Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Цира
Студенческие годы – счастливейшая пора в жизни человека. Нужно несколько лет прожить жизнью студента, чтобы по достоинству оценить прелесть корки черного хлеба, натертой чесноком; понять психологию трамвайного зайца; вкусить сладость потом заработанной тройки; испытать радость восстановления стипендии; почувствовать противную дрожь в коленях перед экзаменом; насладиться прохладой рассвета после бессонной ночи, проведенной над конспектами и учебниками; познать цену настоящей дружбы и, наконец, пережить гордость от того, что ты, вчерашний босоногий сельский мальчуган, сегодня являешься полноправным, уважаемым гражданином – студентом Государственного университета… Впрочем, как я ухитрился сдать приемные экзамены и стать студентом – это навсегда останется необъяснимым чудом для Илико, Иллариона, моих лекторов и, пожалуй, для меня самого. Единственный человек, который не сомневался в моих феноменальных способностях, – это моя бабушка.
Замечательные порядки в университете! Студент может в течение месяца не заглядывать в книгу – никто за это не поставит ему двойку в зачетной книжке; студент может прогулять пять, десять, пятнадцать лекций – никто за это не вызовет в деканат его родителей… На уроках, или, как их здесь называют, лекциях, присутствуют сто-двести человек. Часть присутствующих пишет, часть – рисует, одни мирно беседуют, другие решают кроссворды. Здесь можно встретить и мечтателей: они не пишут, не рисуют, не разговаривают – они сидят молча и предаются мечтам. Почему они не делают это у себя дома или в парке – трудно понять. А многие сладко спят… Короче говоря, лекции созданы для таких людей, как я, и меня вполне устраивают. Но у лекций, как и у всего на свете, есть один серьезный недостаток: рано или поздно они приближаются к концу. Программа исчерпана. Лекторы иронически улыбаются студентам. Великая опасность надвигается на стан студенчества. Наступает эра тропической лихорадки – сессия.
Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников, готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в экзаменационный лист («A вдруг двойка»?!), увидев же заветную, долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и шатающейся походкой покидаем комнату…
…Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота – экзаменационная комиссия.
– Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается олово и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? – грозно вопрошает Цира.
– Олова или меди?
– Олова!
– Наибольшее количество олова, насколько я помню, у нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает – это мне неизвестно.
– Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! – сердится Нестор.
– Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей плачу.
– Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник! О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного от тебя не видела?! – подает реплику из своей комнаты тетя Марта.
– Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу! Первого вопроса вы не знаете! – улыбается Цира.
– Уважаемый лектор, прошу вас…
– Зурико, перестань паясничать! – выходит из терпения Отар.
– Ладно… Второй вопрос – машиностроение в Соединенных Штатах Америки… Соединенные Штаты Америки состоят из штатов. Не подумайте только, что это – учрежденческие штаты, которые то раздувают, то сокращают…
– Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! – обижается Цира.
Я продолжаю:
– В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно развито. Только за один год Форд выпускает… Я точно не помню, сколько, но, говорят, на одного человека пять машин приходится… Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к ней, открываешь дверцу…
– Дверца открывается автоматически! – поправляет Шота.
– Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара, нажимаешь вторую кнопку – выскакивают спички, нажимаешь третью…
– И выскакивает жареный поросенок! – продолжает Шота. – Нажимаешь еще – выскакивает горячее гоми, потянешь из шланга – и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль – получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую – польется задумчивая «Мравалжамиер»…
– И не жаль ему продавать такую машину! – удивляется Нестор.
– Ничего не поделаешь – нужда! – говорит Шота.
– Не надоело вам балагурить! – злится Цира.
На минуту все умолкают. Потом я продолжаю:
– Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной шар.
– Эх, мне бы застежку от того пояса… Какие бы зубы я себе вставил! – произнес мечтательно Нестор, показывая в улыбке свои черные зубы.
– Гм, зубы! – ухмыльнулся Шота. – Вот если бы то золото дали мне…
– Что бы ты сделал? – спросил Нестор.
– Прежде всего – порвал бы все конспекты и тетради… Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и ушел… Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с килограммчик золота – на марки, если соскучится, пусть напишет мне письмо… А потом – пардон, гуд бай, адьё, будьте здоровы, шапку на голову и – прощайте.
– А еще?
– Что – еще!
– Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем расплатиться за комнату, – попросил я.
– Вот еще! А мне-то какое дело!
– Тетя Марта! Слышишь?
– Слышу, сынок, – отзывается тетя Марта. – Все вы одного поля ягоды – жулики и бездельники!..
– Отвечайте на третий вопрос, – напоминает Цира.
– К третьему вопросу я не готов… – смущаюсь я.
– У кого есть вопросы? – обращается Цира к членам комиссии.
– Разрешите! – говорит Отар.
– Пожалуйста!
– Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует – на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра сдавать экзамен?
– Я отказываюсь отвечать! – возмущаюсь я. – Такого вопроса нет в программе!
Потом наступает черед следующего.
…Мы расходимся поздней ночью.
Отар, Нестор и Шота живут в студгородке, Цира – на улице Мачабели. Каждый раз провожаю ее я. Цира – красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая. Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы похожи на влюбленных – так, по крайней мере, говорят товарищи.
…Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся на нас и тут же снова засыпают. Они даже не подозревают, как прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки постовых милиционеров…
– Зурико!
– Что, Цира?
– Ты любишь гулять ночью?
– Люблю.
– Тебе не страшно?
– Нет. А тебе?
– Мне страшно.
– Чего же ты боишься?
– Вдруг нас… разденут?
– Меня разве только одеть могут…
– Ну а если меня разденут?
– Тогда я закрою глаза!
– Только и всего! Хорош кавалер!
– Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраивает?
– Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни, сильные, но ужасные трусы!
– Я боюсь только ножа.
– И я. И револьвера тоже.
– А мышей ты не боишься?
– Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда!
– Вижу.
– Они пьяны. Перейдем на другую сторону.
– Стыдно!
– Перейдем, прошу тебя! – Цира крепко прижалась ко мне.
– Не глупи! Стыдно!
Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй направился прямо к нам.
Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня подкашивались колени.
Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку и вдруг рявкнул:
– Эй, есть у тебя закурить?!
– Конечно, есть! Пожалуйста! – пролепетал я, протягивая ему пачку папирос.
– Спички!
– Пожалуйста! – Я зажег дрожащими руками спичку и поднес ее к самому носу незнакомца.
– Вчера я бросил курить, – заявил мужчина, – и с тех пор папиросу в рот не брал… И сейчас не стану курить, так просто, побалуюсь… Человек должен быть хозяином своего слова!
Он прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся.
– Ты куришь? – вдруг спросил он меня.
– Нет, что вы!
– Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил. И никто не заставит меня взять в рот папиросу! – сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел.
Мы медленно двинулись дальше.
Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге.
– Ну-ка, лови меня!
Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи.
– Уф, устала!
Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза.
– Эх, если б ночь длилась бесконечно… – вздохнула Цира.
– Почему, Цира?
– Так… ночь лучше дня…
Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку.
– Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого?
– Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. – Цира подбежала к чинаре. – Не веришь? Хочешь, поцелую?
Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне:
– И воробьев я люблю!
– Чудачка ты!
– Может быть. А ты кто?
– Кажется, я тоже чудак!
– Нет, ты просто глуп!
– Благодарю!
– Впрочем, глуп – это не то слово. Ты слеп и глух!
Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила:
– Видишь меня?
– Представь себе – вижу!
Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила:
– Слышишь?
Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал…
И снова мы идем по аллее чинар.
– Зурико!
– Да, Цира?
– Я люблю тебя!
– Врешь!
– Нет, это правда, Зурико.
– Врешь, Цира, и давай не будем про это…
Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней.
Вдруг Цира обернулась – в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меня и убежала.
…Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар…
…Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера.
– Здравствуйте! – глупо улыбнулся я ему.
– Гражданин, предъявите документы!
– Для чего вам мои документы?
– Гражданин! Вам говорят – предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица…
– Что значит – птица?
– Разговоры!!
– Почему вы кричите?
– Плати штраф!
– У меня нет денег…
– Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь!
– Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег!
– Разговоры!!
В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил:
– Ого, опять попался?
– Что вы, батоно, я впервые в милиции!
– Разговоры!
– Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал!
– Неправда, батоно! Никого я не ругал!
– Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! – сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: – Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?!
– Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться!
Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел.
– Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду?
– Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!..
– Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! – привстал высокий, худой мужчина. – Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования!
– В самом деле, выражайся приличнее! – прикрикнул дежурный на пьяницу.
– Ва! А почему он задевает мою профессию?
– Что вы, он не заикался о вашей профессии, – вмешался я.
– Как это – не заикался! Только что он назвал меня пьяницей!
– О-о, это нехорошо! – сказал я педагогу.
– Молодой человек, вы не можете себе представить, что это за тип!
– Сам ты тип! – обиделся носатый.
– Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, – продолжал педагог, – это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит. Покоя соседям не дает!
– Это правда? – строго спросил я носатого.
– Что значит – правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ba! Разве я сам этого не знаю? Зачем он мне напоминает? Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!..
– Кретин! – подсказал педагог.
– Да, кретин! Ну это еще ничего. Но – аферист!
– Как, неужели вы назвали его аферистом? – спросил я у педагога.
– О, вы его не знаете, молодой человек! Он хоть кого выведет из терпения!.. Извел, измучил соседей!
– Каких соседей? Почему никто, кроме тебя, не жалуется?
– Боятся тебя!
– Не боятся, а любят, уважают!
– Вот, извольте, у меня заявление. Подписано всеми соседями!
– Все они аферисты! Вроде тебя! – Носатый повернулся спиной к дежурному и обратился ко мне: – Давай поговорим, рассудим! Почему человек напивается? С горя! А раз у человека горе – значит он нервничает! А когда человек нервничает, он кричит. Послушать его – так человеку нельзя в собственном доме ни выпить, ни покричать!.. Что же это получается?
– Нет, почему, выпить, конечно, можно, но…
– Слава богу, наконец-то нашелся один нормальный человек! – обрадовался носатый.
– Да разве он пьет? Он поглощает вино ведрами! Да черт с ним, пусть хоть крысиный яд лопает, но почему должны страдать мы, соседи? Нет, вы только взгляните на него, видите, какой у него красный нос?
– Слышишь, да? При свидетелях оскорбляет! – пожаловался мне носатый.
– Нет, что правда, то правда, нос у тебя в самом деле красный! – сказал я.
– Что же тут такого! Кому какое дело до моего носа? Захочу, выкрашу его в зеленый цвет! Что, запрещено?
– Уважаемый, – обратился ко мне педагог, – разрешите узнать ваше имя…
Я не успел ответить: кулак дежурного со всей силой опустился на стол. Звякнули стекла в окне. В комнате наступила гробовая тишина.
– Как ты смеешь, сопляк, устраивать здесь допрос?! – рявкнул дежурный. – Встань сейчас же и сними фуражку!
– Почему вы сердитесь, батоно? Я же помогаю вам!
– Не нуждаюсь я в твоей помощи! А ты, – обернулся он к носатому, – убирайся отсюда, и чтоб больше не смел беспокоить соседей!
– Сию минуту, начальник! Но у меня просьба одна к вам… Я человек тихий, спокойный, за всю свою жизнь даже мухи не убил… Пусть он не называет меня аферистом!
– Убирайся!
– Иду, иду!
Пьяница направился к двери. Поравнявшись со мной, он нагнулся ко мне:
– Я подожду тебя на улице… Выйдешь – угощу на славу!
– Убирайся, пока я не передумал! – заорал дежурный.
Носатый мигом выскользнул из комнаты. Педагог положил свое заявление на стол дежурного, вежливо кивнул головой и вышел.
Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась тетя Марта. Изумленный дежурный вскочил, вышел из-за стола и подошел к ней:
– Тетя Марта, в чем дело? Что тебе тут понадобилось?
– Мальчик пропал! Пропал мой мальчик!
Я притаился в своем углу.
– Какой мальчик, тетя Марта?
– Мой квартирант, Зурико Вашаломидзе! Ушел и не вернулся!.. Все больницы, все милиции обегала!.. Словно в воду канул!.. Помоги, сынок, позвони куда-нибудь!.. Если с моим мальчиком случится беда, я сойду с ума!.. Зурикела, дорогой мой мальчик, куда же ты делся?.. Горе мне, несчастной!.. Позвони, позвони, сынок!..
Я молча сидел в углу, прислушивался к причитаниям тети Марты, и сердце мое замирало от радости. Меня ищут, обо мне беспокоятся! Тетя Марта, старая, ворчливая женщина, бегает по городу, разыскивает меня, словно я ей сын или близкий родственник!
Я не вытерпел, вышел из своего угла и обнял ее.
– Тетя Марта! Я здесь!
– Боже мой! Откуда ты взялся? Ах ты, бесстыдник! Прохвост! Я всполошила весь город, а он сидит здесь и болтает!.. Негодяй!.. Как ты сюда попал, разбойник? Отвечай!
– Просто так, тетя Марта… Зашел мимоходом…
– За что вы его арестовали, сынок? – спросила она дежурного.
– Не знаю, тетя Марта… Милиционер привел…
– Не знаешь? Что же ты в таком случае знаешь? Зачем тебя здесь посадили? Привели к тебе ребенка, а ты даже не поинтересовался – за что? Да разве он похож на убийцу или грабителя? Или на хулигана?
– Тетя Марта…
– Я тебе покажу тетю!.. А ты, бесстыдник, марш домой! Извинись перед начальником и выкатывайся вон! Я с тобой еще поговорю!..
Тетя Марта вытолкала меня из комнаты. Я успел лишь помахать рукой дежурному, который стоял с разинутым от удивления ртом.
Всю дорогу тетя Марта молчала. Подойдя к своей двери, я повернулся и поцеловал ее в щеку.
– Убирайся, босяк! – сказала она и утерла щеку. Потом прошла в свою комнату и повернула в замке ключ.
Спать я не ложился.
Над древней Нарикала занималась заря…
