Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава одиннадцатая. Буря
За всю следующую неделю, с 14 по 21 февраля, на судне не произошло ничего примечательного. Северо-западный ветер понемногу крепчал, и «Пилигрим» быстро продвигался вперед, делая в среднем по сто шестьдесят миль в сутки. Большего и нельзя было требовать от судна такого тоннажа.
Дик Сэнд предполагал, что шхуна приближается к водам, по которым проходят трансокеанские пароходы, поддерживающие пассажирское сообщение между двумя полушариями. Он надеялся встретить один из таких пароходов и твердо решил либо переправить на него своих пассажиров, либо получить с него временное подкрепление из нескольких матросов, а может быть, и офицера. Но как ни всматривался он в даль, нигде не было видно ни одного судна. Море по-прежнему оставалось пустынным.
Это не могло не удивлять Дика Сэнда. Он участвовал уже в трех дальних плаваниях на китобойных судах и много раз пересекал эту часть Тихого океана, где, по его расчетам, находился сейчас «Пилигрим». При этом он неизменно встречал то американское, то английское судно, которые либо шли от мыса Горн к экватору, либо направлялись к этой крайней южной оконечности Американского континента.
Но Дик Сэнд не знал и не мог даже подозревать, что сейчас «Пилигрим» находится в более высоких широтах, то есть гораздо южнее, чем он предполагал.
Это обусловливалось двумя причинами.
Во-первых, местные течения, скорость которых Дик Сэнд мог оценить лишь очень приблизительно, незаметно, но непрерывно сносили корабль в сторону от курса.
Во-вторых, компас, испорченный преступной рукой Негоро, давал неправильные показания, а Дик Сэнд не мог их проверить, так как второй компас был сломан. Поэтому хотя молодой капитан считал – и не мог не считать, – что ведет судно на восток, в действительности он вел его на юго-восток! Компас всегда был перед его глазами. Лаг регулярно бросали. Эти два прибора позволяли приблизительно определять число пройденных миль и более или менее точно вести судно по курсу. Но достаточно ли этого было?
Дик Сэнд всячески старался внушить бодрость миссис Уэлдон, которая иногда тревожилась из-за последних неприятных случайностей.
– Мы доплывем, мы доплывем, – говорил он ей. – Мы доберемся до американского побережья. Не так уж важно, в каком месте, но мимо пройти мы не можем.
– Я не сомневаюсь в этом, Дик!
– Конечно, миссис Уэлдон, я был бы куда спокойнее, если бы вас не было на борту и мне приходилось бы думать только о нас, но…
– Но если бы меня не было на борту, – отвечала миссис Уэлдон, – если бы кузен Бенедикт, Джек, Нэн и я не плыли на «Пилигриме» и если бы вы не подобрали в море Тома и его товарищей, то вас было бы тут только двое – ты и Негоро!.. Что было бы с тобой, если бы ты остался один с этим злым человеком, которому ты не можешь доверять? Да, мой мальчик, что с тобой было бы?
– Я начал бы с того, – решительно сказал юноша, – что лишил бы Негоро возможности вредить…
– И один управился бы с судном?
– Да, один… с помощью Божьей.
Твердый и решительный тон юноши успокаивал миссис Уэлдон. И все же она не могла отделаться от тревожного чувства, когда смотрела на своего маленького сына. Мужественная женщина старалась ничем не проявлять своего беспокойства, но как щемило материнское сердце от тайной тоски!
Однако если молодой капитан не обладал еще достаточными навигационными знаниями, чтобы определять место своего корабля в море, у него было чутье истого моряка и «чувство погоды». Вид неба, с одной стороны, и показания барометра – с другой, позволяли ему наперед подготовиться к изменениям ветра. Капитан Халл, хороший метеоролог, научил его пользоваться этим инструментом, предсказания которого на редкость точны.
Мы вкратце расскажем здесь, как надо вести наблюдения с помощью барометра.41
«1. Когда после достаточно долгого периода хорошей погоды барометр начинает быстро и непрерывно падать – это верный признак дождя. Однако если хорошая погода стояла очень долго, ртутный столбик может опускаться два-три дня, раньше чем в атмосфере произойдут сколько-нибудь заметные изменения. В таких случаях чем больше времени прошло между началом падения ртутного столба и началом дождей, тем дольше будет держаться дождливая погода.
2. Если, наоборот, во время долгого периода дождей барометр начнет медленно, но непрерывно подниматься, можно с уверенностью предсказать наступление хорошей погоды, и эта хорошая погода удержится тем дольше, чем больше времени прошло между началом подъема ртутного столба и первым ясным днем.
3. В обоих случаях, если погода изменится сразу после начала подъема или падения ртутного столба, это изменение будет весьма непродолжительным.
4. Если барометр медленно, но беспрерывно поднимается в течение двух-трех дней и дольше, это предвещает хорошую погоду, хотя бы все эти дни и лил не переставая дождь, и vice versa.42 Но если барометр медленно поднимается в дождливые дни, а с наступлением хорошей погоды начинает падать, – хорошая погода удержится очень недолго, и vice versa.
5. Весной и осенью быстрое падение барометра предсказывает ветреную погоду. Летом, если погода стоит жаркая, оно предсказывает грозу. Зимой, после продолжительных морозов, быстрое падение ртутного столба говорит о предстоящей перемене направления ветра, сопровождающейся оттепелью и дождем, но повышение ртутного столба во время продолжительных морозов предвещает снегопад.
6. Частые колебания уровня ртутного столба, то поднимающегося, то падающего, ни в коем случае не следует рассматривать как признак приближения длительного периода сухой либо дождливой погоды. Только постепенное и медленное падение или повышение ртутного столба предвещает наступление долгого периода устойчивой погоды.
7. Когда в конце осени, после долгого периода ветров и дождей, барометр начинает подниматься, это предвещает северный ветер и наступление морозов».
Таковы общие выводы, которые можно сделать из показаний этого ценного прибора.
Дик Сэнд отлично знал эти правила и за время своей жизни на море много раз убеждался, насколько они верны, а потому мог заранее подготовиться ко всем переменам погоды.
И вот 20 февраля показания барометра начали беспокоить молодого капитана, и он несколько раз в день подходил к прибору, чтобы записать его показания. Дело в том, что барометр начал медленно и непрерывно падать. Это означало дождь; но так как дождь все не начинался, Дик Сэнд пришел к выводу, что дурная погода продержится долго. Действительно, этого и следовало ожидать.
Но начало дождя означало и начало ветра; и в самом деле, к этому дню ветер посвежел настолько, что скорость его достигла шестидесяти футов в секунду, то есть тридцати одной мили в час.43
Молодому капитану пришлось принять некоторые меры предосторожности, чтобы ветер не повредил парусов и мачт «Пилигрима».
Он уже велел убрать бом-брамсель, топсель и кливер, а теперь приказал еще опустить брамсель и взять два рифа на марселе.
Этот последний маневр нелегко было выполнить с таким неопытным экипажем. Но отступать было нельзя, и действительно никто не отступил.
Дик Сэнд в сопровождении Бата и Остина взобрался на рей и, правда не без труда, убрал брамсель. Если бы падение барометра не было таким зловещим, он оставил бы на мачте оба рея. Но теперь, предвидя, что ему придется облегчить эту мачту, а может быть, и снять ее совсем, он спустил их и уложил на палубе. Ведь вполне понятно, что при урагане нужно уменьшить не только площадь парусов, но и площадь самой мачты. Это очень помогает судну – ведь чем меньше высоко расположенный груз, тем легче оно переносит сильную качку.
Когда работа была закончена – а она отняла около двух часов, – Дик Сэнд и его помощники взяли два рифа на марселе. У «Пилигрима» не было двойного марселя, какой ставят теперь на большинстве судов, и это облегчило их задачу. Экипажу пришлось, как в старину, бегать по пертам, ловить хлопающий по ветру конец паруса, притягивать его и затем уже накрепко привязывать линями. Работа была трудная, долгая и опасная, но в конце концов площадь марселя была уменьшена, и шхуна пошла ровнее.
Дик Сэнд, Бат и Остин спустились на палубу. Теперь «Пилигрим» был подготовлен к плаванию и при очень свежем ветре.
В течение следующих трех дней – 20, 21 и 22 февраля – ни сила, ни направление ветра заметно не изменились. Однако барометр неуклонно падал, и двадцать второго Дик отметил, что он стоит ниже двадцати восьми и семи десятых дюйма.44
Не было никакой надежды на то, что барометр начнет в ближайшие дни подниматься. Небо грозно хмурилось, пронзительно свистел ветер. Над морем все время стоял туман. Темные тучи так плотно затягивали небо, что почти невозможно было определить место восхода и захода солнца.
Дик Сэнд начал тревожиться. Он не покидал палубы. Он почти не спал. Но у него хватало силы сохранить невозмутимый вид.
Утром 23 февраля ветер как будто начал утихать, но Дик Сэнд не верил, что погода улучшится. И он оказался прав: после полудня задул крепкий ветер, и волнение на море усилилось.
Около четырех часов пополудни Негоро, редко покидавший свой камбуз, вышел на палубу. Динго, видимо, спал в каком-нибудь уголке, потому что на этот раз он, против своего обыкновения, не залаял на судового кока.
Молчаливый, как всегда, Негоро с полчаса простоял на палубе, пристально всматриваясь в горизонт.
По океану одна за другой катились длинные волны, пока еще не сталкиваясь. Они были выше, чем обычно бывают при ветре такой силы. Отсюда приходилось сделать вывод, что неподалеку на западе свирепствует сильнейший шторм и что он в самом скором времени догонит корабль.
Негоро посмотрел на волнующееся море вокруг «Пилигрима», а затем поднял свои всегда спокойные, холодные глаза к небу.
Вид неба внушал тревогу. Облака летели с неодинаковой скоростью – верхние гораздо быстрее нижних. Нужно было ожидать, что в непродолжительном времени эти тяжелые массы опустятся к самой поверхности океана, и тогда вместо очень свежего ветра разыграется буря, то есть воздух будет перемещаться со скоростью примерно сорока трех миль в час.
Либо Негоро был человеком бесстрашным, либо не понимал этих грозных признаков – он остался совершенно спокоен. Больше того: на его губах мелькнула злая улыбка. Можно было подумать, что такое состояние погоды скорее радует, чем огорчает его. Он поднялся на бушприт и вскарабкался до самого бом-утлегаря.45 Казалось, он силится что-то разглядеть на горизонте. Затем он спокойно спустился на палубу и, не вымолвив ни слова, скрылся в своей каюте.
Но среди всех этих тревожных предзнаменований одно обстоятельство оставалось неизменно благоприятным для «Пилигрима»: ветер, как бы силен он ни был, оставался попутным, так что корабль, видимо, быстро приближался к берегу Америки. Даже если начнется ураган, плавание само по себе может продолжаться без особых опасностей, и действительные трудности начнутся лишь тогда, когда нужно будет пристать к незнакомому берегу.
Именно это очень беспокоило Дика Сэнда. Как он поступит, если судно очутится в виду пустынной земли, где нельзя найти лоцмана или рыбака, знающего берега? Что он сделает, если непогода заставит его искать убежища в каком-нибудь совершенно неизвестном уголке побережья? Без сомнения, сейчас еще не время было ломать себе голову над такими вопросами. Но придет час, когда надо будет принимать решение. Что ж! Дик Сэнд его примет.
В продолжение следующих тринадцати дней – от 24 февраля до 9 марта – погода почти не изменилась. Небо по-прежнему заволакивали тяжелые темные тучи. Иногда ветер ослабевал, но через несколько часов снова начинал дуть с прежней силой. Раза два-три ртутный столб в барометре начинал ползти вверх, но этот подъем на несколько линий46 был слишком быстрым и не предвещал длительного изменения погоды и установления хорошего ветра. Барометр опять падал, и ничто не предвещало перемены погоды к лучшему, по крайней мере на ближайшее время.
Иногда разражались сильные грозы; они очень тревожили Дика Сэнда. Два или три раза молнии ударяли в воду в расстоянии всего лишь одного кабельтова от судна. Затем начинался проливной дождь, и «Пилигрим» окружал густой клубившийся туман.
Случалось, вахтенный часами ничего не мог разглядеть впереди, и судно шло вслепую.
Корабль хорошо держался на волнах, но его все-таки жестоко качало. К счастью, миссис Уэлдон прекрасно выносила и боковую и килевую качку. Но бедный Джек очень мучился, и мать заботливо ухаживала за ним.
Что касается кузена Бенедикта, то он страдал от качки не больше, чем американские тараканы, в обществе которых он проводил все свое время. По целым дням энтомолог изучал свои коллекции, словно сидел в своем спокойном кабинете в Сан-Франциско.
По счастью, Том и остальные негры также не были подвержены морской болезни и по-прежнему исполняли все судовые работы по указанию молодого капитана, который сам давно уже привык ко всякой качке на корабле, гонимом буйным ветром.
«Пилигрим» быстро несся вперед, несмотря на убавленные паруса, и Дик Сэнд предвидел, что скоро придется убавить их еще. Однако он не хотел делать этого, пока не было непосредственной опасности. По его расчетам, земля была уже близко. Он приказал вахтенным быть настороже. Но молодой капитан не мог надеяться, что неопытные матросы заметят издалека появление земли. Ведь недостаточно обладать хорошим зрением – для того чтобы различить смутные контуры земли на горизонте, затянутом туманом, нужна еще и привычка. Поэтому Дик Сэнд сам все время всматривался в даль и часто взбирался на мачту, чтобы видеть дальше. Но берег Америки все не показывался.
Это было странно. По нескольким словам, вырвавшимся у него, миссис Уэлдон догадалась о его недоумении.
Девятого марта Дик Сэнд стоял на носу. Он то смотрел на море и на небо, то переводил взгляд на мачты «Пилигрима», которые начинали гнуться под сильными порывами ветра.
– Ничего не видно, Дик? – спросила миссис Уэлдон, когда юноша опустил подзорную трубу.
– Ничего, миссис Уэлдон, ничего… А ведь горизонт немного очистился – ветер еще усиливается и разгоняет туман…
– А ты считаешь, что теперь американский берег недалеко?
– Иначе и быть не может, миссис Уэлдон, и меня очень удивляет, что мы еще его не видим.
– Но корабль ведь все время шел правильным курсом?
– Все время, с тех пор как подул северо-западный ветер, – ответил Дик Сэнд. – С того самого дня, когда погиб несчастный капитан Халл и весь экипаж «Пилигрима». Это было десятого февраля. Сегодня девятое марта; значит, прошло двадцать семь дней!
– А на каком расстоянии от материка мы были тогда? – спросила миссис Уэлдон.
– Примерно в четырех тысячах пятистах милях, миссис Уэлдон. Уж в чем, в чем, а в этой цифре я уверен. Ошибка не может быть больше двадцати миль.
– А с какой скоростью шел корабль?
– С тех пор как ветер усилился, мы в среднем проходим по сто восемьдесят миль в день, – ответил Дик Сэнд. – Поэтому-то я и удивляюсь, что до сих пор не видно земли. Но еще удивительнее то, что мы за последние дни не встретили ни одного корабля, а между тем эти воды часто посещаются судами.
– А ты не мог ошибиться в вычислении скорости хода? – спросила миссис Уэлдон.
– Нет, миссис Уэлдон! Тут я ошибиться не мог. Лаг бросали каждые полчаса, и я очень точно записывал его показания. Хотите, я сейчас прикажу снова бросить лаг? Вы увидите, что мы идем со скоростью десяти миль в час, что в сутки дает больше двухсот миль!
Дик Сэнд позвал Тома и велел ему бросить лаг. Эту операцию старый негр проделывал теперь вполне умело.
Принесли лаг, прочно привязанный к линю, и бросили его за борт.
Но едва он вытравил двадцать пять ярдов,47 как вдруг линь провис.
– Ах, капитан! – воскликнул Том.
– Что случилось, Том?
– Линь лопнул!
– Лопнул линь? – воскликнул Дик. – Значит, лаг пропал!
Старый негр показал ему обрывок линя, оставшийся у него в руке.
Увы, это действительно было так. Лаг привязан был прочно, но линь оборвался посредине. А между тем он был скручен из пеньки наилучшего качества. Он мог лопнуть только в том случае, если волокна на месте обрыва основательно перетерлись. Так оно и оказалось – Дик Сэнд убедился в этом, когда взял в руки конец линя. «Но почему перетерлись волокна? Неужели от частого употребления лага?» – недоверчиво подумал юноша.
Как бы там ни было, лаг пропал, и Дик Сэнд лишился теперь возможности точно определять скорость движения судна. У него оставался только один прибор – компас. И он не знал, что показания этого компаса неверны!
Видя, как огорчен Дик этим происшествием, миссис Уэлдон не стала продолжать расспросы. С тяжелым сердцем она ушла в каюту.
Однако хотя теперь уже нельзя было определять скорость хода «Пилигрима», а следовательно, и вычислять пройденный им путь, и без лага легко было заметить, что ход судна не уменьшается.
На следующий день, 10 марта, барометр упал до двадцати восьми и двух десятых дюйма.48 Это предвещало, что скорость ветра достигнет шестидесяти миль в час.
Нужно было немедленно уменьшить площадь поднятых парусов, иначе судну грозила опасность.
Дик Сэнд решил спустить фор-брам-стеньгу и грот-стеньгу, убрать основные паруса и идти дальше только под стакселем и зарифленным марселем.
Он позвал Тома и всех его товарищей, чтобы они помогли выполнить этот трудный маневр, который, к несчастью, требовал довольно продолжительного времени.
А между тем времени не было, так как буря с каждой минутой все усиливалась.
Дик Сэнд, Остин, Актеон и Бат поднялись на реи. Том встал у штурвала, а Геркулес остался на палубе, чтобы травить шкоты, когда это понадобится.
После долгих усилий фор-брам-стеньга и грот-стеньга были наконец спущены – мачты так раскачивались, что смелые матросы сотни раз рисковали полететь в воду. Затем взяли рифы на марселе, фок убрали, и шхуна несла теперь только стаксель и зарифленный марсель.
Несмотря на это, «Пилигрим» продолжал быстро нестись по волнам.
Двенадцатого марта погода стала еще хуже. В этот день, на заре, Дик Сэнд не без страха увидел, что ртутный столбик упал до двадцати семи и девяти десятых дюйма.49
Это предвещало сильнейший ураган. «Пилигрим» не мог нести даже немногих оставленных парусов.
Видя, что ветер, того и гляди, изорвет марсель, Дик Сэнд приказал убрать его.
Но приказание это запоздало. Страшный шквал, налетевший в это время на судно, мигом сорвал и унес парус. Остина, который как раз был на брам-pee, ударило свободным концом горденя. Он получил ушиб, но довольно легкий и мог сам спуститься на палубу.
Дик Сэнд тревожно думал только об одном: по его расчетам, с минуты на минуту должен был показаться берег, и он боялся, что мчащееся с огромной скоростью судно с разбегу налетит на прибрежные рифы. Он бросился на нос, но впереди не было видно никаких признаков земли, и он вернулся к штурвалу.
Через минуту на палубу вышел Негоро. Словно против воли, он вытянул руку, указывая на какую-то точку на горизонте. Можно было подумать, что он видит в тумане знакомый берег.
Снова злая усмешка мелькнула на лице португальца, и, не промолвив ни слова, он вернулся в камбуз.
