Цитаты — стр. 6

Так вот оно что! Так вот, о чем мы грезим! И как же тщетно нашу мечту о красоте мы связываем с человеком, маленьким и бессильным... Красота, которую мужчины и женщины ищут друг в друге, лишь жалкий отблеск той красоты, которая чудится нам в наших мечтах, ибо грезим мы не о мизерном человечке, но о прекраном и грозном мире, в котором грозное, как и в музыке, и есть самое прекрасное. Красоту, которой мы жаждем, в силах подарить разве что вселенная. А может быть, не в силаж даже она.

И чувство вины за то, что она за кем-то чего-то недосмотрела, кому-то чего-то недоразъяснила, её тоже давно перестало посещать: у каждого есть какое-то свое хроническое состояние аффекта, иногда растягивающееся на целую жизнь и делающее решительно каждого в чем-то невменяемым. И с этим ничего поделать невозможно. Частичная невменяемость - это норма.

Зима была смутная, тревожная. Чуть ли не каждый день что-нибудь или случалось, или пролетал слух, что вот-вот случится. Конечно, плохое.

Зэки из колонии-поселения стали в Большакове хозяевами. Приезжали в любое время на кособоком ГАЗ-66, выпрыгивали из затянутого брезентом кузова и начинали прочесывать улицы. Стучали в калитки, и если хозяева были дома – уходили, а если изба оказывалась в тот момент пуста, начинали ломать. Чаще всего соседи мешали поломать всерьез, и зэки, вяло потряхивая топориками и выдергами, отступали. Но несколько изб раздолбали до фундамента. И объяснение было: «Во избежание незаконного заселения».

Потом оказывалось, что хозяева изб или уезжали на время в город, или еще куда, или снимали жилье в другом месте, где была работа, а возвращались к груде досок и бревен. Бросались жаловаться, и одним быстро давали квартиры в Колпинске или еще где, а других, в основном одиноких, пьющих, необразованных, вычеркивали из реестра: нет дома, нет права на предоставление жилья.

В тот раз начальство уехало почти ни с чем. А большаковские долго обсуждали между собой, куда переселяться, на каких условиях, что брать с собой, что бросить.

По вечерам шли в те точки, где лучше ловилась сотовая связь, и подолгу, крича, разговаривали с детьми, родней, знакомыми, живущими в других городах и селах, узнавали, как там у них… А вдали жужжали бензопилы, валившие березки и сосенки…

На следующий день после собрания Юрий и Татьяна Масляковы впервые за много лет решали общее дело. Важное и сложное. Переезд.

Обычное и привычное – вспашка огорода, копка картошки, дрова – решалось без обсуждений, почти молча. А теперь потребовались слова, много слов, которые, может быть, приведут к правильному решению.

Внешний мир почти не влияет на жизнь абхазского села. Он вторгается в его жизнь лишь в виде силы, когда-то поселившей на абхазские земли грузин, да в виде силы, присылающей за призывниками автобусы с зелеными полосами. А всё остальное в Лдзаа веками неизменно: большие семьи, большие застолья, языческие обряды, натуральное хозяйство, пышная природа ласковое Черное море, а в море - дельфины.

Любого спроси – знает ли он, что такое счастье. Не та тихая пристань, когда отсутствие ветра – уже благодать. А секунда острая, как укус, когда всё тело пронзает вдруг словно боль, а не боль – радость. И душе легко-легко становится, так, будто Божья Матерь сверху улыбнулась, а ты улыбку эту заметил, поймал, понял, что именно тебе она предназначается и никому более. Такой секундой слезоточивой поцелуй ребенка твоего может быть. Или моря внезапный распах, когда из-за скалистого мыса выходишь на гладь. Или ночь молодая, неопытная, мудрая. А для меня счастьем навсегдашним стала первая семга увиденная, когда она в луч солнечный из темных вод прыгнула и застыла на мгновение в радуге от мелких брызг, вместе с нею в небо взлетевших.