ОглавлениеНазадВпередНастройки
Добавить цитату

Маленькие старушки

Виктору Гюго

I
В старинных городах, среди кривых извилин,
Где всё чарует нас и даже самый страх,
Мне нравится следить старух, чей вид умилен
И много странности в стареющих чертах.
Уродки страшные встарь женщинами были,
Звались Лаисами! Горбатых и смешных
Возлюбим их! Они ведь души сохранили!
В дырявых юбочках и в рубищах своих
Ползут, терзаемы жестокими ветрами,
От грохота карет испуганно дрожа
И, как реликвию, свой ридикюль с цветами
Или с фигурками нашитыми держа.
И, схожи с куклами, плетутся в даль старушки,
Как зверь израненный, они порой спешат
Иль пляшут нехотя, как жалкие игрушки
На нитке Сатаны! – У них, разбитых, взгляд
Острее бурава; о этот взгляд, который
Схож с ямкой, где вода, блистая, ночью спит.
Их взоры – девочки божественные взоры,
Что в удивлении сквозь смех на мир глядит.
– Заметили ли вы, что в стариковском гробе
Размер, как гробика для ребятишек, – мал?
Смерть мудрая, создав для двух гробов подобье,
Вложила в сходство смысл, чтоб странностью
                                                   пленял.
Когда я призрак тот тщедушный повстречаю,
Пересекающий бурлящий наш Париж, —
Больное существо! – то я предполагаю,
Что в люльку новую ты сладостно спешишь!
И, оглядев старух, не удержусь я, чтобы
Ты, мысль, как геометр, исчислить не смогла:
О, сколько сменит раз рабочий форму гроба
Из дерева, куда положатся тела?!
– Глаза – колодези, прорытые слезою,
Металл сверкающий, остывший в тигелях.
Для тех, кто вскормлен был суровою Бедою,
Так много прелести в таинственных глазах!
II
Фраскати древнего влюбленная Весталка
Иль жрица Талии, чье имя знать могли
Одни суфлеры! Вы, кто встарь звались фиалкой
Иль ветреницею известной в Тиволи, —
Меня пьяните вы! – Меж хрупкими бывали
Такие, что, печаль в мед сладкий превратив,
Твердили подвигам, что крылья предлагали:
«Взнеси на небеса, могучий Гиппогриф!»
Одна к скорбям была приучена страною,
Других – страданьем муж умел отягощать,
А третьих сделал сын страдалицей святою!
Вы реку бы могли из ваших слез создать!
III
Я за старушками порой слежу. – Бывало,
Одна из них в тот час, когда в огнях лучей
Всё небо ранами кровавыми блистало,
Печально на одну садилась из скамей
И тихо слушала концерт, богатый медью
Военной музыки, наполнившей наш сад
И лившей в сердце всех гулявших зов к победе.
Под вечер золотой мелодии живят.
И, помня правила держаться прямо, чинно,
Она впивала гимн живой, что к бою звал,
И глаз ее порой открыт был, как орлиный,
Лоб мраморный ее, казалось, лавров ждал.
IV
Так вы проходите через хаос столицы
Живой, надменные, без жалобы совсем,
Мать, чья душа в крови, святая иль блудница,
Чьи прежде имена известны были всем.
Вас, кто был грацией и кто покрыт был славой,
Не ведает никто! – И пьяница порой
К вам пристает, зовя к утехам, для забавы;
За вашим рубищем оборвыш скачет злой.
Стыдясь существовать, о сгорбленные тени,
Вы крадетесь вдоль стен, и стан согнул ваш страх.
Рок странный! Вам никто не выкажет почтенья!
Для вечности созрел ваш человечий прах!
Я нежно издали за вами наблюдаю,
Неверные шаги следит мой взор с тоской.
Я, словно ваш отец, вас видя, ощущаю
Восторги тайные сочувственной душой.
Я воскрешаю вновь наивность увлеченья,
Сияние и мрак прошедших ваших дней.
В пороках ваших есть для сердца наслажденье,
А в добродетелях – восторг душе моей!
Развалины! Друзья! С моим ваш разум схожий!
Вам каждый вечер шлю торжественный привет!
До завтра жить ли вам? Гнет тяжкой длани Божьей
Над вами, Евами восьмидесяти лет!