаю. Потому что книга феноменальная! От слова феномен) Нет, вы когда-нибудь видели столько фанарта на книгу? А косплей? Косплей на книжных героев. Не на образ из кино-адаптации, нет, не на актёра в образе персонажа. Каждый автор видит персонажей по своему, рисунки все разные, но при этом они узнаваемы. Вы смотрите на рисунок, или на косплей и говорите: "Да это же Табаки! Я его ни с кем не спутаю."

Ох, какая же это книга...
Понравилась? Однозначно! Чем? А я не знаю!
Язык ? Безусловно хорош!
Сюжет? Да какой он здесь?..
А с другой стороны, чего вы ожидали?!
Жили-были — волна...
Старик со старухой — волна...
У самого синего моря...
Прилив — отлив... Жизнь — смерть... Все сложно и в то же время просто все...
Меня заволокло и закружило. Правда. Не все нравилось, но и оторваться я не могла. Думаю, что многие книги (после этой) будут несправедливо заминусованы, потому как тут — одназначный плюс!!!
Я вспоминала своих бабушек. Очень разных. Баба Маня — крестьянка, очень похожая на Матрену. Житейская мудрость, рукоделье, уменье держать семью "в узде". Баба Соня — интеллигентка, с высшим образованием (СРАЗУ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ), утонченная красавица, трудная судьба...
Я не сужу. Никого и никогда. У моей семьи есть история. У моего мужа тоже есть история его семьи. Жесткая, кровавая, несправедливая... Но это — наша жизнь! И мы (такие умные, замечательные и принципиальные) вышли от них — неидеальных, не всегда правильных и непорочных, но родных и единственных.
Надо любить себя. Но и не надо забывать, что наши предки — это мы!

Наружность.

Интернат для детей-инвалидов и прочих "отказников", которых бросили родители. Полуразваливающееся строение, доживающее свои последние деньки. У детей — свой собственный мир, свои законы, свои "стаи" и "вожаки". Мир в несколько комнат для них полон и полностью так и непознаваем, Наружность пугает почти всех.

Дом.

В первой комнате живут Фазаны, которые своей жалкостью даже не заслужили отдельных кличек. Есть ещё Крысы, Птицы, Псы... У каждого поколения детей свои легенды и мифология, свои герои.

1. Слепой. Прозвище говорит само за себя. Отстранённый, длинноволосый, с огромными ладонями. Словно не от мира сего. Вожак.
2. Сфинкс. Безрукий. Лысый. Переболел какой-то неизвестной никому болезнью. Со своими ногами и "граблями" управляется не хуже, чем нормальные люди с руками.
3. Македонский. Его сдали родители из-за "странности". Прислуживает, убирает, почти всегда молчит.
4. Табаки. Бывший "Вонючка", колясочник. Собирает всяческий хлам, в том числе и бесполезный, настоящий трикстер, говорливый, шумный, надоедливый и обаятельный.
5. Курильщик. Единственный Фазан, которого перевели в другую стаю.
6. Чёрный. Сильный и здоровый, бывший Спортсмен.
7. Лорд. Прекрасного вида колясочник, который на руках передвигается быстрее иных ходячих.
8. Стервятник. Вожак Птиц, любит растения.
9. Рыжий. Вожак Крыс, панк и раздолбай, никогда не снимает зелёные очки.

И много-много кого ещё. А теперь прочитываем книжку и соотносим этих персонажей со следующими их настоящими сущностями:
А. Не принадлежит Дому, не понимает его, человек Наружности. Единственный из всей книги, у которого мы узнаём имя и фамилию — Эрик Циммерман.
Б. Не принадлежит Дому, понимает его, но стремится к Наружности.
В. Большую часть жизни провёл прикованным к кровати, так как всё время находился при смерти.
Г. Ест живых мышей, гениальный ходок, может затащить на изнанку дома человека целиком.
Д. Старик-шаман, обитающий на изнанке дома. Тех, кто его находит, одаривает магическими подарками.
Е. Рядом с ним никто не решается находиться близко, потому что сбоку всё время ходит чёрная тень его умершего брата.
Ж. Красный дракон, которого хотели превратить в ангела.
З. Прыгун, несмотря на своё увечье в финале книги переигрывает и пытается исправить не свою жизнь, а чужую.
И. Постепенно переходит на изнанку дома и становится проводником.

Рассказывать об этой книге в аннотации бесполезно. Пожалуй, "магический реализм" — это всё необходимое, что нужно об этом произведении знать. Столько тем, вопросов, сюжетных линий и подтекста, который скрывается в большом объёме произведения... Можно часами рассуждать о каждом из персонажей, ведь именно их устами, многоликим хором рассказывается эта история. Каждый из них — отдельная Вселенная. Рассказывать о Доме, Лесе, Ночах и прочем их странном мирке — совершенно не надо. Кому надо, тот прочитает всё это сам.

Как ни странно, почему-то книга напомнила "Сто лет одиночества". Наверное, мастерством переплетения магического и обыденного. И ещё, наверное, той способностью заставлять читать себя, которая скоро становится очень заметна. не успокоишься, пока не дочитаешь до конца. И не успокоишься и после этого. Конец какой-то... Не такой. Вроде бы и всё сказано, и всё решилось, но ощущение недосказанности и чего-то неверного остаётся. Возможно, рассказ про дальнейшую судьбу обитателей Дома был лишним. Впрочем, не мне судить.

История гения Лазаря, рассказанная тремя женщинами: женщиной, которую он боготворил, женщиной, которая его ненавидела и женщиной, связанной с ним кровными узами, но с которой он так и не познакомился.
⠀
Семейная сага, в которой каждая любовь - больная. Возраст, обстоятельства, чувства к другим, благие намерения, отчаяние....миллион причин!
⠀
С первых страниц семья Чалдоновых вызвала во мне интерес и желание так аккураааааатненько со стороны подсматривать за их отношениями в замочную скважину, а уж после первых 100 страниц было ощущение, что меня заметили и пригласили за стол, где я и почувствовала себя частью этой семьи, переживая и радуясь вместе с ними до последних строчек.
⠀
Я просто обожаю подобные книги. Давно ее советовали, но всё как-то руки не доходили. Дошли)))) дочитав, поняла, что она по своей атмосфере напоминает когда-то полюбившуюся мне семейную сагу «Учитель Дымов». Трагичные судьбы несчастных людей, атмосфера печали и тоски, моменты, способные задеть какую-то определенную струну души, имеющуюся лишь у нас - русских...
⠀
Последнее время, читая самые пронзительные произведения, я ощущала себя, как самый настоящий кремень, стойко и относительно безэмоционально пролистывая самые трогательные моменты. Сейчас поняла: Я ВООБЩЕ НЕ КРЕМЕНЬ!! Читая этот роман, заливалась слезами, причитая при этом что-то вслух . Самое странное, что это происходило не над какими-то трагичными моментами! Совсем нет! До сих пор не понимаю, что это было.
⠀
Ладно. Сюжет сюжетом, ведь он распускается, как цветок, плавно, неспеша, и понять его можно только прочитав какую-то часть книги, но вот слог автора - это то, что захватило меня с первых страниц! Такая витиеватость, образность, красочность, яркость, наполненность. Такое неимоверное наслаждение!
И ведь это современный автор! Наш! Горжусь в общем.

Аннотация к роману известного современного российского писателя Л. Юзефовича обещает

захватывающий рассказ о малоизвестном эпизоде Гражданской войны в России: героическом походе Сибирской добровольческой дружины из Владивостока в Якутию в 1922–1923 годах.

Что же мы имеем на самом деле, прочитав это немаленькое произведение ?
Действительно речь тут идет об одном из последних, если не последнем, значительном, но малоизвестном, эпизоде гражданской войны, в центре которого волею судеб оказались белый генерал Пепеляев А. Н. и красный командир Строд И. Я.

Мемуары одного, личный дневник другого и пухлое уголовное дело НКВД легли в основу этого произведения, показывающего, с одной стороны, всю трагичность и обречённость ситуации, беспринципность и жажду наживы при любом раскладе, могущие в конечном итоге сыграть решающую роль, борьбу за высокие и светлые идеалы, права угнетённых, от которых, в сущности, абсолютно далеки, что очевидно всем, кроме непосредственных участников событий.

Итог этого столкновения становится предопределён ещё до его начала, поэтому в данном случае интерес представляет собственно подготовка и осуществление всей операции, целью которой было освобождение Якутии от большевиков со стороны белых, и наоборот.
При всей не избитости темы, самой истории, проходящей в суровых климатических условиях, интересных реальных персонажах и их судеб, у автора получилось исключительно скучное произведение, зачастую переходящее в занудное перечисление имён и фактов.

Стремясь максимально наполнить роман выдержками из документов, в том числе из личного дневника А. Н. Пепеляева, не имеющего особой исторической ценности, который тот вёл длительное время, в том числе и в походе, а также отрывками из будущих книг второго героя, Строда И. Я., впоследствии ставшего писателем по большому счёту одной книги, вкупе с выдержками из других документов и личных историй, автор тем самым окончательно запутывает читателя в его желании разобраться в этом хаосе.

Обилие разрозненных имён, фактов и событий, скачки из прошлого в настоящее героев и страны, заставляют постоянно удерживать в поле зрения максимальное число действующих лиц, некоторые из которых мелькнут, чтобы больше не возвратиться, для выстраивания собственной логической цепочки происходящего и взаимодействия персонажей.
Всё это нагромождение и хаос создаёт трудности в продвижении и лишает произведение какой-бы то ни было динамичности и живого содержания.

В итоге, вся трагичность ситуации, героев, по сути, оказавшихся её заложниками, отходит на второй план, где на первом - просто попытка разобраться в описываемом и запомнить основных действующих лиц.

А твои, твои глазища, твое имя на заборе.
Я согласен выпить море, лишь бы доползти до днища.
«ДДТ» — «Глазища»

Я люблю книги с открытыми финалами – это хороший психологический тест для читателя. И Гузель Яхина меня не подвела! Таким финалом книгу закончила, что все твое нутро как на ладони показывает. Но давайте по порядку!

О том, что «Зулейха открытвает глаза» — новое слово в русской литературе не слышал только ленивый. Что сама Яхина – преемник и продолжатель традиций Айтматова и иже с ним – писателей русскоязычных, но представителей наших многих национальностей и конфессий, кто в тонкостях владеет мифологией и историей своего народа и может интересно об этом рассказать широкому кругу читателей. Я не устояла и в прошлом году подарила эту книгу одноклубнице по нашему книжному «Бамbook’у», а себе сделала заметочку «выпросить почитать». И таки выпросила!

По ходу повествования Зулейха открывает глаза три раза.

Первый – можно сказать в юности. Хоть у нее за плечами уже удачное по Казанским меркам замужество, четыре дочери на кладбище и целый хоровод приятелей, как то: дух сеней, дух печки, дух околицы… ну, вы поняли! Человек живет за высоким забором своего мужа, общается только с ним, свекровью с ласковым прозвищем «Упыриха» и своими бестелесными друзьями. Первую сцену – вылазку на чердак – я считаю кратким содержанием всего того, что будет происходить дальше.

Второй – в новой жизни. Без мужа, без высокого забора, без привычного достатка и уюта… зато в окружении людей – приветливых, уважающих ее, с настоящей работой – важной и нужной не только отдельно взятой ячейке общества, с живым сыном.

Между этими двумя моментами – целая жизнь! И раскулачивание, и тюрьма, и мучительная дорога к месту ссылки. А еще появление на свет ребенка и внезапное обретение собственного призвания. Какое из рождений, а я именно так понимаю эти открывания глаз, лучше? Это каждый решает для себя сам, но это – залог именно вашего понимания финала книги.

Третий раз – фактически приходит старость. Рождение Зулейхи в новой возрастной ипостаси – 47 лет это и по нашим меркам условная баба-ягодка, а для середины прошлого века это практически конец жизни. Жизнь прошла. Счастливо? Просто не так, как она ее себе предполагала. Дом она себе не нажила, да и имущества мало – не до того было. Сын вырос. Вдова.

Как трактовать финал? Сама Яхина говорит, что там все достаточно закончено и понятно. Вот она – любовь, живи, наслаждайся. Многие прочитавшие недоумевают: «И все? А добавки?!» Финал, как я говорила, каждый увидит для себя сам.

Я всю книгу читала вдумчиво. Главы большие и наполненные. После каждой откладывала и думала. Сеанс психотерапии сейчас устраивать не буду, но меня книга глубоко потрясла. Особенно периодом раскулачивания, а потом выживанием на берегу Ангары. Нежданная любовь Зулейхи меня мягко говоря шокировала… вначале. А потом я подумала: да кто я такая, чтоб ее осуждать или порицать? Сама такая! К тому же любовь ведь эта не потому, что страсть-тяга-безумие, а просто потому, что «человеку нужен человек». Да и по восточным традициям, кто же, как не товарищ красноармеец должен был взять над ней шефство, ведь именно из-за него вся ее жизнь пошла кувырком.

Я считаю, что книга закончилась хорошо, и дописывать продолжения – только портить! Юзуф стал художником, старость Зулейхи – не одинокая и в своем доме, и с любовью. Семрук со временем загнулся с таким-то комендантом, а наши товарищи уехали в Казань… или в Санкт-Петербург к сыну поближе.

P.S. Полбалла сняла за грудное вскармливание. Ну не подготовилась Гузель, и опыта своего явно в этом деле нет. Это видно. Не правду написала.

Остальное – прямо очень понравилось!

Хранитель древностей
Единственный роман Александра Чудакова – редкий по красоте и оптимизму рассказ о людях, каких уж вовсе нет сейчас

Этой книге уже тринадцать лет от роду, и за это время внимание к ней возвращалась неоднократно. Впервые роман-идиллия с поэтичным названием «Ложится мгла на старые ступени» был опубликован в журнале «Знамя» в конце 2000-го. Годом позже вышел отдельным изданием. В 2005-м был помянут в череде некрологов: Александр Чудаков погиб на 68-м году жизни при невыясненных обстоятельствах. В 2011-м жюри премии «Русский Букер» назвало роман «книгой десятилетия», и это – редчайший случай! – не вызвало споров среди литературоведов и критиков: с выбором были согласны как будто все.

Осенью 2013-го издательство «Время» переиздает роман, снабдив его объемистым приложением: фрагментами дневниковых записей автора вплоть до последних дней жизни и фотографиями из его архива. Дополнительный материал помогает проследить историю создания произведения и почувствовать в нем тончайшую грань между вымыслом и реальностью – таковы, пожалуй, две функции свежеопубликованного бонуса. Инициатива издательства «Время» – хороший повод вновь поговорить о романе Александра Чудакова и посоветовать тем, кто не читал его прежде.

Главный герой книги, написанной одновременно и от первого, и от третьего лица (повествователь предстает то как «Антон», то как «я», причем переключение между регистрами порой происходит внутри одного фрагмента), – как ни странно, не лирический герой, рассказчик, а его дед Леонид Львович Саввин. Родившийся еще в 1870-е гг. и получивший духовное образование в царской России, этот человек дожил до глубокой старости в России глубоко советской – его похороны и посещает внук Антон в том временном пласте, какой условно можно назвать «сегодняшним днем». Однако этот временной пласт оказывается скрытым за множеством других: с хронологией Антон Стремоухов/Александр Чудаков обращается вольно, легко переносясь из 1940-х в 1970-е и обратно, зацепившись за какую-нибудь вещь или мысль.

Свободное плавание по воспоминаниям создает удивительный эффект: вся отечественная история XX в. предстает перед нами как нечто единое и неразрывное, сконцентрированное в одной географической точке – североказахстанском городе Чебачинске, куда семья Саввиных-Стремоуховых переехала в 1930-е. Туда же переехали (куда чаще – высланы) и многие другие семьи: бывшие дворяне и профессора, «неблагонадежные» ремесленники, «подозрительные» немцы и евреи. В небольшом городке перед войной сосредоточились такие интеллектуально-профессиональные ресурсы, что Чебачинск стал походить на портал в благополучное дореволюционное прошлое. Как с сожалением отмечает автор ближе к финалу, такая среда оказалась недолговечной: к 1970-м гг. умерли все ссыльные, разъехались их дети, и Чебачинск снова стал провинциальной глушью.

Сюжет? В романе нет какого-либо действия, поэтому едва ли можно говорить о фабуле и сюжете. Книга «Ложится мгла на старые ступени» подобна коллекции древних вещей и драгоценностей, причем Александр Чудаков приглашает нас не столько посмотреть на диковинки, сколько понаблюдать за процессом их сбора и систематизации. «Посмотрите, – обращается он к нам с безмерной любовью к каждому предмету коллекции, – эти удивительные столовые приборы, все девять штук, использовала во время обеда выпускница института благородных девиц, моя бабка Ольга Петровна. Она до самой старости помнила, во что были одеты Их Величество Государь Император и Государыня Императрица Александра Федоровна на большом зимнем балу в Николаевском зале Зимнего дворца!».

И таких экспонатов у Чудакова – сотни: это вещи, люди, умения, которых сегодня не отыскать днем с огнем. Немец-кондитер, делавший не торты – произведения искусства; старый матрос из экипажа крейсера «Варяг», способный с ходу развенчать любой миф о Русско-японской войне; геолог, за год скапливающий целое состояние – чтобы месяц на широкую ногу гулять в знаменитых московских ресторанах и посещать все театральные премьеры; и так далее. Один персонаж другого необычнее – но необычность эта иллюзорна, поскольку для самого Чудакова подобные люди были нормой. Каждый был непревзойденным мастером в каком-либо деле, а то и во множестве дел, как Леонид Львович; а когда практические навыки сочетались с трудолюбием – отнюдь не редкость! – человеку становились нипочем любые трудности. Даже такие, на которые была богата наша история в 1930-1950-е.

Герои Александра Чудакова завораживают, но еще большее впечатление производит отношение автора к людям, к любым – от тех, кого почти боготворит (дед), до тех, к кому он снисходителен (парторг Гонюков, чью фамилию в Чебачинске произносили исключительно с добавленной буквой «в» в середине). Обо всех без исключения Антон/Чудаков говорит с такой теплотой и с такой любовью, какие в современной литературе не встретишь никогда. Если где-то в романе и появляется ирония, то очень мягкая; повествователь/автор не позволяет себе судить и осуждать кого-либо; ни на одной странице его не заподозришь в том, что он держит за спиной кукиш. Свет любви к людям пробивается сквозь мрачные пейзажи российской истории – книга, по всем формальным показателям обязанная быть тяжелейшим чтением, дарит вдохновение и веру в лучшее.

Ключ к пониманию романа «Ложится мгла на старые ступени», на мой взгляд, в крошечном эпизоде, где один из героев, гостивших у Саввиных-Стремоуховых, вспоминает Леонида Львовича: «Когда я уходил, он посмотрел на меня и сказал, хотя про свои настроения я, естественно, ничего не говорил, что один из самых больших грехов – грех уныния. “Смеяться-веселиться?” – сказал я, может, несколько раздраженно. “Православное духовное веселие не в смехе, – ласково сказал он, – но в житие с улыбкой”». Об этом, о «житии с улыбкой» весь роман – недаром и назван он «романом-идиллией».

Написанная прекрасным языком, с повсеместными вкраплениями устаревшей и диалектной лексики – слегка «солженицынская» стилистика, – книга заслуживает не только премий и лестных критических отзывов, но гораздо большего – читателя. Если бы меня спросили, какими произведениями современной русской литературы стоило бы дополнить школьную программу, я предложил бы ограничиться одной-единственной книгой Александра Чудакова: и сказано здесь достаточно, и «воспитательного» в ней больше, чем в десятке прочих текстов. Классика, которую можно было бы назвать «живой», будь жив ее создатель. Потому не «живая»: просто – классика.