Мир без конца

13

Мерфин увидел, что середина моста прогнулась, будто лошадь, которой переломили хребет. У людей, мучивших Нелл, под ногами поплыло. Все зашатались, хватаясь за соседей. Кто-то упал через перила в воду, затем еще один, еще. Свист и улюлюканье быстро потонули в воплях ужаса.

– Нет! – крикнул подмастерье.

– Что случилось? – недоумевала Керис.

Он хотел сказать: «Все эти люди, все, с кем мы выросли – женщины, которые были к нам добры; мужчины, которых мы ненавидим; дети, которые стараются нам подражать; матери и сыновья, дядья и племянники; суровые учителя, заклятые враги и страстные любовники, – все они сейчас погибнут», – но не мог произнести ни слова.

На какой-то момент – короче вздоха – молодой человек понадеялся, что мост застынет в новом положении. Но нет, он проседал все ниже. Скрепленные скобами балки по очереди вылетали из пазов. Доски полотна, на которых находились люди, вздымались; выскакивали поперечные крепления, поддерживавшие проезжую часть моста; выламывались из дерева железные скобы Элфрика.

Центральная часть моста осела той стороной, что смотрела на исток реки. Повозка с шерстью накренилась, и зевак, стоявших и сидевших на тюках, с силой швырнуло в реку. Огромные бревна с жутким щелчком взлетели в воздух, размозжив головы всем, кто не успел отскочить. Непрочные перила рухнули, и повозка медленно поползла вниз; беспомощные быки в ужасе заревели. Она ползла медленно, как в страшном сне, и с громким всплеском ударилась о воду. В реку стали прыгать и падать десятки зевак, затем больше, больше. На тех, кто пытался выплыть, сверху валились люди и вылетевшие бревна – большие и поменьше. Падали лошади, с ездоками и без, а на них сверху падали повозки.

Первая мысль Мерфина была о родителях. Они не ходили на процесс Нелл и не пойдут смотреть на казнь: мать считала посещение подобных публичных зрелищ ниже своего достоинства, а отца мало интересовала какая-то жалкая сумасшедшая. Но они были в аббатстве, чтобы проститься с Ральфом, а тот на мосту. Подмастерье увидел, как брат пытается обуздать Грифа, который встал на дыбы и бил передними копытами.

– Ра-альф! – завопил он – конечно, глупо. Затем доски, что были под Грифом, полетели в воду и лошадь вместе со всадником исчезли из виду. – Не-ет!

Мерфин перевел взгляд на другой конец моста, где Керис заметила Гвенду, и увидел, как она борется с человеком в желтой тунике. Затем подалась и эта часть, и оба края моста затянула в воду рухнувшая середина.

Река теперь представляла собой массу бултыхающихся людей, обезумевших лошадей, расщепившихся бревен, раздавленных повозок и окровавленных тел. Юноша вдруг понял, что Керис уже нет рядом с ним, она торопилась к мосту – взбиралась на скалы, бежала по склизкому берегу. Девушка обернулась и закричала:

– Скорей! Чего же ты? Идем помогать!

Наверно, так бывает на войне, подумал Ральф: крики, беспорядочная гибель людей, падающие тела, обезумевшие от страха лошади. Это была его последняя мысль, прежде чем земля ушла из-под ног. Сквайр испытывал настоящий ужас и никак не мог понять, что же произошло. Мост, знакомый с детства, вдруг исчез, и они с лошадью падают в пустоту. Затем конь выскользнул из-под седока. Через секунду Ральф упал в холодную реку.

Погрузившись под воду, задержал дыхание. Панический ужас уступил место спокойствию. Ребенком он много плавал – среди владений отца было одно приморское селение – и знал, что рано или поздно его вынесет на поверхность, хотя, может, и не скоро. Вниз тянула одежда для верховой езды и меч. Будь на нем доспехи, остался бы на дне навсегда. Но в конце концов голова показалась над водой, и Ральф глотнул воздуха.

В детстве Фитцджеральд хорошо плавал, но это было давно. Однако тело само вспомнило необходимые движения, сквайр смог удержать голову над водой и стал пробивать себе дорогу к ближнему, северному берегу. Рядом мелькнул красновато-рыжий круп и черная грива Грифа, он плыл в том же направлении.

Наклон головы коня изменился, и Ральф понял, что жеребец нащупал опору. Пловец опустил ноги, встал и побрел к берегу. Илистое дно затягивало. Гриф выбрался на узкий берег под стены аббатства, скоро за ним вышел и Ральф. И оглянулся. В воде барахталось несколько сотен человек, многие окровавлены, куча трупов. Неподалеку Фитцджеральд заметил человека в черно-красной ливрее графа Ширинга, лицом вниз. Сквайр вернулся, вошел в реку, схватил утопленника за ремень и выволок тяжелое тело на берег. Когда перевернул труп, сердце его стиснуло – Стивен. Лицо друга было чистым, но в широко открытых глазах никаких признаков жизни. Торс раздавило всмятку, и Ральф не мог прослушать сердце. «Только что я ему завидовал, – думал он, – а теперь сам оказался в счастливчиках». Испытывая непонятное чувство вины, закрыл Стивену глаза и подумал о родителях. Всего несколько минут назад оставил их у конюшни. Даже если они пошли за ним, то вряд ли успели дойти до моста. С ними должно быть все в порядке. А где леди Филиппа? Ральф восстановил в памяти секунды перед крушением моста. Кастер с женой ехали позади графской процессии и не достигли моста.

Но Ширинг въехал. Сквайр все вспомнил: Роланд верхом на Виктори находился чуть сзади, нетерпеливо пытаясь протиснуться в узкий проход в толпе людей, проложенный Ральфом и Стивеном. Значит, он упал недалеко.

Фитцджеральд вспомнил слова отца: «Будь начеку, не упусти случая угодить графу». А вдруг это и есть тот самый случай, взволнованно подумал молодой человек. Может, и не надо ждать войны. Может, удастся отличиться сегодня. Вдруг он спасет Роланда – или хотя бы Виктори.

Эта мысль придала сил. Сквайр осмотрел реку. На графе была яркая пурпурная туника и черный бархатный плащ. Сначала ничего нельзя было разобрать в массе тел – живых и мертвых, затем Ральф увидел черного коня с заметным белым пятном над глазом, и сердце его подпрыгнуло. Виктори метался по воде и почему-то не плыл. Может, сломана нога, а то и не одна. Рядом – высокий человек в пурпурно-черном. Вот он – случай Ральфа.

Сквайр сбросил верхнюю одежду – только лишний груз – и, в одних подштанниках плюхнувшись обратно в реку, поплыл к графу. Ему приходилось с трудом продираться между мужчинами, женщинами, детьми. Многие отчаянно гребли навстречу и мешали. Фитцджеральд безжалостно бил их кулаками и наконец добрался до ослабевшего Виктори. На несколько мгновений конь замер, потом начал тонуть; но когда голова его ушла под воду, вновь забился.

– Ничего, малыш, ничего, – шепнул Ральф ему в ухо, хоть был уверен, что тот обречен.

Роланд лежал на спине с закрытыми глазами – или без сознания, или мертвый. Одна нога застряла в стремени – наверно, именно поэтому он и не утонул. Шапка пропала, затылок представлял собой кровавое месиво. После такого никто не выживет, подумал Ральф, но все-таки решил вытащить хозяина. Наверняка полагается награда и за тело, если это тело графа.

Он попытался освободить ногу Роланда из стремени, однако расплющенная железная дужка крепко зажала стопу. Ральф потянулся за ножом, но вспомнил, что тот привязан к поясу, который остался на берегу вместе с одеждой. Но у графа тоже имелось оружие. Сквайр на ощупь вытащил из ножен кинжал. Виктори дергался и мешал отрезать стремя. Всякий раз, как юноша хватался за него, гибнущая лошадь подавалась в сторону, и никак не удавалось поднести кинжал к ремню. Отпихивая коня, он даже порезал себе руку. Наконец Ральф уперся обеими ногами в мощный круп и перерезал ремень.

Теперь нужно вытащить неподвижное тело графа на берег. Фитцджеральд все-таки не очень хорошо плавал и уже задыхался от усталости. Кроме того, из-за сломанного носа мог дышать только ртом, куда все время заливалась речная вода. Оперевшись на бедняжку Виктори, постарался восстановить дыхание, но тело Ширинга, оставшееся без поддержки, начало уходить под воду, и Ральф понял, что его не удержать.

Правой рукой схватив Роланда за щиколотку, он погреб к берегу. Теперь, когда в распоряжении осталась всего одна рука, плыть стало намного сложнее. Сквайр не смотрел на Роланда: если голова графа погрузится в воду, он ничего не сможет сделать. Уже через несколько секунд пловец запыхался, руки и ноги болели.

Этому его не учили. Он был молодым, сильным, всю жизнь участвовал в охоте и турнирах, прекрасно владел мечом, мог оставаться в седле целый день, а вечером одержать победу в кулачном сражении. Но теперь ему понадобились неразработанные мышцы. Шея болела, оттого что приходилось удерживать голову над водой. Постоянно заглатывал воду, кашлял и задыхался, бешено бил левой рукой, но ему удавалось лишь оставаться на поверхности. Ральф тащил тяжелое тело графа, еще больше отяжелевшее от намокшей одежды. К берегу он приближался со скоростью, наводящей на мысли о смерти.

Наконец сквайр нащупал дно. Хватая ртом воздух, он побрел по илу, таща за собой Роланда. Когда вода дошла до бедер, Ральф взял графа на руки, вынес на берег, положил тело на землю и без сил рухнул рядом. Последним усилием припал к груди Ширинга. Под ребрами сильно билось сердце. Граф был жив.

Когда мост рухнул, Гвенда застыла от страха, но внезапное погружение в холодную воду привело ее в чувство. Вынырнув, беглянка очутилась в окружении людей, которые кричали и ссорились. Кто-то опирался на обломки бревен, на них, в свою очередь, повисли соседи. Первые чувствовали, что их тянет вниз, и отбивались. Все это напоминало ночную драку у кингсбриджской таверны. Было бы смешно, если бы вокруг не гибли люди.

Гвенда набрала воздуху и ушла под воду, а когда снова выплыла, к своему ужасу, увидела прямо перед собой Сима. Выпустив изо рта фонтан, Коробейник начал погружаться в реку, так как, судя по всему, тоже не умел плавать, и в отчаянии попытался опереться на ее плечо. Недавняя пленница тут же ушла вниз. Сообразив, что девушка ему не поможет, Коробейник отпустил ее.

Под водой, задержав дыхание и отчаянно стараясь вырваться из когтей ужаса, девушка подумала: «Я не могу теперь утонуть, после всего, через что прошла». Когда ее вынесло на поверхность, она почувствовала мощный толчок и боковым зрением увидела быка, пнувшего ее за секунду до крушения моста. Судя по всему, животное не пострадало и уверенно плыло к берегу. Гвенда вытянула руку и уцепилась за рог. Бык дернул головой, но затем снова выпрямил мощную шею. Гвенде удалось-таки удержаться. Рядом очутился Скип, он плыл легко, поскуливая от радости, что хозяйка рядом.

Бык плыл к берегу предместья. Гвенда с трудом удерживала рог, рука то и дело норовила соскользнуть. Кто-то схватил девушку, и, обернувшись через плечо, она вновь увидела Сима. Коробейник пытался удержаться за Гвенду и тащил ее вниз. Уцепившись покрепче за быка, беглянка свободной рукой оттолкнула его. Сим плюхнулся в воду, голова его оказалась недалеко от ее ног. Прицелившись, недавняя пленница изо всех сил ударила его в лицо. Сим закричал от боли, но тут же затих, потому что с головой ушел под воду.

Бык нащупал грунт; отряхиваясь и сопя, тяжело выбрался из воды. Гвенда отпустила животное, едва коснувшись ногами дна. Скип испуганно залаял, и девушка с тревогой обернулась. На берегу мучителя не было. Она осмотрела реку, выискивая среди тел и плавающих деревянных обломков желтую тунику. Коробейник плыл, держась за бревно, лягаясь ногами и двигаясь прямо на нее. Бежать она не могла – иссякли силы, мокрое платье стало тяжеленным. На этом берегу спрятаться негде, а на тот теперь не перебраться. Но беглянка не собиралась вновь превращаться в рабыню.

Гвенда видела, что Симу трудно, и воспрянула духом. Бревно удерживало торговца в неподвижном состоянии, но как только он начинал толкаться к берегу, рывки нарушали равновесие. Коробейник налегал на бревно, приподнимался, пытался грести к берегу, но срывался, и голова уходила под воду. Так, ему, пожалуй, не добраться до берега.

И тут Гвенда поняла, что этому нужно поспособствовать. Лихорадочно осмотрелась. В воде полно обломков моста – от огромных досок до щепок. В глаза бросился крепкий обломок около ярда длиной. Она зашла в воду, схватила его и, двинувшись навстречу недавнему хозяину, с удовольствием заметила, как в его глазах вспыхнул страх. Коробейник застыл. Перед ним – женщина, которую он пытался сделать товаром, возмущенная, решительная, со страшной дубиной в руках. Позади – водная пучина. Коробейник двинулся вперед.

Гвенда стояла по пояс в воде и поджидала момент. Сим вновь застыл, и по его движениям она догадалась, что мучитель пытается ногами нащупать дно. Теперь или никогда. Беглянка подняла свое оружие и шагнула вперед. Коробейник понял ее намерения и отчаянно забрыкался, но потерял равновесие: он не мог ни плыть, ни идти, ни нырнуть. Гвенда со всей силы опустила дубину на голову грязного барышника. Глаза Сима закатились, и он рухнул без сознания.

Девушка потянула его за желтую тунику, но не для того, чтобы отпихнуть обратно в реку – он мог выжить. Беглянка схватила голову Коробейника обеими руками и погрузила под воду. Это оказалось труднее, чем она думала, хоть мучитель и был без сознания. Руки соскальзывали с сальных волос. Зажала его голову под мышкой и оторвала ноги ото дна, чтобы своим весом удержать торговца под водой. Кажется, получилось. Сколько нужно времени, чтобы утопить человека? Шут его знает. Легкие Сима должны уже наполниться водой. Как же ей понять, когда можно отпускать?

Вдруг тонущий дернулся. Гвенда крепче стиснула его голову. Не знала, приходит ли Коробейник в себя или это предсмертные конвульсии. Он дергался сильно, но как-то суматошно. Беглянка нащупала дно, встала твердо и, осмотревшись, еще раз поглубже толкнула негодяя под воду. Никто не обращал на нее внимания: каждый думал лишь о том, как бы выжить. Через несколько секунд движения Сима стали слабее. Скоро он затих. Постепенно и девушка ослабила хватку. Коробейник медленно пошел ко дну. Больше черная душа не всплывет.

Тяжело дыша, Гвенда добрела до берега и без сил опустилась на склизкую землю. На поясе топорщился кошель, который разбойники почему-то не отобрали; ей удалось пронести его через все испытания. Там бесценное приворотное зелье Мэтти Знахарки. Открыв кошель, она увидела лишь глиняные осколки. Флакончик разбился. И Гвенда заплакала.

Суконщица осмотрелась. Первым человеком, совершившим какие-то осмысленные действия, оказался брат Мерфина. Он не пострадал – нос ему сломали раньше. Ральф вытащил из воды графа Ширинга и положил на берегу рядом с телом Стивена в графской ливрее. На голове графа она увидела жуткую рану, возможно, смертельную. Сквайр, в одних мокрых подштанниках, выбился из сил и, кажется, не знал, что делать дальше. Керис думала, как быть.

На этом берегу небольшие илистые участки чередовались с голыми скалистыми выступами. Тут негде положить погибших и раненых, нужно найти другое место. В нескольких ярдах каменная лестница вела к воротам в стене аббатства. Суконщица приняла решение. Указав туда, сказала Ральфу:

– Неси графа в монастырь. Осторожно положи в собор и беги в госпиталь. Скажи первой же монахине, чтобы немедленно позвала мать Сесилию.

Сквайр обрадовался, что нашелся решительный человек, и немедленно подчинился. Мерфин забрел в воду, но Керис его остановила:

– Посмотри на эту толпу идиотов. – Она показала на городской берег. Десятки людей неподвижно таращились на кровавую сцену. – Возьми сильных мужчин. Пусть начинают вытаскивать людей из воды и переносить в собор.

Фитцджеральд замялся:

– Они не войдут в воду.

Керис его поняла. Спасателям придется карабкаться по обломкам, а это может лишь увеличить количество смертей. Но огороды домов на главной улице примыкают к монастырским стенам; из огорода углового дома Бена Колесника можно выйти к реке. Подмастерье подумал о том же.

– Я проведу их через дом Бена.

– Хорошо.

Юноша забрался на скалу, толкнул дверь и исчез. Керис посмотрела на воду. К берегу брел высокий человек, в котором она узнала Филемона. Тяжело дыша, он спросил:

– Ты видела Гвенду?

– Да, прямо перед тем, как рухнул мост. Она убегала от Сима Коробейника.

– Знаю, но где она теперь?

– Не вижу. Лучшее, что ты можешь сделать, это начать вытаскивать людей из воды.

– Я хочу найти сестру.

– Если она жива, то среди тех, кому нужно выбраться из реки.

– Ладно.

Филемон плюхнулся обратно в воду. Керис тоже очень хотелось узнать, как ее родные, но здесь было столько дел. Девушка решила поискать отца при первой же возможности.

Из ворот своего дома вышел Бен Колесник. Этот коренастый увалень с широкими плечами и мощной шеей не привык работать головой. Он спустился к берегу и осмотрелся, не зная, что делать. На земле перед Керис лежал один из людей графа Роланда в черно-красной ливрее – вероятно, мертвый. Дочь Суконщика распорядилась:

– Бен, отнеси его в собор.

Появилась жена Колесника Либ с малышом. Она была посообразительнее мужа и спросила:

– Может, сначала заняться живыми?

– Сперва нужно вытащить всех из воды, чтобы понять, кто мертвый, а кто живой. А на берегу тела оставлять нельзя, они будут мешать спасательным работам. Неси в собор.

Либ поняла, что это разумно.

– Делай, как говорит Керис, Бен.

Здоровяк легко подхватил тело. Суконщице пришло в голову, что быстрее будет переносить тела на растяжках, какие используют строители. Это могут организовать монахи. Но где они? Она хоть и велела Ральфу позвать мать Сесилию, пока никто не появился. Раненым потребуются повязки, мази, вино для промывания ран; на счету каждый монах, каждая монахиня. Нужно сходить за Мэтью Цирюльником: будет много переломанных костей. И за Мэтти Знахаркой – ее отвары облегчат боль. Нужно бить тревогу, но Керис не хотела уходить с берега, не организовав помощь. Где же Мерфин?

К берегу ползла женщина. Девушка зашла в воду и помогла ей подняться на ноги. Мокрое платье облепило фигуру Гризельды, и Керис увидела полную грудь и округлые бедра. Зная, что та беременна, с тревогой спросила:

– Ты как?

– Кажется, ничего.

– Крови нет?

– Нет.

– Слава Богу. – Дочь Эдмунда осмотрелась и, облегченно вздохнув, заметила Мерфина, выходившего с огорода Бена Колесника во главе группы мужчин. На некоторых были графские ливреи. Она крикнула: – Возьми Гризельду, помоги ей дойти до аббатства. Ей нужно отдохнуть. – И ободряюще прибавила: – У нее все в порядке.

Мерфин и Гризельда удивленно посмотрели на нее, и та вдруг осознала странность ситуации. Все трое так и застыли: будущая мать, отец ее ребенка и женщина, которая его любит. Керис опомнилась и принялась раздавать указания.

Гвенда немного поплакала, затем встряхнулась. Плакала она, конечно, не из-за разбитого флакона – Мэтти сделает еще, а Керис заплатит, если обе живы, – а из-за всего, что ей пришлось пережить за последние двадцать четыре часа: от предательства отца до сбитых в кровь ног. Она не раскаивалась, что убила двух человек. Сим и Олвин пытались превратить ее в рабыню и проститутку. Подлецы заслужили смерть. А убийство разбойников даже не считается преступлением. Девушка была рада, что ей удалось вырваться на свободу, и в то же время ее мутило от воспоминаний. Никогда ей не забыть, как умирающий Сим бился у нее под мышкой. Она боялась, что кончик кинжала Олвина, торчащий из его же глаза, будет преследовать ее во сне. Гвенду колотила дрожь.

Тут же попыталась переключиться. Кто еще погиб? Родители собирались уезжать из Кингсбриджа вчера. А Филемон? Керис? Вулфрик, которого она так любит? Девушка посмотрела на реку, и одной тревогой сразу стало меньше. Керис с Мерфином на том берегу, похоже, руководят мужчинами, вытаскивающими людей из воды. Гвенде стало легче: она не совсем одна в этом мире. Но что с Филемоном? Видела его перед тем, как рухнул мост. Брат должен был упасть недалеко. Но Гвенда никак не могла его найти.

А где Вулфрик? Вряд ли его интересовало, как будут сечь ведьму. Однако их семейство собиралось возвращаться сегодня в Вигли, и возможно – Господи, не допусти, – что они как раз шли по мосту в момент обрушения. Она лихорадочно водила глазами по реке, выискивая рыжевато-каштановые волосы, молилась о том, чтобы увидеть, как Вулфрик плывет к берегу, а не лежит на воде лицом вниз, но так ничего и не увидела.

Гвенда решила перебраться на тот берег. Плавать не умела, но решила, что на прочной доске, которая удержит ее на поверхности, сможет отталкиваться от воды. Найдя подходящее бревно, вытащила, отошла на пятьдесят ярдов вверх по течению, подальше от гущи тел, и снова побрела по воде. Скип бесстрашно последовал за хозяйкой. Плыть оказалось труднее, чем она ожидала, мокрое платье мешало, но все-таки девушка добралась. Подбежала к Керис, и подруги обнялись.

– Что с тобой случилось?

– Я убежала.

– А Сим?

– Он был разбойник.

– Был?

– Его больше нет.

Керис вытаращила глаза. Гвенда поспешила прибавить:

– Он погиб, когда рухнул мост. – Знать подробности не нужно даже лучшей подруге. – Ты видела моих?

– Родители вчера уехали из города, а с Филемоном я говорила несколько минут назад, он искал тебя.

– Слава Богу! А Вулфрик?

– Не знаю. Из реки его не выносили. Его невеста уехала вчера, но родители и брат утром были в соборе, где судили Полоумную Нелл.

– Я поищу его.

– Удачи.

Гвенда побежала вверх по ступеням. На лужайке последние торговцы еще укладывали вещи, и девушка не могла поверить, что они занимаются таким будничным делом, когда только что погибли сотни людей. Потом ей пришло в голову, что они, может быть, еще ничего не знают: ведь это случилось так недавно, хотя казалось, прошла вечность. Пройдя через монастырские ворота, влюбленная очутилась на главной улице. Вулфрик остановился в «Колоколе». Бросилась туда. Возле бочки с элем стоял какой-то испуганный мальчишка. Гвенда, задыхаясь, бросила:

– Я ищу Вулфрика из Вигли.

– Здесь никого нет, – ответил мальчишка. – Я подмастерье, меня оставили сторожить пиво.

Гвенда поняла, что всех позвали к реке. Ринулась на улицу, на выходе столкнулась с Вулфриком и так обрадовалась, что обняла его.

– Ты жив, слава Богу!

– Так это правда, что рухнул мост?

– Да, ужасно. Где твои?

– Уехали. Я остался собрать долги. – Сосед кивнул на маленький кожаный кошель. – Надеюсь, их не было на мосту, когда он рухнул.

– Я знаю, как это выяснить. Пойдем со мной.

Девушка взяла парня за руку, и тот пошел за ней к монастырю, не отняв руки. Никогда еще Гвенда так долго не держала Вулфрика за руку – большую, с загрубевшими от работы пальцами и мягкой ладонью. Несмотря на все, что случилось, она дрожала. Молодые люди зашли в собор.

– Пострадавших, которых вытаскивают из реки, приносят сюда, – объяснила селянка соседу.

На каменном полу лежало примерно тридцать тел, все время приносили еще. Монахини, рядом с мощными колоннами казавшиеся карлицами, ухаживали за ранеными. Трудился даже слепой регент.

– Кладите мертвых на северную сторону, – говорил он, когда Гвенда и Вулфрик вошли в неф, – раненых – на южную.

Вдруг юноша страшно вскрикнул. Гвенда проследила за взглядом и увидела среди раненых его брата Дэвида. Оба бросились к нему и встали на колени. Дэвид был на несколько лет старше Вулфрика, такой же рослый. Глаза открыты, дышит, но, казалось, никого не видит.

– Дейв, – тихо, но настойчиво позвал молодой человек, – Дейв, это я, Вулфрик.

Гвенда почувствовала что-то липкое и поняла, что Дэвид лежит в луже крови. Вулфрик продолжал:

– Дейв, где мама с папой?

Ответа не было. Девушка осмотрелась и в конце нефа, в северном приделе, куда Карл Слепой велел относить трупы, увидела знакомое лицо.

– Вулфрик, – тихо позвала она.

– Что?

– Твоя мама.

Он встал и осмотрелся.

– О нет, – простонал юноша.

Мать Вулфрика лежала возле сэра Стивена, лорда Вигли, – теперь они стали равны. Как странно, что такая маленькая женщина родила двух таких больших сыновей. При жизни крепкая, энергичная, теперь она казалась хрупкой куклой – белая и тонкая. Вулфрик положил ей руку на грудь, пытаясь прощупать сердце. Изо рта вытекло немного воды.

– Утонула, – прошептал он.

Гвенда положила руку на широкое плечо соседа, пытаясь утешить, но крестьянин даже не заметил. Воин в черно-красной ливрее графа Роланда внес безжизненное тело крупного мужчины. Парень зашатался: его отец. Девушка попросила:

– Положите его здесь, рядом с женой.

Вулфрик окаменел. Он ничего не говорил и, похоже, ничего не понимал. Гвенда тоже была потрясена. Что можно в такой ситуации сказать человеку, которого любишь? Все приходившие в голову слова казались глупыми. Она так хотела его утешить, но не знала как.

Юноша не отрываясь смотрел на тела родителей, а Гвенда перевела глаза на Дэвида. Тот не подавал признаков жизни. Девушка подбежала к нему. Глаза его застыли, он больше не дышал. Положила руку на грудь: сердце не билось. Как все это вынесет Вулфрик? Гвенда вытерла слезы и вернулась к молодому крестьянину. Скрывать правду бессмысленно.

– Дэвид умер.

Вулфрик посмотрел на нее пустыми глазами, словно не понял. Ужасная мысль пришла Гвенде, что, может, от горя парень повредился рассудком. Наконец он произнес:

– Все. Все трое. Все погибли.

Юноша посмотрел на Гвенду, в глазах его стояли слезы. Она обняла возлюбленного, который содрогался от безудержных рыданий, и крепко-крепко прижала к себе.

– Бедный Вулфрик, – повторяла она. – Бедный, бедный, любимый Вулфрик.

– Слава Богу, у меня еще есть Аннет.

Часом позже тела погибших и раненых покрыли почти весь пол. Помощник настоятеля Карл Слепой стоял в средокрестии с тонколицым казначеем Симеоном – своими глазами. Ему пришлось возглавить работы, поскольку Антония никто не мог найти.

– Брат Теодорик, ты? – спросил он, узнав по звуку шагов вошедшего голубоглазого монаха. – Найди могильщика, скажи, чтобы он взял в помощь шестерых сильных мужчин. Нам понадобится по меньшей мере сто могил, а в это время года мы не можем затягивать похороны.

– Иду, брат.

Керис поразилась, как толково распоряжался Карл, несмотря на слепоту. Когда Мерфин организовал работы на реке, она ушла оттуда. Убедившись, что все монахи знают о беде, нашла Мэтью Цирюльника и Мэтти Знахарку и отправилась на поиски своих. На мосту в момент крушения находились только дядя Антоний и Гризельда. Отца девушка нашла у здания гильдии с Буонавентурой Кароли. Эдмунд пробурчал:

– Теперь им придется построить новый мост! – И заковылял к реке помогать вытаскивать людей из воды.

Остальные оказались в порядке: тетка Петронилла готовила дома обед; сестра Алиса сидела с Элфриком в «Колоколе»; двоюродный брат Годвин проверял в соборе, как идут строительные работы. Гризельда отправилась домой отдохнуть. Об Антонии не было никаких известий. Керис не любила дядю, но не желала ему смерти и время от времени с тревогой осматривала тела, которые все несли и несли с берега.

Мать Сесилия и монахини промывали раны, накладывали мед, обеззараживающие средства, повязки и разносили укрепляющий, горячий, сдобренный пряностями эль. Мэтью, опытный полевой хирург, работал вместе с тучной Мэтти. Цирюльник вправлял поломанные руки и ноги, а Знахарка потом выдавала успокоительное.

Керис прошла к южному рукаву трансепта. Там, подальше от шума, сутолоки и крови, старшие врачи-монахи суетились вокруг все еще безжизненного тела графа Ширинга. С него сняли мокрую одежду и накрыли тяжелым одеялом.

– Он жив, – сообщил ей Годвин, – но положение очень серьезное. – Ризничий показал на затылок: – Раздроблена часть черепа.

Голова графа напоминала раздавленную корку пирога, смоченную кровью. В щели даже виднелось серое вещество. Конечно, с такими страшными ранами ничего не поделаешь. Брат Иосиф, видимо, считал так же, поскольку потер большой нос и прошепелявил:

– Необходимы мощи. Только они дадут надежду на выздоровление.

Керис не очень верила в это, но ничего не сказала. Зная, что в данном отношении отличается от остальных, она редко афишировала свои воззрения. Сыновья графа, лорд Уильям и епископ Ричард, стояли тут же. Высокий черноволосый бравый Уильям был более молодой копией человека, лежавшего без сознания. У Ричарда же были более светлые волосы и выпирающий животик. Возле них мялся брат Мерфина Ральф.

– Это я вытащил графа из воды, – напомнил он.

Керис уже второй раз слышала от него эти слова.

– Да, хорошо, – отозвался Уильям.

– А вы ничем не можете помочь графу? – обратилась к монахам Филиппа.

Годвин ответил:

– Самое сильное средство – молитва.

Мощи святого Адольфа покоились в ковчеге под главным алтарем. Когда Годвин и Иосиф ушли за ними, Мэтью Цирюльник наклонился над графом и осмотрел рану на голове.

– Так не лечат, – бросил он.

Уильям резко бросил:

– Что вы хотите этим сказать?

Лорд говорил, как и его отец.

– Череп ничем не отличается от других костей, – ответил Мэтью. – Он может срастись, но нужно правильно свести осколки. Иначе, если криво…

– Вы полагаете, что знаете лучше монахов?

– Милорд, монахи знают, как призвать помощь невещественного мира. Я лишь скрепляю поломанные кости.

– А откуда у вас такие знания?

– Много лет назад я служил хирургом в королевской армии. Войну с шотландцами прошел бок о бок с графом Роландом. Я и раньше видел проломленные головы.

– Вы можете что-нибудь сделать для моего отца?

От напора Уильяма Мэтью заметно нервничал, но говорил уверенно:

– Я бы вынул частички сломанной кости из мозга, промыл их и попытался сложить.

Керис разинула рот. Она не осмелилась бы на такую дерзкую операцию. Как у Цирюльника хватило духу предложить такое? А если он не прав?

Уильям спросил:

– И отец выздоровеет?

– Не знаю, – ответил Мэтью. – Иногда раны головы имеют странные последствия – нарушается ходьба или речь. Все, что я могу, это сложить череп. Если вы хотите чудес, просите святого.

– Так вы не можете обещать успеха.

– Всемогущ только Господь Бог. Люди должны делать то, что могут, и надеяться на лучшее. Однако я считаю, что ваш отец умрет, если рану не обработать.

– Но Иосиф и Годвин читали книги древних.

– А я видел раненых на полях сражений. Одни умирали, другие выздоравливали. Вам решать, кому довериться.

Уильям посмотрел на жену. Филиппа предложила:

– Пусть Цирюльник сделает что может, попросив помощи у святого Адольфа.

– Хорошо, приступайте, – кивнул Уильям.

– Графа нужно положить на стол, – решительно начал Цирюльник. – Возле окна, где на рану будет падать яркий свет.

Уильям щелчком подозвал двух послушников.

– Выполняйте приказы этого человека, – велел он.

Мэтью продолжил:

– Все, что мне потребуется, это миска теплого вина.

Монахи принесли из госпиталя грубо сколоченный стол и поставили его под большим окном южного рукава трансепта. Два сквайра положили на него графа Роланда.

– Пожалуйста, лицом вниз, – попросил Мэтью.

Графа перевернули. У хирурга имелся кожаный ранец, где он хранил острые инструменты, благодаря которым цирюльники и получили свое наименование. Сначала он достал маленькие ножницы и, наклонившись над Ширингом, начал срезать густые черные, но сальные волосы вокруг раны. Срезанные локоны Мэтью отбрасывал в сторону, и когда выстриг вокруг раны круг, ее стало лучше видно.

Вернулся брат Годвин с ковчегом – резной шкатулкой из золота и слоновой кости, где хранилась голова святого Адольфа и фрагменты руки. Увидев манипуляции Мэтью, он возмущенно спросил:

– Что здесь происходит?

Хирург поднял глаза:

– Пожалуйста, если вы поставите реликвии на спину графа, поближе к голове, я думаю, святой направит мою руку.

Годвин медлил и явно злился, что инициативу перехватил простой цирюльник. Лорд Уильям сказал:

– Делайте, как он говорит, брат, или ответственность за смерть моего отца ляжет на вас.

Но ризничий, не двинувшись, обратился к стоявшему в нескольких ярдах Карлу Слепому:

– Брат Карл, лорд Уильям приказывает мне…

– Я слышал лорда Уильяма, – перебил Карл. – Лучше выполнить его пожелание.

Годвин надеялся услышать другой ответ, и лицо его искривилось. С явной неохотой монах поставил священный ковчег на широкую спину графа Роланда.

Мэтью взял тонкие щипчики. Керис завороженно наблюдала, как очень осторожно Цирюльник захватил один осколок за наружный краешек, вместе с налипшими волосами и кожей отделил от головы, не затронув серое вещество под ним, и аккуратно положил в миску с теплым вином. То же самое он проделал еще с двумя осколками. Шум в соборе – стоны раненых, рыдания родных – куда-то отступил. Все молча, неподвижно стояли вокруг Мэтью и безжизненного тела графа. Затем цирюльник занялся осколками, не отделившимися от черепа. Срезал волосы, осторожно промывал маленькой льняной тряпочкой, смоченной в вине, затем пинцетом аккуратно прижимал кость туда, где, как полагал, ей место.

Суконщица едва дышала – такое в воздухе повисло напряжение. Еще никем и никогда она не восхищалась так, как теперь Мэтью Цирюльником. Сколько мужества, сколько умения, сколько уверенности. И он оперирует графа! Если Роланд умрет, его могут повесить. И все же его руки так же тверды, как и руки ангелов над соборными вратами.

Наконец хирург приладил три осколка, которые прежде положил в миску с вином, как будто склеил разбившийся кувшин, натянул кожу и сшил ее быстрыми точными стежками. Теперь череп Роланда в целости.

– Граф должен проспать сутки, – распорядился Цирюльник. – Если проснется, дайте большую дозу успокоительной настойки Мэтти Знахарки. Он должен лежать неподвижно сорок дней и сорок ночей. Если необходимо, привязывайте ремнями.

И попросил мать Сесилию перевязать рану.

Расстроенный, раздраженный Годвин вышел из собора и побежал вниз к берегу. Нет твердой власти: из Карла можно вить веревки. Антоний хоть и слаб, но все-таки лучше слепого регента. Нужно найти его.

Из воды вытащили уже почти все тела. Люди с простыми ушибами, оправившись от испуга, разошлись по домам. Почти всех мертвых и раненых перенесли в собор. Кое-кто еще оставался в воде посреди обломков.

Мысль о том, что Антоний мог погибнуть, страшила и волновала Годвина. Он мечтал о новой власти в аббатстве, более строгом соблюдении правила Бенедикта, безукоризненном ведении финансовых дел, но в то же время сознавал, что дядя ему покровительствует, а поддержки другого аббата он может и не получить.

Мерфин командовал лодкой. Он и еще двое молодых людей в одних подштанниках выплыли на середину реки, где теперь плавало почти все, что раньше было мостом. Все вместе пытались приподнять бревно, чтобы кого-то спасти. Подмастерье был невысок, но помощников подобрал сильных, упитанных. Годвин понял, что это сквайры из свиты графа. Несмотря на хорошую физическую форму, здоровяки, стоя в небольшой лодке, с большим трудом поднимали тяжелое бревно. Ризничий присоединился к группе горожан, терзаемых страхом и надеждой, когда сквайры достали-таки бревно и Мерфин вытащил из воды тело. Осмотрев его, он крикнул:

– Маргарита Джоунс – мертва.

Немолодая Маргарита была тихой, незаметной женщиной. Монах нетерпеливо спросил:

– Ты видишь там аббата Антония?

Молодые люди в лодке переглянулись, и Годвин понял, что слишком поторопился. Но Мерфин крикнул ему в ответ:

– Я вижу рясу.

– Так это аббат! – закричал ризничий. Единственным не найденным пока монахом оставался Антоний. – Как он?

Ученик Элфрика наклонился через борт лодки, но не смог разглядеть и залез в воду. Скоро он крикнул:

– Дышит.

Годвин испытал радость и разочарование.

– Так вытаскивайте скорее! – И спохватился: – Пожалуйста.

Не очень вежливая просьба, но Фитцджеральд нырнул под частично выступающее из воды бревно, сказав что-то сквайрам. Те отпустили бревно, которое держали за конец – оно плавно соскользнуло в воду, – и приготовились схватить то, под которое заплыл Мерфин. Похоже, юноша старался отцепить одежду Антония от досок и щепок. Годвин, переживая, что не может ускорить процесс, велел двум парням, стоявшим рядом:

– Идите в аббатство и скажите монахам, чтобы принесли носилки. Передайте – вас послал Годвин.

Наконец Мерфин выудил из-под обломков неподвижное тело. Подтолкнул его к лодке, и сквайры втащили аббата на борт. Затем подмастерье забрался сам, и суденышко направилось к берегу. Добровольцы вынесли Антония из лодки и положили на носилки, принесенные монахами. Годвин быстро осмотрел дядю. Он дышал, но пульс был слабым, а лицо жутко белым. На голове и груди виднелись лишь ушибы, таз оказался раздавлен. Глава монастыря истекал кровью. Монахи подняли аббата, и Годвин повел их в собор.

– Дайте дорогу! – кричал он.

Настоятеля пронесли в алтарную, самую священную часть. Ризничий велел положить раненого перед главным алтарем. Мокрая ряса облепила страшно изуродованные бедра и ноги Антония, только верхняя часть тела, казалось, принадлежит человеку.

За несколько минут все братья собрались вокруг настоятеля. Годвин забрал мощи у графа Роланда и поместил их подле ног Антония. Иосиф вставил ему в руки украшенное драгоценными камнями распятие. Мать Сесилия встала на колени, отерла лицо аббата тряпочкой, смоченной какой-то успокоительной жидкостью, и повернулась к Иосифу:

– Кажется, сломано много костей. Вы хотите, чтобы его посмотрел Мэтью Цирюльник?

Тот молча покачал головой. Годвин был доволен. Цирюльник опять осквернит святые мощи. Лучше предоставить все Богу. Брат Карл совершил соборование и вместе с монахами запел гимн.

Ризничий не знал, на что надеяться. Уже несколько лет он ждал конца эпохи аббата Антония, но в последний час ему пришло в голову, что дядю сменит совместное правление Карла и Симеона, близких друзей умирающего. Лучше не станет.

В толпе монах увидел Мэтью Цирюльника – тот через плечи братии смотрел на нижнюю часть тела Антония. Возмущенный Годвин уже собирался приказать ему уйти из собора, как вдруг хирург едва заметно покачал головой и ушел сам. Настоятель открыл глаза.

– Слава Богу! – воскликнул брат Иосиф.

Аббат силился что-то сказать. Мать Сесилия, стоявшая рядом на коленях, наклонилась. Губы Антония зашевелились. Годвину стало интересно. Через секунду настоятель умолк. Монахиня потрясенно спросила:

– Неужели это правда?

Все вытаращили глаза.

– Что он сказал, мать Сесилия? – поинтересовался Годвин.

Аббатиса не ответила. Глаза Антония закрылись, и что-то вдруг изменилось. Годвин наклонился. Дядя не дышал. Ризничий положил руку настоятелю на сердце – ничего, схватил запястье, пытаясь прощупать пульс, – ничего. Тогда он встал и провозгласил:

– Аббат Антоний покинул этот мир. Да благословит Господь его душу и вселит в свои святые обители.

– Аминь, – откликнулись монахи.

Теперь выборы, подумал Годвин.