Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 3. «Стучите по гробам»
8 марта 1977 года. Вторник. Первое легкое дуновение весны подразнивало Нью-Йорк поднявшейся до шестидесяти градусов температурой, намекая на скорое окончание долгой унылой зимы, которая успела утомить февральскими метелями, навалившими глубокие сугробы по всему столичному региону. Зимой город, как никогда в другие времена года, напоминал древнее грузовое судно, застрявшее во льдах пустынной гавани – скрипящее, содрогающееся от ветра, ржавеющее и с нетерпением ждущее апрельской оттепели.
Район Форест-Хиллз выгодно отличался от своих менее спокойных соседей низким уровнем преступности, и его жители были полны решимости сохранить такое положение вещей. Тот факт, что полицейское расследование смерти Кристин, по всей видимости, зашло в тупик, пробудил в местных ощущение тревоги с горьким привкусом вынужденного внимания к мелочам.
Вернувшийся за стойку бара «Риджвуд III» Джон Диэл отлично понимал, что некоторые считают его виновным в убийстве подруги, и в этом он способен составить конкуренцию «неизвестному психопату». Как уже упоминалось ранее, в деле присутствовали и другие возможные подозреваемые. Однако все это не имело никакого значения.
В семь часов вечера 8 марта термометр по-прежнему показывал приятные пятьдесят два градуса , когда восемнадцатилетняя Эми Джонсон* вышла из дома на Эксетер-стрит в Форест-Хиллз, чтобы совершить свою обычную вечернюю пробежку в компании с тринадцатилетним братом Тони*. Они стартовали менее чем в четырех кварталах от места убийства Кристин, двинулись на запад до 69-й авеню, затем повернули налево и бежали на юг до следующего перекрестка. Там, повернув на восток по Флит-стрит, Эми и Тони добрались до угла оживленной Континентал-авеню, где снова свернули налево, чтобы закруглить маршрут, который должен был привести их обратно к дому.
Пробегая по Континентал-авеню в районе пересечения с Дартмут-стрит, Эми неожиданно вспомнила нападение на Фройнд и невольно бросила взгляд в сторону станции Плаза, где пять недель назад произошло убийство. С той ночи она опасалась незнакомцев, поэтому сразу заметила молодого человека, стоявшего у небольшой игровой площадки на углу Континентал и Дартмут. Его глаза внимательно изучали приближающуюся Эми, как ей показалось, «самым жутким и угрожающим образом», отчего она встревожилась. Волнистые темные волосы мужчины были зачесаны назад, а руки он прятал в карманы бежевого плаща длиной чуть выше колен. Его рост составлял примерно шесть футов, а вес – около ста семидесяти пяти фунтов .
Эми не знала, что этот человек слонялся по окрестностям некоторое время до ее прихода. Всего несколько минут назад он напугал другую девушку, Пэг Бенсон*.
Теперь, когда он уставился на Эми, та вздрогнула и побежала энергичнее, торопясь обогнуть его и свернуть на восток, на Дартмут-стрит. Сойдя с тротуара, она старалась держаться середины узкой дороги и жестом велела младшему брату сделать то же самое. Вдвоем они быстро двигались по Дартмут-стрит, вдоль которой тянулись украшенные лепниной здания и дома в тюдоровском стиле, тускло освещенные уличными фонарями начала века.
Добравшись до Теннис-плейс, Эми и Тони свернули налево рядом со стадионом и направились к родной Эксетер-стрит. До дома оставалось всего несколько минут.
Однако на углу Эксетер-стрит Эми, к своему удивлению, вновь заметила того же мужчину, который стоял на тротуаре впереди и снова пристально смотрел на нее. Как он здесь оказался? Она ведь все это время бежала, но он каким-то образом сумел обогнать ее. У него есть машина или его кто-то подвез?
Теперь уже основательно напуганные, Эми с братом побежали еще быстрее. Они пронеслись мимо мужчины, не сделавшего в их сторону ни малейшего движения, и благополучно добрались до входной двери собственного дома. С трудом восстанавливая дыхание, Эми оглянулась и увидела, что незнакомец уходит – на восток по Эксетер-стрит в сторону Теннис-плейс и Дартмут-стрит. Было около 7:25 вечера.
Вирджиния Воскеричян с опозданием возвращалась домой из Колумбийского университета на Манхэттене. Когда она вышла из метро на Континентал-авеню, чтобы пешком преодолеть остаток пути до своего дома по адресу Эксетер-стрит, 69–11, была почти половина восьмого.
Пройдя на юг по Континентал до Дартмут-стрит, она свернула направо и зашагала на запад тем же маршрутом, по которому ее соседка Эми Джонсон бежала всего пятнадцать минут назад.
У девятнадцатилетней Вирджинии были длинные волнистые каштановые волосы. Симпатичная девушка,
она многим нравилась и в настоящее время встречалась с одним из своих университетских преподавателей, двадцатисемилетним ассистентом Владимиром Лунисом, читавшим курс русского языка.
Вирджиния родилась в Болгарии и в возрасте одиннадцати лет эмигрировала в Соединенные Штаты вместе с родителями, братом и сестрой. Благодаря острому уму она быстро освоила чужой язык, после чего смогла получить американское гражданство – 29 июля 1975 года, ровно за год до убийства Донны Лория в Бронксе.
После двух лет учебы в Квинс-колледже Вирджиния перевелась в Барнард-колледж Колумбийского университета, где с успехом, хотя и не на «отлично», изучала русский язык и планировала строить карьеру в области политологии. Направляясь домой, она несла в руках расписание и несколько учебников.
На подходе к дому № 4 по Дартмут-стрит Вирджиния заметила невысокого юношу в вязаной шапке и свитере, который шел ей навстречу.
Когда Вирджиния и молодой человек приблизились друг к другу на расстояние пяти футов, она сместилась вправо, чтобы дать незнакомцу пройти с левой стороны. А затем время остановилось.
Вирджиния вскрикнула, увидев пистолет, направленный ей в лицо. Она рефлекторно пригнулась и в отчаянии попыталась прикрыться учебниками.
Убийца выстрелил, пуля прошила книги насквозь и вошла в голову девушки с левой стороны верхней губы, выбила несколько зубов, пробила череп и застряла в основании шеи, раздробив один из позвонков.
Мгновенно убитая пулей 44-го калибра, Вирджиния боком завалилась в кусты живой изгороди.
Убийца же развернулся и побежал в том направлении, откуда пришел, – вниз по Дартмут-стрит. На углу Дартмут и Теннис-плейс стрелок пронесся мимо ошарашенного Эда Марлоу*, пятидесятидевятилетнего строительного инженера.
– О господи! – воскликнул убийца, пытаясь прикрыть шапкой свое юное лицо.
Однако Марлоу все же удалось его увидеть, хотя и мельком. На вид нападавшему было всего лет шестнадцать-восемнадцать. Коренастый, с чисто выбритым лицом, он был одет в лыжную куртку или свитер, на голове – полосатая вязаная шапка с отворотом, то ли коричневая, то ли синяя. Рост – около пяти футов семи дюймов .
А потом произошло главное. Кто-то в нью-йоркской полиции запаниковал, поддался на уговоры либо сознательно изменил точку зрения, чтобы подогнать факты. Как бы то ни было, результат предопределит восприятие этого дела общественностью на многие годы вперед. Мы до сих пор не знаем, кто именно предложил такое решение, но известно, что впоследствии оно получило одобрение команды детективов в Квинсе, высших должностных лиц Департамента полиции Нью-Йорка, а также мэра города.
Во главе этой пирамиды стояли новый глава детективов Джон Кинан, комиссар полиции Майкл Кодд и мэр Абрахам Бим, обреченный вот-вот проиграть кампанию по переизбранию.
Ответы до сих пор скрыты где-то в глубинах этого союза, который позже привлечет на свою сторону также помощника инспектора Тимоти Дауда, называемого многими заскорузлым бюрократом. Именно эта группа, действуя на основе полученной от баллистических экспертов информации, породила Убийцу с 44-м калибром, впоследствии ставшего известным как Сын Сэма. Совместными усилиями они ввели в заблуждение прессу и население и посеяли панику, равной которой Нью-Йорк не видел никогда прежде.
Безусловно, для тревоги имелось реальное основание, потому что в Квинсе и Бронксе действительно орудовала некая неясная сила, расстреливающая молодых женщин. Однако отныне власти станут придавать слишком большое значение выводам баллистической экспертизы: теперь они будут раскручивать суждение о револьвере 44-го калибра, выдавая его за «факт».
В результате они недооценили угрозу. Отметая случаи стрельбы из иного оружия и их последствия, они искусственно сузили круг подозреваемых и жертв.
И у нас нет точного ответа на вопрос, почему так произошло.
Не вызывает сомнений лишь то, что в марте 1977 года Департамент полиции Нью-Йорка переживал серьезный морально-психологический кризис. Со времен коррупционных скандалов, инициированных комиссией Кнаппа в 1971 году, до того момента, как Сын Сэма начал терроризировать город, численность детективного контингента полиции Нью-Йорка, некогда считавшегося элитнейшим подразделением, сократилась с 3000 до 1800 человек. В период с 1974-го по середину 1976 года ни один полицейский не получил назначения в детективы, а уже имевшие такой статус почти не продвигались по службе.
Ситуация объяснялась сокращением бюджета и изменениями процедуры назначения. Копившееся недовольство усиливалось и тем, что в попытке выбраться из долгового болота город уволил около 1700 полицейских.
У полиции Нью-Йорка имелись все основания тревожиться об ухудшении собственной репутации и отсутствии поддержки со стороны общественности и властей. Департамент срочно нуждался в переливании крови. Пусть даже добытой выстрелом из крупнокалиберного пистолета.
9 марта, на следующий день после убийства Воскеричян, газеты и телевидение сообщили, что полиция разыскивает подозреваемого в совершении преступления – «пухлого подростка» в вязаной (возможно, лыжной) шапке. Приметы соответствовали показаниям свидетеля Эда Марлоу, который видел пробежавшего мимо человека, пытавшегося скрыть от него лицо. Жители района также заметили, как этот юноша шатался по улицам незадолго до убийства.
И хотя инцидент произошел всего в квартале от места убийства Фройнд, полиция сообщила газете «Нью-Йорк таймс», что «нет никаких доказательств» связи между этими двумя делами. Они сказали правду, но также едва ли не в последний раз адекватно высказались по существу «дела 44-го калибра».
Ничто из нижесказанного ранее не обнародовалось, но вот что тогда произошло.
Согласно отчету о вскрытии, в морге из тела Вирджинии Воскеричян извлекли «деформированную свинцовую пулю крупного калибра». Хотя она прошла сквозь книги и голову девушки и расплющилась, застряв в позвонках, баллистическая экспертиза все же смогла определить ее как выпущенную из револьвера «бульдог» 44-го калибра производства компании «Чартер армз» – снова то самое, редкое для Нью-Йорка оружие.
Теперь полиция могла доказать, что во всех нападениях использовался револьвер 44-го калибра и как минимум в двух или трех из них преступник стрелял из «бульдога», выпущенного «Чартер армз». Учитывая схожие обстоятельства нападений, у следователей также были законные основания полагать, что эти случаи связаны между собой.
Однако об одном пистолете и одном стрелке речи не шло.
Деформированное состояние пуль из дела Воскеричян и тех, что обнаружили во время предыдущих инцидентов, не позволяло установить, совпадают ли они полностью. Другими словами, у полиции отсутствовали неопровержимые доказательства того, что во всех случаях стреляли из одного и того же пистолета.
Что более важно, не было и оснований полагать, будто эти преступления совершил один и тот же человек, действовавший в одиночку. На самом деле у полицейских накопилось достаточно данных, указывавших на обратное. Портреты подозреваемых в делах Лория, Ломино – ДеМази и Воскеричян (в последнем случае разыскивать будут сразу двух разных людей) наглядно демонстрировали, что тут замешано по меньшей мере трое, а то и четверо лиц. И эту информацию следовало принять во внимание независимо от того, насколько похожее оружие использовал преступник.
Заявление полиции о баллистическом совпадении не считается безусловным доказательством и может быть оспорено во время судебного разбирательства. Понимая это, Департамент полиции Нью-Йорка рекомендует подтверждать соответствующие выводы мнением не одного, а двух разных экспертов. Доподлинно неизвестно, соблюдалась ли эта процедура в «деле 44-го калибра» и не подвергались ли давлению сотрудники баллистической лаборатории.
При всех ее заслугах, баллистику трудно назвать точной наукой, она скорее строит предположения, чем выдает четко установленные факты. Тем не менее выводы баллистической экспертизы многие считают столь же неоспоримым доказательством, как отпечатки пальцев. Это не так.
Дактилоскопия, использование которой давно превратилось в клише криминальных драм, в реальном расследовании нередко оказывается бесполезной. Чтобы компьютеры правоохранительных органов смогли идентифицировать неизвестного подозреваемого, преступнику надо оставить достаточное количество четких отпечатков. Одного, двух и даже трех будет мало. Дактилоскопическая экспертиза имеет смысл, когда у полиции уже есть конкретный подозреваемый, потому что тогда отпечатки пальцев этого человека можно сравнить с теми, что обнаружены на месте преступления. Если у вас есть подозреваемый – все отлично. В противном случае у вас проблемы, если только виновный не оставит после себя достаточное количество отпечатков, а в полицейском файле его данные не будут стоять на первом месте.
В некоторых юрисдикциях применяются новые технологии, позволяющие полиции работать с меньшим количеством образцов. Однако необходимое для этого оборудование имеется далеко не по всей стране.
Что касается баллистики, то в Нью-Йорке пулю, найденную на месте преступления либо извлеченную из тела жертвы в больнице или в морге, обычно отправляют в баллистическую лабораторию Департамента полиции Нью-Йорка. Основываясь на знании о том, что в мире не существует двух абсолютно идентичных стволов оружия, эксперты исследуют полученную пулю под микроскопом и сравнивают ее с «чистой» пулей, выпущенной в резервуар с водой из предполагаемого орудия стрельбы. В процессе выстрела при прохождении сквозь ствол пуля получает уникальные крохотные отметины, что позволяет сопоставить ее с конкретным оружием.
Как и в случае с отпечатками пальцев, экспертиза значительно упрощается, если у полиции имеется огнестрельное оружие, из которого можно получить «чистую» пулю для сравнения. Однако в «деле 44-го калибра» такого пистолета в распоряжении полиции не было. Он по-прежнему оставался в руках преступника. Любые исследования вынужденно ограничивались анализом пуль, изъятых с пяти мест стрельбы и из тел жертв.
Все эти пули были деформированы. Кое-какое сходство между ними действительно имелось, но таковое можно обнаружить при сопоставлении любых «бульдогов» 44-го калибра, произведенных на том же заводе компании «Чартер армз», скорее всего на том же оборудовании. Особенности объяснялись используемой технологией: при расточке стволов на длину в двадцать четыре дюйма в «Чартер армз» зажимали один конец будущей части оружия, оставляя свободным другой. В результате, когда фреза обрезала ствол до нужной длины, он слегка вибрировал, получая специфические микроповреждения, впоследствии отражающиеся на выпущенных из него пулях.
Однако эта черта свойственна любому револьверу «бульдог», а не одному конкретному «бульдогу».
Из семнадцати пуль, выпущенных в ходе нападений, на экспертизу отправили лишь те, что убили Донну Лория и Вирджинию Воскеричян. Остальные пятнадцать, по всей видимости, оказались бесполезны. Не будь это так, о совпадении могли бы сообщить гораздо раньше. И в свете того, что вот-вот собиралась заявить полиция, этот момент, касающийся дел Денаро, Ломино – ДеМази и Фройнд, не прошел бы незамеченным.
Годы спустя баллистический эксперт Департамента полиции Нью-Йорка Джордж Симмонс скажет: «Само оружие было в плохом состоянии, поэтому установить совпадение оказалось трудно».
Окружной прокурор Квинса Джон Сантуччи сформулирует мысль иначе: «Согласно отчетам, которые мы позже получили от полиции, пули были похожи, но не идентичны. Возможно, их выпустили из одного пистолета, а может, и нет. В качестве доказательства отчеты выглядели неубедительно».
10 марта, через два дня после убийства Воскеричян, полиция и мэр Абрахам Бим созвали пресс-конференцию, на которой заявили, что проведенная баллистическая экспертиза установила совпадение пуль в делах Лория и Воскеричян, то есть обе они выпущены из одного и того же револьвера 44-го калибра. Вполне возможно, что в нападениях действительно использовался один и тот же пистолет. Но даже если это было так, у полиции отсутствовали доказательства того, что убийства совершил один и тот же человек, действовавший в одиночку.
Кроме того, официальные лица утверждали, что, хотя результаты экспертизы по делам Денаро, Ломино – ДеМази и Фройнд нельзя назвать однозначными – по сути, те не совпадали вообще, – они тем не менее «уверены», что в этих нападениях использовалось то же оружие, из которого стрелял тот же самый человек.
Так на пресс-конференции, состоявшейся в 112-м полицейском участке в Форест-Хиллз, Кодд и Бим объявили о рождении Убийцы с 44-м калибром – к вящей радости всего мира, получившего долгожданную весть ото всех газетных, телевизионных и радиожурналистов, которые удосужились добраться до Квинса в этот холодный день.
У полиции в запасе имелся еще один сюрприз. Кодд и Бим, хоть и косвенно, но намекнули, что злодей с 44-м калибром, насколько им известно, не является человеком в вязаной (возможно, лыжной) шапке, о чем они сильно пожалеют пять месяцев спустя.
Да, Лыжную шапку по-прежнему разыскивали для допроса. Но, тщательно подбирая слова, Кодд рассказал, что его люди в первую очередь ищут белого мужчину ростом около шести футов, весом сто восемьдесят фунтов, одетого в бежевый плащ, с темными волосами, зачесанными назад.
Полиция, в отличие от общественности, знала, что этот человек напугал Эми Джонсон и Пэг Бенсон незадолго до того, как прозвучали выстрелы. Показания девушек держались в секрете и в этой книге обнародуются впервые.
Жителям Нью-Йорка, а вместе с ними и всей нации сообщили иное.
Цитата из «Нью-Йорк таймс»:
Вчера мэр Бим и комиссар полиции Кодд совместно обратились к общественности за помощью, сообщив, что полиция разыскивает человека, подозреваемого в «бессмысленных» убийствах трех молодых женщин, начавшихся 29 июля и включающих два недавних происшествия в Форест-Хиллз.
Данный вывод <…> основан на результатах баллистической экспертизы, показавшей, что во всех трех убийствах использовался один и тот же револьвер 44-го калибра.
Комиссар дал следующее описание человека, разыскиваемого для допроса по делу об убийствах: белый мужчина, возраст – от 25 до 30 лет, рост – от пяти футов десяти дюймов до шести футов, среднего телосложения, ухоженный внешний вид, темные волосы зачесаны назад.
В ответ на вопрос, считают ли они этого человека убийцей, мистер Кодд, однако, заметил: «Я не могу назвать его подозреваемым».
Тогда кем же они его считали? И что насчет Лыжной шапки? У прессы была отличная возможность припереть Кодда и Бима к стенке. Комиссар, почему вчера вы разыскивали одного парня, а сегодня – совсем другого? Как быть с остальными портретами преступников, которые совсем не похожи на ваше описание? Почему вы так уверены, что один пистолет означает одного убийцу?
Если бы эти вопросы тогда прозвучали и если бы на них дали откровенные ответы, выстроенный карточный домик, возможно, рухнул бы сразу, и дело Убийцы с 44-м калибром могло принять совсем другой оборот.
Цитата из «Дейли ньюс»:
Мэр Бим и комиссар Майкл Кодд вчера сообщили, что мужчина, в прошлый вторник убивший в Форест-Хиллз в Квинсе студентку Вирджинию Воскеричян и в январе застреливший другую женщину менее чем в ста ярдах от места этого преступления, также убил женщину в Бронксе в июле прошлого года и ранил по меньшей мере еще двух женщин за последние семь месяцев. <…> Кодд заявил, что баллистическая экспертиза подтвердила использование во всех случаях стрельбы одного и того же револьвера Дикого Запада 44-го калибра.
Еще одно искажение, в дополнение к ранее упомянутым: «бульдог» 44-го калибра не имеет ничего общего со стволами Уайетта Эрпа . Это короткоствольное оружие, предназначенное главным образом для сотрудников полиции, впервые поступило в продажу в 1974 году. Почему Кодд описал его как длинноствольное оружие Дикого Запада – еще одна загадка, которая, возможно, говорит о многом.
Истина, заключавшаяся в том, что полиция фактически вынесла заочный приговор, так и осталась тайной. Средства массовой информации и порожденный ими общественный резонанс помогли мэру и руководству полиции Нью-Йорка добиться желаемого – создать оперативную группу. Первоначально она включала примерно пятьдесят детективов и офицеров из Бронкса и Квинса, ранее работавших над разными частями расследования.
Руководителем группы на первых порах стал капитан Джозеф Боррелли, а его помощниками – лейтенант Джон Пауэр и сержант Джозеф Коффи. Однако вскоре стало ясно, что в свете широкой огласки дело становится слишком серьезным для того, чтобы его возглавлял капитан. Поэтому месяц спустя, после отказа нескольких должностных лиц от этого назначения, главой группы сделали шестидесятиоднолетнего помощника инспектора Тимоти Дауда. Боррелли, Коффи и Пауэр останутся в составе группы и впредь будут подчиняться Дауду.
Теперь, когда в дело оказался вовлечен мэр, оно обрело политическое значение. Связь с мэрией обеспечила приток денег и кадров, но также породила давление и стороннее вмешательство. Бим готовился к выборам. Он жаждал огласки. Он хотел продемонстрировать личное участие в таком важном деле и запомниться избирателям как госслужащий, чьи усилия гарантировали быстрое и эффективное решение проблемы растущей череды убийств молодых белых представителей среднего класса Квинса и Бронкса.
Март вскоре уступил место апрелю, а с ним пришли весенняя погода и выпавшая на десятое число Пасха. Убийца пока не объявлялся. Репортеры продолжали регулярно брать интервью у детективов, психологов и полицейских начальников, участвовавших в расследовании.
Если реально смотреть на вещи, то следствие уверенно двигалось в никуда. Установив, что все убийства совершались случайным образом, полиция прекратила поиски потенциальных подозреваемых с возможными мотивами отдельных преступлений. Получается, что какой-то безумец просто стрелял в первых попавшихся людей, так? А у безумцев не бывает реальных мотивов.
И теперь полиция бросила все силы на поиски этого психа. У них не было подозреваемого. Не было мотивов. Сплошное разочарование. Расследование отчаянно нуждалось в новом импульсе.
Такой импульс появился ночью 17 апреля 1977 года – в следующее воскресенье после Пасхи.
Впечатляющая картина маслом, висящая на видном месте в гостиной большой, со вкусом обставленной квартиры на верхнем этаже дома по адресу Хатчинсон-ривер-парквей, 1950, в Пелем-Бей в Бронксе, изображала юную красивую девушку. В ее торжественной позе сквозило что-то мягкое и уязвимое. Царственно великолепная в своем наряде, она была похожа на будущую актрису. По крайней мере, в ней чувствовались такие амбиции.
В девятнадцать лет Валентина Суриани прекрасно знала, чего хочет, и у нее не было оснований полагать, что она не доживет до реализации своей мечты.
Родившаяся в семье почтового служащего Фрэнка Суриани, Валентина в 1976 году окончила Академию святой Екатерины и поступила в Леман-колледж в Бронксе, чтобы обучиться выбранной профессии.
Обладательница коротких каштановых волос и карих глаз, ростом всего пять футов пять дюймов , она была наделена живым темпераментом и сильной волей к успеху. Валентина легко общалась с теми, кого хорошо знала, но, как и многие люди, приверженные театральному искусству, испытывала некоторое стеснение и неуверенность в себе в присутствии посторонних. В апреле 1977 года она искала фотографа, который помог бы ей создать портфолио, необходимое начинающей актрисе.
Парню Валентины, Александру Эсо, ростом шесть футов один дюйм, было двадцать, но длинные вьющиеся каштановые волосы в сочетании с полудетским лицом делали его похожим на шестнадцатилетнего подростка. Он происходил из семьи иммигрантов и работал помощником оператора в «Службе буксировки братьев Луна» на Манхэттене.
В три часа ночи 17 апреля молодая пара, проведя вечер в кино на Манхэттене, а после посетив вечеринку, припарковала автомобиль в затененном месте возле забора из проволочной сетки на западной стороне Хатчинсон-ривер-парквей, напротив дома № 1878 – примерно в двух кварталах к югу от дома Валентины и менее чем в квартале от кирпичного дома Джоди Валенте, расположенного на той же улице.
Из миллионов людей, живущих в Нью-Йорке, среди тысяч его улиц и подъездных дорожек, именно Валентина и Алекс умрут этой ночью, и произойдет это менее чем в двухстах ярдах от того места, где спала раненая подруга Донны.
Алекс сидел за рулем взятого напрокат «меркьюри-монтего». Когда автомобиль остановился, Валентина придвинулась ближе к парню, а потом пересела к нему на колени, вытянув ноги на пассажирское сиденье в сторону двери.
Влюбленные начали целоваться, из-за чего Валентина повернулась лицом к Алексу. Пуля 44-го калибра разбила закрытое стекло переднего пассажирского окна, попала в лицо Валентины над левым уголком рта, прошла вниз через основание шеи и вышла под правым ухом. Второй выстрел попал ей в голову над левым ухом и прошил мозг сверху вниз, после чего пуля застряла в задней части черепа с правой стороны. Промежуток между выстрелами был настолько мал, что Валентина даже не успела упасть.
Алекс между тем попытался укрыться от ревущей ярости. Он рефлекторно нагнулся, спасаясь от выстрелов, но не сумел разобраться, откуда доносится звук стрельбы, и наклонился прямо в противоположную сторону, оказавшись на пути следующих двух пуль – обе они попали ему в макушку и проложили фатальный путь сквозь его мозг.
А потом все стихло.
Двое молодых влюбленных неподвижно лежали в машине. Валентина по-прежнему опиралась на колени Алекса, а его верхняя часть тела наклонилась к пассажирской двери. Их кровь смешивалась воедино.
Валентина была уже мертва. Алекс, несмотря на отчаянные попытки спасти его, скончался несколько часов спустя в больнице Монтефиоре в Бронксе.
В зарождающемся утреннем свете пожилые женщины, жившие в кирпичных домах через дорогу, печально несли к месту происшествия ведра с водой, чтобы смыть следы ужаса прошлой ночи. Эмоциональный жест жителей итальянского района, сделанный из уважения к погибшей паре.
Однако ничто не могло стереть грязное пятно, расползавшееся по Нью-Йорку.
Преступник был поразительно точен, даже с учетом того, что стрельба велась с близкого расстояния.
Четыре смертельных выстрела в голову были сделаны из оружия, известного сильной отдачей. Личность нападавшего по-прежнему оставалась мучительной загадкой. Но, прежде чем сбежать, он сделал то, чего не делал раньше, – оставил жуткую визитную карточку на дороге рядом с автомобилем жертв. Это был конверт, адресованный детективу Квинса, капитану Джозефу Боррелли.
Внутри конверта находилось письмо, ознаменовавшее рождение Сына Сэма.
В понедельник, 18 апреля, нью-йоркские газеты провозгласили возвращение ночного убийцы. «ДЕВУШКА ИЗ БРОНКСА ЗАСТРЕЛЕНА В МАШИНЕ, ОРУЖИЕ СВЯЗАНО С ТРЕМЯ ДРУГИМИ УБИЙСТВАМИ», – огромными буквами кричала передовица «Дейли ньюс». Под заголовком разместили большую фотографию улыбающихся Алекса и Валентины в строгих нарядах, словно предназначенных для похода на выпускной или свадьбу.
На следующий день «Ньюс» через свои источники в полиции узнала, что преступник оставил на месте происшествия письмо. «УБИЙЦА – КОПАМ: „Я СДЕЛАЮ ЭТО СНОВА“. ИЗДЕВАТЕЛЬСКАЯ ЗАПИСКА КАК ПЕРВАЯ НАДЕЖНАЯ УЛИКА», – разразилась криком первая полоса. Ниже напечатали два полицейских портрета – оба из дела об убийстве Воскеричян в марте.
Рисунки изображали Лыжную шапку и мужчину в бежевом плаще, а подпись к ним гласила, что эти двое разыскиваются для допроса. Поскольку ранее полиция утверждала, что за всеми убийствами стоит один и тот же человек, Лыжную шапку теперь называли свидетелем.
С уверенностью можно сказать, что человеком в бежевом плаще был Дэвид Берковиц, поскольку, помимо прочего, сравнение портрета с его фотографией показывает их сильное сходство. Однако нельзя быть столь же уверенными в том, что Лыжная шапка был мужчиной. Этот «свидетель», который так и не вышел на первый план, вполне мог оказаться женщиной.
В деле явно скрывалось нечто большее. Однако полиция так не думала. Адресованное Боррелли письмо, оставленное преступником на месте стрельбы в Суриани-Эсо, опровергало присутствие двух человек при убийстве Воскеричян просто потому, что его якобы написал человек, претендующий на ответственность за все убийства. Полицейским нужен был один виновный? И вот он у них появился.
«Дейли ньюс» со ссылкой на источник в полиции написала, что в письме убийца сообщил властям, что живет в «кошмарном мире вампиров-кровососов и монстров Франкенштейна». «Ньюс» также заявила, что в письме были «шотландский говор» и слова «слишком много сердечных приступов».
Последняя формулировка побудила полицию зарыться в больничные записи, потому что они решили, что, возможно, с отцом убийцы после случившегося у него инфаркта плохо обращались медсестры с каштановыми волосами, в результате чего сумасшедший отпрыск решил нападать на девушек с таким же цветом волос. Кроме того, Донна Лория работала медицинским техником, а Джоди Валенте училась на медсестру. Это подкрепило новую теорию, хотя оставалось непонятным, как следователи собирались согласовать возможное знание убийцей рода занятий жертв с версией о предположительно случайном характере нападений.
Письмо также заставило полицию поверить, что убийца учился в католической школе – этот вывод стоит запомнить.
Жители Нью-Йорка так и не узнали причину озабоченности властей подобными вопросами, потому что записку утаили от общественности. В «Дейли ньюс» тоже никто лично не видел послания, в связи с чем полиция смогла выпустить опровержение – лживое – высказанного убийцей предупреждения о новом ударе.
Рядовым членам опергруппы, по словам некоторых из них, также не довелось увидеть то письмо. Боррелли и Дауд просто не показали его им. А ведь эти люди отвечали за поимку убийцы. Все решалось наверху, в очень узком кругу.
Так или иначе, сокрытие адресованного Боррелли письма стало серьезной ошибкой, поскольку в его тексте содержались важные зацепки, которые, будь они вовремя обнародованы, могли бы привести к более раннему аресту виновного – и сокращению числа жертв.
Послание занимало четыре страницы и было написано наклонными печатными буквами:
Я ГЛУБОКО ОСКОРБЛЕН ТЕМ, ЧТО ВЫ НАЗЫВАЕТЕ МЕНЯ ЖИНОНЕНАВИСТНИКОМ . Я НЕ ТАКОЙ.
НО Я ЧУДОВИЩЕ.
Я – «СЫН СЭМА». Я МЕЛКОЕ «ОТРОДЬЕ».
КОГДА ОТЕЦ СЭМ НАПИВАЕТСЯ, ОН СТАНОВИТСЯ ЗЛЫМ. ОН БЬЕТ СВОЮ СЕМЬЮ. ИНОГДА ОН СВЯЗЫВАЕТ МЕНЯ НА ЗАДНЕМ ДВОРЕ. В ДРУГИХ СЛУЧАЯХ ОН ЗАПИРАЕТ МЕНЯ В ГАРАЖЕ. СЭМ ЛЮБИТ ПИТЬ КРОВЬ.
«ИДИ И УБЕЙ», – ПРИКАЗЫВАЕТ ОТЕЦ СЭМ.
ЗА НАШИМ ДОМОМ МЕСТО ВЕЧНОГО ПОКОЯ. В ОСНОВНОМ МОЛОДЫЕ – ИЗНАСИЛОВАННЫЕ И УБИТЫЕ – ИХ КРОВЬ ВЫСОСАНА – ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО КОСТИ.
ЕЩЕ ПАПА СЭМ ЗАПИРАЕТ МЕНЯ НА ЧЕРДАКЕ. Я НЕ МОГУ ВЫБРАТЬСЯ, НО СМОТРЮ В ЧЕРДАЧНОЕ ОКНО И НАБЛЮДАЮ, КАК МИР ПРОХОДИТ МИМО. Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ЧУЖАКОМ. Я НА ДРУГОЙ ВОЛНЕ, ЧЕМ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ – ЗАПРОГРАММИРОВАН УБИВАТЬ.
НО ЧТОБЫ ОСТАНОВИТЬ МЕНЯ, ВАМ ПРИДЕТСЯ МЕНЯ УБИТЬ. ВНИМАНИЕ ВСЕЙ ПОЛИЦИИ: СТРЕЛЯЙТЕ В МЕНЯ ПЕРВЫМИ – СТРЕЛЯЙТЕ НА ПОРАЖЕНИЕ ИЛИ ВРОДЕ ТОГО.
НЕ СТОЙТЕ У МЕНЯ НА ПУТИ ИЛИ УМРЕТЕ!
ТЕПЕРЬ ПАПА СЭМ УЖЕ СТАРЫЙ. ЕМУ НУЖНА КРОВЬ, ЧТОБЫ СОХРАНЯТЬ МОЛОДОСТЬ. У НЕГО БЫЛО СЛИШКОМ МНОГО СЕРДЕЧНЫХ ПРИСТУПОВ. СЛИШКОМ МНОГО СЕРДЕЧНЫХ ПРИСТУПОВ. «УХ, КАК МНЕ БОЛЬНО, СЫНОК» .
БОЛЬШЕ ВСЕГО Я СКУЧАЮ ПО СВОЕЙ МИЛОЙ ПРИНЦЕССЕ. ОНА ПОКОИТСЯ В НАШЕМ ЖЕНСКОМ ДОМЕ. НО СКОРО МЫ С НЕЙ ВСТРЕТИМСЯ.
Я – «МОНСТР» – «ВЕЛЬЗЕВУЛ» – «ПУХЛЫЙ БЕГЕМОТИЩЕ ».
Я ЛЮБЛЮ ОХОТИТЬСЯ. РЫСКАТЬ ПО УЛИЦАМ В ПОИСКАХ ЗАКОННОЙ ДОБЫЧИ – ВКУСНОГО МЯСА. ЖИНЩЕНЫ ИЗ КВИНСА – САМЫЕ КРАСИВЫЕ. Я ДОЛЖЕН СТАТЬ ВОДОЙ, КОТОРУЮ ОНИ ПЬЮТ. Я ЖИВУ РАДИ ОХОТЫ – ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ. КРОВЬ – ДЛЯ ПАПЫ.
МИСТЕР БОРЕЛЛИ , СЭР, Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ УБИВАТЬ, НЕТ, СЭР, БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ, НО Я ДОЛЖЕН «ПОЧИТАТЬ СВОЕГО ОТЦА». Я ХОЧУ ЗАНИМАТЬСЯ ЛЮБОВЬЮ СО ВСЕМ МИРОМ. Я ЛЮБЛЮ ЛЮДЕЙ.
МНЕ НЕТ МЕСТА НА ЗЕМЛЕ. ВЕРНИТЕ МЕНЯ К СКОТАМ. ЖИТЕЛЯМ КВИНСА: Я ЛЮБЛЮ ВАС. И Я ХОЧУ ПОЖЕЛАТЬ ВСЕМ ВАМ СЧАСТЛИВОЙ ПАСХИ. ДА ХРАНИТ ВАС БОГ В ЭТОЙ ЖИЗНИ И В СЛЕДУЮЩЕЙ. А ПОКА Я ГОВОРЮ ВАМ «ДО СВИДАНИЯ» И «ДОБРОЙ НОЧИ». ПОЛИЦИИ: ПОБОЙТЕСЬ МОИХ СЛОВ:
Я ВЕРНУСЬ!
Я ВЕРНУСЬ!
ВЫ УЗНАЕТЕ ЭТО – БАХ, БАХ, БАХ, БАНК, БАХ – ОХ!!
Убийственно ваш,
мистер Монстр
Если слова «я вернусь» не означают «я сделаю это снова», то я готов извиниться перед Департаментом полиции Нью-Йорка за обвинение их во лжи.
Что касается остального содержания, то в письме было немало зацепок: упоминание дома с гаражом и чердаком, что похоже на жилье в пригороде; старик по имени Сэм – склонный к насилию алкоголик с больным сердцем, у которого была семья и который, по всей видимости, говорил с шотландским акцентом. Там также имелся намек на собаку и какой-то «задний двор».
Кроме того, в письме четко указывалось, что преступник планировал нападение в Квинсе, а не в Бронксе, и собирался совершить его неделей раньше – в Пасху. Получается, что стрельба, намеченная на более ранний срок в Квинсе, была отложена и перенесена в Бронкс. Это расходилось с представленным властями психологическим портретом одержимого убийцы, чья сдерживаемая внутренняя ярость якобы прорывалась самым непредсказуемым образом.
Есть все основания полагать (причем, не задним числом) – особенно в свете событий, которые будут подробно описаны позже, – что, будь письмо обнародовано раньше, кто-нибудь в нью-йоркской агломерации, прочитав его, непременно предоставил бы жизненно важную информацию о «Сэме» и его убийствах.
Однако никто, кроме горстки полицейских чиновников и психиатров-консультантов, не увидит это послание. Исключением станет лишь Джимми Бреслин, обозреватель «Дейли ньюс».
В его колонке от 28 июля, посвященной годовщине смерти Донны Лория, проскользнет намек на знакомство с текстом: Бреслин напишет, что убийца, «называющий женщин жинщенами», может пропустить знаковую дату, глядя в «свое чердачное окно», – прямые ссылки на адресованное Боррелли послание.
Бреслин увидит записку, которую полицейское начальство не покажет даже работавшим над делом детективам. Впрочем, возможно, в этом есть некая справедливость. В конце концов, Бреслину предстоит показать им письмо, адресованное ему самому.
Приближался День поминовения , с момента убийства Валентины Суриани и Александра Эсо прошло шесть недель. Однако полиция, несмотря на усиление следствия специально созданной опергруппой в составе более чем полутора сотен служащих, включая детективов, не добилась в этом деле никакого прогресса. Большая часть усилий тратилась на проверку нынешних и бывших пациентов психиатрических клиник, склонных к женоненавистничеству сексуальных преступников и возможных подозреваемых из постоянно растущего списка, сформированного по звонкам на «горячую линию», открытую полицией по «делу 44-го калибра».
26 мая Департамент полиции Нью-Йорка обнародовал новый психологический портрет убийцы. Его описали как невротика, шизофреника и параноика – грошовые выводы по результатам заочного психиатрического анализа. Эксперты также полагали, что убийца может считать себя жертвой, «одержимой демонами».
В дальнейшем этот легкий толчок со стороны полиции приведет к значительным последствиям.
Действуя в более реалистичном ключе, детективы пытались отследить и заполучить на анализ пятьдесят шесть «бульдогов» 44-го калибра производства компании «Чартер армз», официально зарегистрированных в Нью-Йорке. В итоге они нашли их все, но это не принесло результатов.
Взяв низкий старт, инспектор Дауд организовал общенациональный марафон поисков всех когда-либо выпущенных «бульдогов» 44-го калибра – их насчитывалось 28 000. Примерно 670 из них в свое время украли из «Чартер армз», так что отследить их было невозможно. Миссия выглядела безнадежной и прекрасно иллюстрировала полное отсутствие сдвигов в деле и то отчаяние, что охватило следователей.
Полиция зашла в тупик. У них были группы «подсадных», которые обнимались в припаркованных автомобилях, и манекены, сидевшие в других машинах, они консультировались с экстрасенсами и изучали тысячи сигналов, поступавших от граждан и правоохранительных органов. Дела по-прежнему шли плохо. Нужен был новый стимул.
30 мая, в День поминовения, такой стимул бросили в почтовый ящик в Энглвуде, штат Нью-Джерси. Ящик находился рядом с большим жилым комплексом, расположенным в зажиточном пригороде, всего в нескольких милях – через мост Джорджа Вашингтона – от Верхнего Манхэттена. Если точнее, ящик стоял на углу Миртл-стрит и Лоррейн-корт – полиция смогла установить это абсолютно точно, поскольку в связи с праздником письмо вручную проштамповали в местном почтовом отделении.
Конверт был адресован некоему Джимми Бреслину, Графу Квинс-бульвара и скандальному колумнисту «Дейли ньюс».
К сорока семи годам Бреслин добился успеха, который во многих отношениях следует признать заслуженным. Колоритный автор, певец улиц, пишущий о житейских вещах и притом пишущий хорошо, он выпустил несколько неплохо принятых романов, и многие американцы знали его в лицо после рекламы пива «Пилс», где он изобразил карикатуру на самого себя – с сигарой в руке говорил: «Это хорошее пиво».
Однако слава пробудила в нем самодовольство и также, по мнению некоторых, легкую журналистскую амбивалентность. Большой любитель криминала, Бреслин проявлял повышенный интерес к делу Сына Сэма и выпустил о нем несколько колонок в своем фирменном стиле «топчу-тротуары-с-копами». В опергруппе «Омега» у него имелись собственные связи.
После прихода адресованного Бреслину письма в здание «Дейли ньюс» на 42-й Восточной улице на Манхэттене газета несколько дней выпускала интригующие статьи и поднимала себе тиражи, обсасывая эту историю, и только потом обнародовала, наконец, содержание послания. Его публикация взбудоражила весь столичный регион.
Текст вызвал взрывной интерес, жители Нью-Йорка как никогда раньше принялись шевелить мозгами в попытке раскрыть дело. Причина была проста: в послании содержалось четыре псевдонима убийцы, четыре прозвания, породивших в общественном сознании сотни различных ассоциаций.
Письмо и без этих подсказок выглядело леденящим душу шедевром – живым, гладко написанным литературным текстом, буквально бурлящим яркими образами. Произведение одаренного и умного автора.
Послание пришло почтой из Энглвуда, но оно действительно явилось, как говорилось в его первых строках, из сточных канав и сырых, окутанных туманом переулков в недрах города. А еще – из самых потаенных уголков человеческого мозга, откуда сочатся самые страшные кошмары.
Привет из сточных канав Нью-Йорка, полных собачьего дерьма, блевотины, прокисшего вина, мочи и крови.
Привет из канализации Нью-Йорка, поглощающей эти деликатесы, когда их смывают подметальные машины. Привет из трещин на нью-йоркских тротуарах и от муравьев, обитающих в этих трещинах и питающихся засохшей кровью мертвых, которая в них просочилась.
Джей Би, я решил черкнуть тебе пару строк, чтобы ты знал, как я ценю твой интерес к недавним ужасным деяниям Убийцы с 44-м калибром. Я также хочу сказать тебе, что ежедневно читаю твою колонку и нахожу ее весьма познавательной.
Скажи-ка, Джим, что ждет тебя двадцать девятого июля?
Можешь забыть обо мне, если хочешь, потому что мне плевать на славу. Однако ты не должен забывать Донну Лория и не можешь дать людям забыть о ней. Она была очень, очень милой девушкой, но Сэм, этот парень, он вечно страдает от жажды, и он не позволит мне прекратить убийства, пока не получит свою порцию крови.
Мистер Бреслин, сэр, не думайте, что я впал в спячку, раз [от меня] давно нет вестей. Нет, я все еще здесь. Как дух, блуждающий в ночи. Мучимый жаждой, голодный, редко нуждающийся в отдыхе; стремящийся угодить Сэму. Я люблю свою работу. Теперь пустота заполнена.
Возможно, когда-нибудь мы встретимся лицом к лицу, или, быть может, меня в клочья разнесут копы с дымящимися пистолетами 38-го калибра. Как бы то ни было, если мне посчастливится встретиться с вами, и вы захотите этого, я расскажу вам все о Сэме и познакомлю вас с ним. Его зовут Сэм Ужасный.
Не зная, что несет нам будущее, хочу попрощаться: до встречи в следующий раз.
Или мне следует сказать, что вы увидите труд рук моих, когда в следующий раз возьметесь за работу? Помните мисс Лория. Спасибо.
В их крови
и
прямиком из сточной канавы
«Создание Сэма» с 44-м калибром
Вот несколько имен, которые могут вам помочь. Передайте их инспектору, пусть прогонят через N.C.I.C:
«Герцог смерти»
«Злой король плетеный»
«Двадцать два сподвижника Ада»
«Джон „Уитис“ – насильник и душитель юных дев».
PS: Джей Би. Пожалуйста, сообщи всем детективам, работающим над раскрытием убийства, что им надо продолжать.
P. S: Джей Би, пожалуйста, сообщи всем детективам, работающим над этим делом, что я желаю им удачи. «Продолжайте копать, двигайтесь дальше, мыслите позитивно, отрывайте свои задницы от стульев; стучите по гробам и всякое такое».
После моей поимки я обещаю купить всем парням, работавшим над делом, по новой паре обуви, если у меня будут деньги.
Сын Сэма
На обратной стороне конверта теми же чеканными печатными буквами было написано:
Кровь и Семейная тьма и Безусловно смертельная порочность, 44
Ниже стоял графический символ Сына Сэма. Это был дьявольски хороший обратный адрес, и его скрыли от общественности.
Не считая в совершенстве выписанных печатных букв, письмо Бреслину выделялось особенностями размещения текста – центрирование и отступы обычно используют люди, знакомые с приемами типографики.
Телефоны полиции взорвались звонками, едва письмо было опубликовано. Люди подозревали журналистов, художников, иллюстраторов, карикатуристов, мужчин по имени Джон, мальчиков с прозвищем Герцог. Полиция тем временем устроила у себя просмотр шотландского фильма «Плетеный человек», сюжет которого вращался вокруг друидских жертвоприношений, сжигаемых в плетеных корзинах.
Полиция заявила, что, по их мнению, графический символ в конце письма использует знаки, универсальные для обозначения мужчин и женщин. Они ошибались. Символ заимствован у оккультиста девятнадцатого века Элифаса Леви . А знаки на самом деле были астрологическими изображениями Марса, бога войны, и Венеры – покровительницы древнеримской канализации, богини, также известной как Плацида.
Три недели спустя Джуди Пласидо с Уикхем-авеню в Бронксе отмечала окончание Академии святой Екатерины – той самой школы, откуда годом ранее выпустилась Валентина Суриани. Семнадцатилетняя Джуди не знала Валентину, с которой, однако, была знакома ее подруга. И еще один факт, который сохранят в тайне: Джуди вместе с подругой присутствовала на похоронах Валентины. Мир Убийцы с 44-м калибром оказался не таким уж большим.
В субботу, 25 июня, Джуди в компании трех подруг проехала по мосту Уайтстоун, направляясь на вечеринку в дискотеке под названием «Элифас», расположенной в Квинсе, на Северном бульваре в районе Бейсайд. Латинское слово «элифас» в переводе означает «слон». В оккультизме слон – это демон Бегемот, отсылка к которому содержалась в апрельском письме Сына Сэма, адресованном капитану Боррелли. Подтекст здесь очевиден – и имеет важное значение.
Этой ночью шел дождь, и сочетание ненастной погоды с растущим страхом перед Убийцей с 44-м калибром превратило обычно переполненный «Элифас» в подобие пустыни.
Однако ночь набирала силу, и к одиннадцати часам публики стало больше. Именно тогда Джуди познакомилась с Сальваторе Лупо, двадцатилетним работником бензоколонки из Маспета в Квинсе. Модно подстриженный, с аккуратными усами, Лупо отличался любовью к спорту и прекрасно танцевал, чем сразу привлек внимание жизнерадостной Джуди, стройной девушки с длинными волнистыми каштановыми волосами, питавшей слабость к дискотечным танцам.
Джуди была младшей из троих детей и на тот момент жила с тетей. Ее мать умерла от болезни Ходжкина девять лет назад, а отец снова женился и проживал неподалеку вместе со второй женой.
В два часа ночи подруги Джуди решили, что «Элифаса» с них хватит. Сама Джуди, однако, хотела остаться, чтобы продолжить общение с Лупо. Друг Лупо Ральф Сакканте работал в «Элифасе» вышибалой и в тот вечер привез туда Сала на своей машине. Лупо сказал Джуди, что, если она останется до закрытия дискотеки, потом они с Сакканте отвезут ее обратно в Бронкс. Обсудив ситуацию с подругами, Джуди согласилась.
В три часа ночи, спустя еще час танцев и разговоров, Лупо показал Джуди ключи от темно-бордового «кадиллака» 1972 года выпуска, принадлежавшего его другу, и предложил подождать в машине, пока Сакканте закончит работу. Автомобиль был припаркован примерно в двух кварталах от «Элифаса», среди жилых домов на 211-й улице, неподалеку от перекрестка с 45-й дорогой.
Взявшись за руки, молодая пара вышла из дискотеки, направилась прямиком к «кадиллаку», села в него и завела беседу. Несколькими минутами ранее свидетели заметили еще один «кадиллак», более старый, золотистого цвета с черной виниловой крышей и повреждениями задней части, который медленно курсировал по окрестностям. За рулем в нем сидел белый мужчина лет двадцати-тридцати с короткими черными волосами и тонкими усами.
В машине Сакканте Лупо и Джуди в процессе разговора закурили, и сидевший на месте водителя Лупо ласково приобнял Джуди за шею правой рукой. Десять минут они провели в тишине. Потом, по иронии судьбы, их разговор перешел на тему Сына Сэма.
И тогда Сын Сэма решил к ним присоединиться.
Первый выстрел, нацеленный в голову Джуди, разбил переднее боковое стекло со стороны пассажира, рассек правое запястье Лупо и попал девушке в шею. Продолжая двигаться вниз, пуля вышла из ее шеи и воткнулась в сиденье. Осколок разбитого стекла вонзился в правую ногу Лупо.
Парень нырнул за спинку переднего сиденья и через окно разглядел пистолет, который продолжал изрыгать красные вспышки. Вторая пуля попала Джуди в голову, но по счастливой случайности лишь слегка задела череп, проникнув под кожу, пройдя по поверхности лба и застряв чуть выше правой брови.
Следующая пуля пробила Джуди плечо и, как и после первого выстрела, отклонилась вниз и врезалась в подушку сиденья.
На этом стрельба закончилась. Лупо распахнул дверцу машины и бросился к «Элифасу», оставляя за собой кровавый след из раны на ноге. Джуди осталась в «кадиллаке» в одиночестве.
Пребывая в шоке и так и не поняв, что в нее стреляли, девушка несколько минут просидела, не двигаясь, а потом посмотрела на себя в зеркало заднего вида и увидела, что она вся в крови. Охваченная паникой, она выползла из «кадиллака» и, спотыкаясь, побрела по 211-й улице, пытаясь сосредоточиться на далеких огнях «Элифаса». На перекрестке с 45-й дорогой ее силы иссякли, и она рухнула на мокрую от дождя мостовую.
Район мигом ожил, и кто-то из собравшейся обеспокоенной толпы накрыл Джуди одеялом. Люди сразу же вызвали полицию и скорую. Лупо, рассказав швейцару «Элифаса» о стрельбе, также вернулся к упавшей Джуди.
Дежурившие в этом районе в гражданской машине без опознавательных знаков детектив-сержант Джозеф Коффи и его напарник уехали оттуда всего за несколько минут до начала стрельбы. Услышав вызов по рации, двое разъяренных полицейских поспешили вернуться.
В трех кварталах к югу от места происшествия свидетель заметил коренастого белого мужчину в темной одежде, который бежал по 211-й улице, удаляясь от места стрельбы. Другой свидетель видел, как хорошо одетый усатый молодой человек с волосами песочного цвета запрыгнул в желтую или золотистую машину типа «шевроле-нова» и рванул прочь из района, не зажигая фар. Очевидец сообщил часть цифр с номера автомобиля, но это ни к чему не привело. Считалось, что замеченный человек наблюдал за стрельбой и сбежал в том же направлении, что и убийца, – однако информацию предпочли сохранить в тайне. (Похожий автомобиль был припаркован через дорогу от места убийства Донны Лория в Бронксе. Позднее появятся доказательства присутствия такого же типа машины еще при двух нападениях Сына Сэма.)
В больнице хирурги залатали запястье Лупо и его порезанную ногу. Джуди Пласидо выздоровела, что трудно назвать иначе как чудом. Однако ни она, ни Лупо не смогли описать нападавшего полиции.
Заголовки вышедших после нападения газет усилили массовое ощущение ужаса, охватившее Нью-Йорк. Страх нагнетался и пониманием того, что полиция, по всеобщему признанию, не добилась в расследовании никаких сколько-нибудь значимых успехов. Численность опергруппы «Омега» под руководством Дауда увеличили, а в начале июля мэр Бим объявил, что выделяет на это дело еще больше полицейских и планирует усилить патрулирование улиц в преддверии 29 июля – годовщины смерти Донны Лория в Бронксе.
В послании Бреслину Сын Сэма написал: «Скажи-ка, Джим, что ждет тебя двадцать девятого июля?» Бим действовал в ответ на эти слова, однако некоторые, включая журналистов «Нью-Йорк таймс», раскритиковали его за спекуляцию.
Двадцать восьмого числа в колонке под названием «Убийце с 44-м калибром на его первый День смерти» Бреслин задался вопросом, ждать ли нового удара Сына Сэма: «И где-то в нашем городе одиночка, безумный одиночка берет в руки эту газету и злорадствует. Он снова добился своего. Важен ли для него завтрашний день, 29 июля, настолько, что ему придется выйти на ночные улицы и найти себе жертву? Или он будет сидеть взаперти, смотреть в свое чердачное окно и трепетать от ощущения собственной власти, той власти, которой он обладает над газетами и телевидением, мыслями и разговорами большей части городской молодежи?»
Две представительницы упомянутой городской молодежи, двадцатилетняя Стейси Московиц и ее пятнадцатилетняя сестра Рикки, знали о годовщине 29 июля не хуже других жителей Нью-Йорка.
В четверг, двадцать восьмого числа, сестры вышли из своего дома в бруклинском районе Флэтбуш и отправились в ресторан «Бифштекс от Чарли», расположенный на Оушен-авеню в Шипсхед-Бей.
Миниатюрная Стейси, рост которой составлял всего пять футов два дюйма , работала координатором цвета в офисе обувной корпорации «Минелла», размещавшемся в Эмпайр-стейт-билдинг в самом центре Манхэттена. До того как устроиться на эту работу, привлекательная кареглазая блондинка отучилась в старшей школе Лафайетт в Бруклине и Школе бизнеса Адельфи.
Стейси была живой, общительной девушкой и только что вернулась в Нью-Йорк после отдыха в Мексике. Когда ее отец Джерри встретил дочь в аэропорту Джона Ф. Кеннеди, она удивила его коробкой кубинских сигар, купленных в Акапулько. В этом была вся Стейси.
Пока она и Рикки лениво болтали в ожидании ужина, к их столику подошел высокий молодой человек с темными волосами и усами и спросил, не позволят ли они на минутку к ним присоединиться. Сестры с любопытством уставились на красивого незваного гостя.
– Ладно, – кивнула Стейси, и Роберт Виоланте скользнул к ним в кабинку.
Двадцатилетний Виоланте окончил старшую школу в бруклинском Нью-Утрехте и успел поработать продавцом в нескольких магазинах мужской одежды. Он жил с родителями на Бей-ридж-парквей и ныне устроил себе летние каникулы, отдыхая от работы, однако планировал вернуться к ней после Дня труда .
В «Бифштекс от Чарли» он пришел с двумя друзьями и заметил Стейси и Рикки, едва они вошли в зал. Решив наладить знакомство, он поначалу сосредоточил внимание на младшей Рикки. Однако та, сообразив, что он слишком стар для нее, перевела разговор на Стейси, и Виоланте быстро переключился.
В итоге он позвал Стейси на свидание. Ее привлекла его уверенность в себе, и она рассудила, что их род занятий – ее работа в обувном бизнесе и его розничная торговля – во многом схожи. Поэтому девушка согласилась пойти с ним на свидание, и Виоланте записал ее номер телефона и адрес, сказав, что заедет за ней в восемь вечера в субботу, 30 июля.
Тем временем выше по течению реки Гудзон, в одной из квартир жилого дома, расположенного в пригородном Йонкерсе, молодой человек по имени Дэвид Берковиц решил использовать юбилейную дату в собственных целях. Он прекрасно знал, что стоит на кону и чем это может для него закончиться. Однако иная возможность могла и не представиться, поэтому он не стал откладывать задуманное. Его личное «празднование» 29 июля должно было произвести ошеломляющий эффект. Он вряд ли мог помыслить, что власти сохранят его письмо в тайне. Ко мне в руки оно попадет лишь четыре года спустя.
Внимание всем полицейским учреждениям в округе трех штатов !
Довожу до вашего сведения, что сатанинский культ (дьяволопоклонники и магопрактики), существующий на протяжении довольно длительного времени, получил указание от своего высшего командования (Сатаны) начать систематические убийства и умерщвления юных девушек и людей чистой крови с хорошим здоровьем.
В рамках сатанинского ритуала, предполагающего пролитие крови невинных жертв, они планируют убить по меньшей мере 100 молодых жинщен и мужчин, но главным образом жинщен…
Внимание: улицы будут залиты кровью.
Я, Дэвид Берковиц, был избран, избран с рождения, чтобы стать одним из палачей этого культа.
Имеющий глаза, да увидит погибшие жертвы.
Имеющий уши, да услышит, что я сказал.
29 июля наступило и прошло без происшествий.
