Кладбище домашних животных

6

Луис вернулся поздно, чувствуя себя пристыженным. Никто не просил его осмотреть Норму Крэндалл; когда он перешел улицу («дырогу», поправил он себя), леди уже пошла спать. Джуд темным силуэтом вырисовывался на фоне окон незнакомого крыльца. Был слышен уютный скрип кресла-качалки. Луис постучался в дверь крыльца, которая дружелюбно отворилась. Сигарета Крэндалла мерцала в сумерках, как большой светлячок. По радио играли «Ред Сокс», и все это вселяло в душу Луиса Крида странное ощущение домашнего тепла.

– Док, – сказал Крэндалл. – Я так и думал.

– Надеюсь, вы не шутили насчет пива? – спросил Луис, заходя внутрь.

– О, насчет пива я никогда не вру, – ответил Крэндалл. – Тот, кто это делает, наживет врагов. Садитесь, док. Я только принесу еще пару холодного.

Крыльцо было длинным и узким, здесь стояли плетеные стулья и диванчик. Луис сел на стул, удивившись тому, какой он удобный. По левую его руку стояла бадья с кубиками льда и несколькими банками пива «Блэк лэйбл». Он взял одну.

– Спасибо, – сказал он и открыл банку. Первые два глотка показались ему блаженством.

– Еще раз добро пожаловать, – сказал Крэндалл. – Надеюсь, вам здесь будет хорошо, док.

– Аминь, – сказал Луис.

– Если вы хотите крекеров или еще чего, могу принести. У меня стоит крысиный, но он еще не поспел.

– Что-что?

– Крысиный сыр. «Мистер Рэт».

– Да нет, спасибо, обойдусь пивом.

– Ну что ж, тогда все в порядке.

– Ваша жена уже спит? – спросил Луис, удивляясь, почему открыта дверь.

– Ага. Иногда она сидит со мной, но редко.

– Ее очень мучают боли?

– А вы видели артрит без болей? – ответил Крэндалл вопросом на вопрос.

Луис покачал головой.

– Надеюсь, сейчас ей получше. Она ведь не любит жаловаться. Она хорошая старуха, моя Норма. – В голосе его мелькнула теплота. По дороге номер пятнадцать проехала цистерна, такая длинная, что в какой-то момент Луис не видел за ней своего дома. На боку цистерны в последних лучах света поблескивало слово «Оринко».

– Откуда эти чертовы грузовики? – спросил он.

– «Оринко» недалеко от Оррингтона, – ответил Крэндалл. – Фабрика химических удобрений. Все время ездят здесь. И цистерны с горючим, и мусоровозы, и люди, которые едут на работу в Бангор или Брюэр, а потом возвращаются домой. – Он покачал головой. – В Ладлоу есть только одна вещь, которая мне не по вкусу. Эта проклятая дорога. Никакого покою от нее. Они ездят всю ночь и весь день. Иногда даже будят Норму. Да что там, они и меня будят, а я-то сплю, как бревно.

Луис, который думал о непривычной тишине Мэна, особенно разительной после шумного Чикаго, только кивнул.

– Ничего, скоро арабы перекроют краны, и им останется выращивать цветочки, – сказал Крэндалл.

– Может, вы и правы. – Луис поднял свою банку и удивился, найдя ее пустой.

Крэндалл засмеялся:

– А вы увлеклись, док. Давайте, давайте.

Луис, поколебавшись, сказал:

– Спасибо, не больше одной. Мне уже пора.

– Конечно. Небось устали перетаскивать?

– Еще бы, – согласился Луис, и какое-то время они молчали. Молчание было уютным, как будто они знали друг друга очень давно. Это было чувство, о котором Луис читал в книгах, но сам никогда не испытывал. Он устыдился своих недавних мыслей о бесплатной медицинской консультации.

По дороге пророкотал грузовик, его фары мерцали, как упавшие с неба звезды.

– Да, чертова дорога, – повторил Крэндалл рассеянно и опять повернулся к Луису. На губах его появилась едва заметная улыбка. Он прикрыл ее сигаретой и зажег спичку о ноготь большого пальца. – Помните тропу, которую заметила ваша дочь?

Какое-то время Луис не мог вспомнить; Элли заметила великое множество вещей, прежде чем свалилась спать. Потом он припомнил. Широкая тропа, вьющаяся по полю и уходящая куда-то на холм.

– Да. Вы обещали рассказать что-то о ней.

– Обещал и расскажу, – сказал Крэндалл. – Эта тропа уходит в лес на полторы мили. Здешние дети с дороги номер пятнадцать хорошо знают эту тропу. Дети вырастают… многое изменилось с тех пор, когда я сам был мальчишкой, но они продолжают туда ходить. Должно быть, рассказывают друг другу. Каждую весну ходят туда толпой, и так все лето. Не все в городе знают о нем – многие, но не все, так что там не очень людно, – но все, кто знает, ходят туда.

– Ну, и что же там такое?

– Кладбище домашних животных, – сказал Крэндалл.

– Что-что? – переспросил изумленный Луис.

– Это не так уж странно, как кажется, – сказал старик, затягиваясь. – Это все дорога. На ней гибнет много животных. Кошки, собаки и не только. Один из этих грузовиков «Оринко» сбил ручного енота, которого завели дети Райдеров. Это было, дай Бог памяти, в семьдесят третьем, а может, и раньше. До того, как запретили держать енотов или этих вонючих скунсов.

– А почему запретили?

– Бешенство, – ответил Крэндалл. – В Мэне появилось много случаев. Здоровенный сенбернар как-то взбесился пару лет назад и убил четверых. После этого поднялся страшный шум. Собак-то можно привить, и им никакое бешенство не страшно. А этих вонючек коли хоть два раза в год – и никакого толку. Но этот енот у Райдеров был действительно то, что называют «лапочка». Он был толстый, прямо круглый, и лез к вам лизаться, как собачонка. Их отец даже заплатил ветеринару, чтобы тот его кастрировал, и это влетело ему в копеечку. Райдер, он работал на Ай-би-эм в Бангоре. Они переехали в Колорадо пять лет назад… или, может, шесть. Глупо было уезжать, они ведь уже почти старики. Жалели ли они этого енота? Я думаю, да. Мэтти Райдер так ревел, что мать перепугалась и хотела вести его к доктору. Потом все прошло, но он, наверно, так и не забыл. Когда такие славные зверушки гибнут на дороге, дети ведь никогда не забывают.

Мысли Луиса обратились к Элли, которая спала дома с мурлыкающим Черчем у ног.

– У моей дочери есть кот, – сказал он, – Уинстон Черчилль. Мы сокращенно зовем его Черч.

– Когда он ходит, у него болтается?

– Прошу прощения? – Луис не понял вопроса.

– Вы его не кастрировали?

Из-за этого еще в Чикаго у них возник спор с ветеринаром. Луис запротестовал. Он не мог сказать, почему. Даже не из мужской солидарности с котом дочери и не из-за боязни мышей – все это были второстепенные причины; нет, он не хотел вытравлять в Черче нечто такое, чем тот, вероятно, дорожил, и боялся потом встретить укоризненный взгляд зеленых кошачьих глаз. Наконец он сказал Рэчел, что, когда они переедут, вопрос решится. А теперь вот Джуд Крэндалл из Ладлоу говорит ему про дорогу и советует кастрировать кота. Немного иронии, доктор Крид, – это всегда помогает в жизни.

– Я бы его кастрировал, – сказал Крэндалл, гася окурок пальцами. – Кастрированный кот не очень-то любит бегать. А так он станет метаться туда-сюда, и в конце концов с ним будет то же, что и с енотом Райдеров, и спаниелем Тимми Десслера, и с попугаем миссис Брэдли. Попугай не мог перелететь через дорогу, понимаете? И однажды решил по ней пройтись.

– Я подумаю над вашим советом, – сказал Луис.

– Подумайте, – сказал Крэндалл и поднялся. – Как вам пиво? Я пойду закушу ломтиком старого «Мистера Рэта».

– Пиво пошло хорошо, – сказал Луис, тоже вставая. – Ну, и я пошел. Завтра тяжелый день.

– Пойдете в университет?

Луис кивнул:

– Студентов не будет еще две недели, но должен же я узнать, что мне надо делать.

– Да уж, если вы не будете знать, где какие таблетки лежат, то неприятностей не оберетесь. – Крэндалл протянул ему руку, и Луис потряс ее, снова подумав о том, какие у стариков хрупкие кости. – Заходите как-нибудь вечерком. Познакомлю с моей Нормой. Думаю, вы ей понравитесь.

– Я зайду, – пообещал Луис. – Рад был познакомиться, Джуд.

– Я тоже. Заходите. Можно и пораньше.

– Спасибо, зайду.

Луис подошел к дороге и остановился, пропуская колонну из пяти машин, следующих в направлении Бакспорта. Потом, помахав рукой, он перешел улицу («дырогу», снова поправил он себя) и вошел в свой новый дом.

Там царил сон. Элли спала крепко, не двигаясь, а Гэдж лежал в кроватке в своей обычной позе, на спине. Луис поглядел на сына, сердце его внезапно захлестнула волна почти безумной любви. Он подумал, что причина этого в том, что все знакомые чикагские места и лица исчезли, и их семья очутилась здесь, где ничего и никого еще не знали.

Он подошел к сыну и, поскольку его никто не видит, поцеловал свои пальцы и осторожно поднес их к щеке Гэджа между прутьев кроватки.

Гэдж агукнул и повернулся на бок.

– Спи спокойно, малыш, – сказал Луис.

Он не спеша разделся и улегся на свой край двухспальной кровати, что пока была только матрасом, уложенным на пол. Он почувствовал, как проходит дневное напряжение. Рэчел не шевелилась. Нераспакованные коробки причудливо громоздились вокруг.

Прежде чем уснуть, Луис приподнялся на локте и поглядел в окно. Их комната выходила на дорогу, и он мог видеть дом Крэндалла. Было слишком темно, чтобы разглядеть очертания, но он видел огонек сигареты. «Все сидит, – подумал он. – Он может сидеть еще долго. Старики ведь плохо спят. Может быть, они ожидают. Но чего?»

Луис думал об этом, когда уснул. Ему приснилось, что он разъезжает по Диснейуорлду в белом фургоне с красным крестом на боку. Гэдж был рядом, и во сне ему было уже десять лет. И Черч сидел на кресле белого фургона, глядя на Луиса ярко-зелеными глазами, и на Мэйн-стрит, у вокзала тысяча восемьсот девяностых годов, Микки Маус пожимал руки столпившимся ребятишкам, их ручонки тонули в его громадных картонных перчатках.