Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава шестая. Дикое необузданное сердце
Минут через десять после отъезда из Рокфорда Чарли плюхнулся на сиденье рядом и шутливо пихнул меня:
– Пи-и-и. Снова городская мышь.
– Ничего я не мышь.
– Посмотрим, посмотрим. А чего глаза красные, маленькая миссис?
Я не ответила.
– Выше нос, недотрога. Что это ты? Мы возвращаемся за славой. Мы вырвались из этой Богом проклятой дыры. Неужели ты не рада, что видишь ее в последний раз?
– Я еще вернусь.
– Тебя пленили дешевые прелести прерий, да?
Показав в улыбке зубы, он вскочил, направился куда-то по проходу, щелкая жвачкой.
– Мистер, сядьте немедля, – приказал мистер Дикс.
– Благодарю, я уж лучше так.
Чарли не сиделось всю нашу поездку. Он слонялся по проходу, переходил из вагона в вагон, насвистывал и напевал, жевал жвачку из еловой смолы. Как мистер Дикс ни призывал его сесть, Чарли в ответ прислонялся к двери, доставал из кармана веревку и принимался вязать морские узлы, булини и хичи. И петли. Прошел день, настал следующий, мы уже катили по Огайо, когда он снова подсел ко мне. Возник Чарли откуда-то из глубины вагона, я и не заметила, как он оказался рядом со мной, задыхающийся, растрепанный, лицо красное, глаза слезятся.
– Ты где был?
– На крыше.
– Врешь.
– Целых полчаса просидел. Это как летать!
– Врешь. Иначе тебе задали бы перцу.
– Диксам нас…ть на то, чем я занят. Если я свалюсь и умру, они только обрадуются.
Я постаралась не рассмеяться. Не получилось.
– Ну? Хочешь? – Чарли искоса взглянул на меня, нахмурил брови и указал пальцем на потолок: – Слабо?
– Хочу!
– Куда уж тебе. Расхнычешься. Ты ведь из трусих.
Вместо того чтобы задуматься над его словами, я выпятила подбородок – совсем как он сам. Мне, мол, нипочем никакие крыши, я храбрая и бесшабашная.
– Ладно, оденься как следует, – прошептал Чарли и громко закудахтал. Затем скользнул в конец вагона и поманил меня.
Я не двинулась с места. Он оставил дверь приоткрытой. Волна грохота и холода ворвалась в вагон, но пассажиры не обратили внимания. Диксы похрапывали. Какого черта, подумала я и двинулась вслед за Чарли. Открытая площадка между вагонами была узкая. Грохочущие колеса внушали ужас, казалось, все мое существо трясется. Увидев меня, Чарли ухмыльнулся, указал на лестницу, ведущую на крышу, ухватился за ступеньку и полез вверх.
– Давай. Это нетрудно.
На вершине лестницы он забросил одну ногу на крышу и подтянул все тело. Посмотрел вниз и поманил меня. Я ухватилась за нижнюю перекладину, поставила на лестницу ногу, уцепилась за следующую ступеньку. Холод металла проникал сквозь вязаные перчатки. Под нами проносились земля, почерневший снег и гравий, из-под колес летели искры. Во рту у меня пересохло. Никому и дела не будет, если я свалюсь. Я добралась до верхней ступеньки, голова вынырнула над крышей. Ветер хватал за лицо, сминал кожу.
Чарли, лежа на животе, тянул руки ко мне:
– Ну же, девчонка. Хватайся.
– Пошел на хрен.
– Ух ты. Я думал, ты девчонка, а ты шпана.
– От…ись! – Его похвала была точно ласковое прикосновение.
– Перекинь ногу.
Я была уже наверху, рядом с ним на крыше. Поезд мчался вперед, страх с морозом леденили душу. А вдруг я останусь здесь навсегда, примерзну к металлу, глаза вытекут от холода? Чарли оскалился и обозвал меня «мышка-трусишка». Все равно я на ноги не поднимусь. Держаться не за что, зацепиться ногами не за что. Мы ползали на четвереньках. Дыхание куда-то подевалось, его похитили ветер и небо. Волосы у Чарли стояли дыбом. На миг мне почудилось, что сейчас он меня спихнет. Но он всего-навсего засмеялся. Одной стороной рта.
– Здорово, правда? – И завопил от восторга.
Просторы вокруг покрывал снег, белый, сверкающий.
Блеск его слепил.
– Ну? Остолбенела никак?
Это точно. Восторг парализовал меня. И жуть. Поля безлюдны. Ни одного здания. Ни дымка. Ни намека на убранный урожай. Только белый снег, черная лента дорог и спереди и сзади да серебристая нить рельсов.
– Ведь чудо же? – Чарли вдруг помрачнел. – А свежий воздух? Не хуже прерии с мармеладом.
– Пирога и пони. – Голос у меня сел, как и у Чарли.
– Да любой еды. Свежего молока с кукурузной лепешкой.
От пейзажа, белого и плоского, было глаз не отвести. Поезд снизил скорость. Медленнее, еще медленнее. Что-то случилось. Тут на уровне крыши показалась красная физиономия, жидкие волосы развевались. Это был мистер Дикс собственной персоной, до того багровый, будто его вот-вот хватит удар.
– Какого черта вы двое здесь делаете? – проревел он. Чарли сорок раз подмигнул и ответил:
– Решили прикорнуть.
– Сию минуту слезайте!
И уже внизу:
– Какую еще чертову пакость вы удумаете? Мы боялись, что вы погибли! Язычники!
Мистер Дикс вытащил Чарли в тамбур для «разговора по душам», а миссис Дикс силком отвела меня к моему месту. Красная, прохваченная ветром, я села, потупившись.
– Мисс Малдун, – похоронно вздохнула миссис Дикс, – как вы не поймете, что все жизненные обстоятельства будут против такой эгоистки, как вы. К тому же вы попали под пагубное влияние этого испорченного мальчишки. Подумать только, полезть с ним на крышу поезда!
– Прошу прощения, миссис, – пробормотала я, рисуя узоры на запотевшем стекле.
Она принялась обмахиваться веером.
– Наша цель – привить вам навыки дисциплины и принципы религии, чтобы вы усвоили их сердцем. Вашим диким, необузданным сердцем. Будете вы менять свой подход к жизни? Или не будете?
– Если это вообще возможно, буду.
– Ладно. В противном случае выход у вас единственный: улица. Должна предупредить, ни на один класс во всех наших городах не наваливается столько несчастий сразу, как на уличных женщин. Мы постоянно сталкиваемся с ними, пытаемся взять под свою опеку. Опрятность и добродетель для них пустые слова. Дисциплины они не признают. Стоит паре шиллингов звякнуть у них кармане, как они сразу тратят их на какую-нибудь глупую побрякушку Побрякушку. Мне бы такую, чем бы она на самом деле ни оказалась. Звучит приятно. Это лакомство или драгоценность?
– Некоторые воруют, иные пьют. А кое-кто превращается в… в… магдалин, которые зарабатывают на… на… похоти. Скажу вам откровенно, мисс Малдун. Половина сирот, которых мы с такими усилиями пытаемся спасти, обязаны своим рождением греху и разорению. Вы такой судьбы хотите? Плодить сирот?
– Я сделаю все, чтобы не пополнить поголовье сирот, – сказала я, не понимая, что следует из моего обещания, и вместе с тем искренне веря в свои слова.
– Вы должны остерегаться… хм… химических влияний обаятельных приютских вроде этого Чарли. Что у вас есть, чтобы не поддаваться искушению со стороны испорченных мальчишек?
– Я могу записать псалом Давида.
– Да что вы! – Голос ее потеплел. – Наизусть знаете? Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? – Миссис Дикс сделала паузу, ожидая, что я подхвачу.
– Но я же червь, а не человек, – забубнила я, – поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною.
Лицо ее скривилось от жалости.
– О, милая. Бедняжка. Ты не червь.
Я вдруг ощутила облегчение.
– Бог не оставил тебя! – воскликнула миссис Дикс, обнимая меня. – И я тебя не оставлю. Но ты не должна поддаваться влиянию недостойных навроде Чарлза, чей отец – грех, а мать – улица. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Я послала ей улыбку и принялась возить пальцами по обивке сиденья.
– Через два дня мы прибудем в Нью-Йорк… и мы нашли для тебя крышу над головой, чудесное место! Адвокат с женой ищут горничную.
– Я хочу найти маму.
Миссис Дикс печально вздохнула:
– У нас нет о ней никаких известий. Благотворительную больницу она покинула. Как многие бедняки, ваша мать упряма и не в состоянии понять, что для нее лучше. Последнее, что мы о ней слышали, она уехала с каким-то знакомым.
Поцеловав меня в макушку и погладив по носу, моя покровительница удалилась к своему мужу, который только что отпустил Чарли после длинной проповеди. Супруги всю ночь проговорили о нашей распущенности, неряшестве, невежестве и прочих наших грехах. Я тихо сидела в своем уголке и смотрела в окно – пустая как тыква.
Утром последнего дня нашей поездки, когда до жуткой Гоморры – то есть нашего родного города – было уже рукой подать, а Диксы похрапывали, Бульдог Чарли проскользнул на место рядом со мной. У меня вдруг засосало под ложечкой. Он был дикий и непокорный, и ему стукнуло семнадцать. А мне было всего тринадцать. Он сидел, качая ногой. А я заправила свои волосы-как-солома за уши и сунула красные руки под себя. Если он попытается сделать что-то дурное или начнет меня искушать, я закричу. Таковы были наставления миссис Дикс.
– Там ведь было здорово, на крыше?
– Да, – согласилась я.
– Давай еще разок! Последний шанс.
– Без меня.
– Ты ведь не получила цацек за это?
– Не буду отрицать. Не получила.
Он засмеялся, а мне краска бросилась в лицо. Не пора ли закричать? А то он про какие-то цацки, а я и повторяю. По-моему, он вовсе не злой. Мы молчали. За окном не было ничего интересного.
– Почему у тебя нет матери? – спросила я.
Он пожал плечами:
– По легенде, меня нашли на Баттери полицейские, я бродил вокруг мусорных баков и понятия не имел, как туда попал. По зубам определили, что мне года три.
Я представила себе Чарли в возрасте чуть старше Джо.
– Говорят, я знал только свое имя и песенку про Макгинти.
– До сих пор помнишь? Спой.
С оттяжечкой он начал. Стук колес почти заглушал его голос.
– Пэдди Макгинти, ирландец хоть куда, заработал денег и купил себе козла.
Он пел куплет за куплетом, не пропуская и самых распохабных, про козла и Мэри Джейн на узкой тропке, про то, как козел съел чьи-то украшения, закусил банкнотами и поцеловал Мэри, про то, как козла хотели взять в няньки. Я помирала со смеху, зажимала себе рот, чтобы не разбудить миссис Дикс. Я видела, что Чарли нравится меня смешить, а удавалось ему это почище записного артиста.
– Люди кидали мне монетки, когда я исполнял эту песню.
– Не повезло тебе. А у меня нет ни одной монеты.
Чарли еще рассказал, что полицейские отвели его к монашкам и за восемь лет сестры испортили его. Они научили его молитвам – Отче наш, Аве Мария, грамоте, он прочел мистера Аквинского и одолел катехизис. Все вокруг кричали: какой ты умный, из тебя точно выйдет священник.
– Но ведь ты же не священник, – засмеялась я. – Ни капельки не похож.
– Причина в том, что на тринадцатом году жизни сестры меня вышвырнули. Они не разрешали мне курить. Ну ладно. Я не из тех, кто любит, чтобы их загоняли в угол.
– И как же ты справился?
– Кукурузный огрызок – прекрасный обед. А монеты из карманов вытаскивать можно кучей способов.
– Так ты вор? – спросила я, подавив вскрик.
– А ты-то кто, мисс Полусиротка? Святая?
Он сердитым движением закрутил свою веревку, сложил втрое и обернул несколько раз вокруг нее же самой.
– Виселица, видишь? Тринадцать петель к несчастью. Когда двигаешь этот узел, образуются новые петли. А если сделать вот так, получается вот что.
В руках у него оказалась удавка.
– Упс. И шея сломана.
Чарли обернул веревку вокруг моей руки и потянул:
– Видишь?
– И умрешь быстро?
– Не, умрешь медленно. Я видел на мосту Вздохов. Сперва подрыгаешься в воздухе.
Мы долго сидели в молчании. За окном всходило солнце, небо розовело. Замелькали домишки, затем здания побольше. Мы приближались к городу.
– Куда ты направишься в Готэме, мисс Полусиротка Малдун?
– На Черри-стрит. Хочу найти маму, – ответила я.
– Я с тобой, да?
– Уверен?
– Совершенно. – Чарли накинул мне на шею петлю и повязал, будто галстук. Петля чуть-чуть сжала шею, мягко, почти нежно. Я не пошевелилась и не остановила его.
– Сумасшедший, – тихонько сказала я. – Правда?
– Наполовину. – Его угольно-черные глаза блестели.
Внезапно пробудившаяся миссис Дикс увидела, что я сижу с петлей на шее, и кинулась к нам. Мистер Дикс следовал за ней:
– Что тут, ради всего святого, происходит?
Я сняла с себя веревку. Во рту стоял странный вкус – коктейль из страха и еще какого-то беспокойства, иного, названия которому я не знала.
– Юный сэр! – Мистер Дикс помахал пальцем перед носом Чарли. – На днях я ясно дал вам понять, что ваши дурные наклонности для нас неприемлемы. Неужели вы законченный негодяй? Где вы научились этому мерзкому искусству?
– В Томбс, мистер Дикс, прошу прощения, сэр, – очень вежливо ответил Чарли.
– Вернитесь на свое место, мисс Малдун, – велел мистер Дикс. – Мы прибываем через пару часов.
Я встала, но Чарли схватил меня за руку:
– Я пойду с тобой на Черри-стрит. Я сумею найти твою маму.
– Не сумеешь! – отрезал мистер Дикс.
– А вот сумею! И ее руку я тоже найду!
Когда мы прибыли в Нью-Йорк, мистер и миссис Дикс попытались уговорить меня пойти с ними и сменить одну кабалу на другую: поступить в услужение к адвокату. Чарли они обещали устроить газетчиком.
– Нет, спасибо, – отказался Чарли. – Мы пойдем искать миссис Малдун.
– Если вы столь упорны в своем стремлении к греху, – сказал мистер Дикс, – то наше Общество снимает с себя всякую ответственность перед вами. Пусть юные учатся на собственных ошибках. Мы дали вам шанс на исправление.
– Если вы меня не отведете к маме, сама пойду, – пригрозила я.
Диксы посовещались в сторонке.
– Эта девочка всегда была дикаркой, – расслышала я мистера Дикса. Он сокрушенно покачал головой: – Ее падение неизбежно.
На этом они и порешили, и мистер Дикс вручил нам листок с адресом Общества, несметное богатство в виде двух долларов на нос, и они распрощались. Супругов моментально поглотила рождественская толпа.
– Что ж, пора на Черри-стрит! – объявил Чарли. – Пошли искать твою маму и ее руку.
