Кракен

3

Билли снились кошмары. И не только ему. Но пока он никак не мог знать, что в постелях от страха потело полгорода. Во сне метались сотни людей, не знавших друг друга, не сверявших друг с другом симптомы. Погода тут была ни при чем.

Путь неблизкий – до этой встречи, куда ему приказали явиться и которую он, притворяясь перед самим собой, подумывал проигнорировать. Еще он подумывал – или снова притворился, что подумывал, – позвонить отцу. Естественно, не позвонил. Начал набирать Леона, но, опять же, не набрал. Ему нечего было прибавить к тому, что он уже говорил. Хотелось рассказать об исчезновении, об этой странной краже кому-нибудь еще. Мысленно провел пробы слушателей этого телефонного звонка, но энергия собственно позвонить, что-нибудь сказать все время утекала, покидала его раз за разом.

Белка так там и сидела. Он не сомневался, что это тот же самый зверек, который следил за ним из-за стока вчера, как окопавшийся солдат. Билли не пошел на работу. Даже не знал, пойдет ли вообще кто, и не звонил проверить. Он так никому и не позвонил.

Наконец – поздно, когда небо стало серым и плоским, и позже, чем пожелала его невежливая собеседница, в каком-то вялом жесте псевдонеповиновения, – он отправился из своего квартала у коммерческого склада рядом с Мэйнор-Хаус до остановки 253-го автобуса. Шел по шуршащим фантикам, по газетам, по флаерам, призывавшим к воздержанию, которые ветер срывал один за другим с кем-то выброшенной стопки. В автобусе он смотрел на низкие плоские крыши автобусных депо – пьедесталы для листьев.

В Камдене он сел на метро, потом снова поднялся к другому автобусу. Постоянно проверял мобильник, но все, что пришло, – одно сообщение от Леона: «Че, теряли еще сокровища??» На последнем отрезке пути Билли глядел на лондонские районы, которые не знал, но которые казались назойливо знакомыми со своими второсортными предприятиями и дешевыми едальнями, фонарями, где весь год болтались, как странное белье, уличные рождественские украшения, то ли прилежно повешенные заранее, то ли оставшиеся несобранными. Он ехал в наушниках, слушал дисгармонию из MIA и подающей надежды рэп-звезды. Билли удивлялся, почему не подумал потребовать, чтобы полиция просто сама приехала за ним, если уж им восхотелось устроить штаб в этой нелепой нехоженой глуши.

Пока Билли шел пешком, даже в наушниках его напугал звук. Впервые он услышал или вообразил этот стеклянный звук вне коридоров Центра Дарвина. Освещение тем ранним вечером было какое-то не такое. «Все наперекосяк», – подумал он. Словно жирное веретено тела архитевтиса стояло в каком-то пазу и что-то поддерживало. Билли чувствовал себя как незапертая и колотящаяся на ветру ставня.

Участок находился рядом с большой улицей и был куда крупнее, чем он ожидал. Одно из тех очень уродливых лондонских зданий из горчичных кирпичей, которые, вместо того чтобы величественно стареть, как их красные викторианские предки, вообще не ветшают, а просто становятся все грязнее и грязнее.

Он долго ждал в приемной. Дважды вставал и требовал Малхолланда. «Вас скоро вызовут, сэр», – сказал первый офицер, которого он спрашивал. «Кого-кого позвать?» – переспросил второй. Билли все больше и больше раздражался, листая старые журналы.

– Мистер Хэрроу? Билли Хэрроу?

К нему подошел не Малхолланд. Это был маленький, плюгавый и очень ухоженный человек. Лет пятидесяти, в штатском – устаревшем коричневом костюме. Руки он держал за спиной. Ожидая ответа, он не раз качнулся на пятках – маленький танцевальный тик.

– Мистер Хэрроу? – спросил он голоском тоненьким, как его усики. Пожал Билли руку. – Я старший инспектор Бэрон. Вы общались с моим коллегой, Малхолландом?

– Да. Где он?

– Да нет. Его здесь нет. Дело перешло ко мне, мистер Хэрроу. Что-то в этом роде. – Он склонил голову: – Приношу извинения за то, что заставил ждать, и большое спасибо за то, что пришли.

– В смысле – переходит к вам? – спросил Билли. – Женщина, которая говорила со мной вчера вечером, не… Если честно, она вообще какая-то хамка.

– Впрочем, раз мы заняли вашу лабораторию, – сказал Бэрон, – куда вам еще пойти, а? Надо думать, пока мы не закончим, боюсь, заворачивать свои банки вы не сможете. Представьте себе, что вы в отпуске.

– Серьезно, в чем дело? – Бэрон вел Билли по коридорам с лампами дневного света. Здесь Билли осознал, какие у него грязные очки. – Почему дело перешло к вам? И вы в такой дали… В смысле, без обид…

– В любом случае, – сказал Бэрон, – обещаю, что не задержим вас дольше чем нужно.

– Не понимаю, чем могу вам помочь, – сказал Билли. – Я уже рассказал вашим все, что знал. В смысле, Малхолланду. Он где-то прокололся? Вы за ним подчищаете?

Бэрон остановился и повернулся к Билли.

– Прямо как в кино: все вот это, да? – сказал он. Улыбнулся: – Вы говорите: «Но я же все рассказал вашим офицерам», – а я говорю: «Ну, а теперь расскажете мне», – и вы мне не доверяете, и сперва мы оба темним, а через несколько вопросов вы говорите с шокированным видом: «Вы думаете, что замешан я?» И так будем ходить кругами.

Билли лишился дара речи. Бэрон продолжал улыбаться.

– Заверяю вас, мистер Хэрроу, – сказал он, – вас никто не подозревает. Честное бойскаутское. – Он поднял ладонь.

– Я и не думал… – выдавил Билли.

– Теперь, раз мы разобрались, – сказал Бэрон, – как думаете, может, пропустим дальнейший сценарий и вы мне просто поможете? Вот и чудненько, мистер Хэрроу, – напел он своим голоском. – Вот и миленько. А теперь закончим с этим.

Билли впервые оказался в допросной. Все прямо как в телевизоре. Маленькая, бежевая, без окон. С другой стороны стола были женщина и еще один мужчина. Мужчина – лет сорока, высокий и властный. В непримечательном темном костюме. Лысоват, подстрижен под корень. Он сложил тяжелые руки и смерил Билли ровным взглядом.

Первое, на что Билли обратил внимание в женщине, – молодость. Она казалась вчерашним подростком. Это она, осознал Билли, та самая полицейская, которая мелькнула в кратком камео в музее. На ней была синяя униформа Столичной полиции, но носила она ее куда более неформально, чем, можно подумать, положено по уставу. Не застегнута, как бы накинута. Чистая, но в складках, латках и наворотах. И макияжа на девушке было больше, чем можно представить допустимым, а светлые волосы – в модной и растрепанной прическе. Она казалась ученицей, которая подчиняется букве, но бунтует против духа правил школьной формы. Она на него даже не взглянула, и он не мог разглядеть ее лицо получше.

– Ну ладно, – сказал Бэрон. Второй мужчина кивнул. Молодая полицейская стояла, прислонившись к стене, и возилась с мобильным телефоном.

– Чай? – спросил Бэрон, показывая Билли на стул. – Кофе? Абсент? Шучу, конечно. Я бы сказал: «Сигарета?» – но в наши дни, сами понимаете.

– Нет, ничего, – сказал Билли. – Я бы только…

– Конечно-конечно. Ну-с. – Бэрон сел, достал из карманов клочки бумаги и что-то в них поискал. Безалаберность казалась неубедительной. – Расскажите о себе, мистер Хэрроу. Вы вроде бы куратор?

– Ну да.

– И это значит?..

– Консервация, каталоги, все в таком духе. – Билли теребил очки в руках, чтобы не смотреть никому в глаза. Он пытался определить, куда смотрит девушка. – Консультация о стендах, сохранение всего в хорошем качестве.

– Всегда этим занимались?

– В общем, да.

– И… – Бэрон прищурился на записку. – Мне сообщили, что это вы подготовили кальмара.

– Нет. Все мы. Я… Это командная работа. – Второй мужчина сидел рядом с Бэроном, ничего не говорил и смотрел на свои руки. Девушка вздохнула и ткнула в телефон. Казалось, она во что-то играет. Она поцокала языком.

– Вы же были в музее, да? – спросил ее Билли. Она бросила взгляд. – Это вы мне звонили? Вчера? – Ее уайнхаусовская прическа запоминалась. Она ничего не ответила.

– Вы… – Бэрон показывал на Билли ручкой, все еще листая бумаги, – скромничаете. Это вы спец по спрутам.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. – Билли поерзал. – Когда приходят такие вещи, понимаете… Мы все над ними работаем. И стар и млад. В смысле… – Он описал руками в воздухе огромность.

– Ну-ну, – сказал Бэрон. – Вы же умеете с ними управляться, да? – Он поймал взгляд Билли. – О вас все так говорят.

– Не знаю, – пожал плечами Билли. – Я люблю моллюсков.

– Какая очаровательная скромность, молодой человек! – сказал Бэрон. – Но вы никого не обманете.

Кураторы работали cо всей таксономией. Но в Центре считалось за факт, что моллюски Билли – особенные. Ударение здесь могло быть на обоих словах – «моллюски Билли» и «моллюски Билли», которые отличались чистотой раствора, которые занимали и держали особенно драматичные баночные позы. Глупость, конечно: нельзя быть лучше в консервации каракатицы, чем в консервации геккона или домашней мыши. Но шутка не умирала, потому что в ней была только доля шутки. Хотя, сказать по правде, вначале Билли был довольно криворук. Успел наколотить немало мензурок, пробирок и колб, мокро шлепнул на лабораторный пол не одно мертвое животное, прежде чем довольно внезапно наловчился.

– При чем здесь это? – спросил Билли.

– Это при следующем, – сказал Бэрон. – Понимаете, мистер Хэрроу, вас попросили снизойти к нам – или подняться, смотря как держать карту, – по двум причинам. Первое – вы человек, который обнаружил пропажу гигантского кальмара. И второе – кое-что более конкретное. Кое-что, что вы упоминали.

Знаете, должен вам признаться, – продолжал Бэрон. – Я никогда не видел ничего подобного. В смысле, я слышал о конокрадстве. О похищениях собак, конечно же. Пара кошек. Но… – Он хохотнул и покачал головой. – Теперь вашим стражам придется держать ответ, верно? Надо думать, у вас, как в таких случаях полагается, ищут козла отпущения.

– Дейн и остальные? – спросил Билли. – Наверно. Не знаю.

– Вообще-то я говорил не о Дейне. Интересно, что вы назвали его. Я имел в виду, как говорится, другую стражу. Но Дейну Парнеллу и его коллегам, разумеется, тоже несладко. Но о них позже. Узнаете это?

Бэрон придвинул по столу страницу из блокнота. На ней был рисунок, слабо напоминающий астериск. Два луча, длиннее остальных, завивались на конце.

– Ага, – сказал Билли. – Это нарисовал я. Это было у одного парня с экскурсии. Я нарисовал это для человека, который допрашивал меня вчера.

– Вы знаете, что это, мистер Хэрроу? – спросил Бэрон. – Можно перейти на «ты»? Знаешь?

– Откуда? Но парень с этой штукой – он все время находился при мне. У него не было времени отойти и сделать что-нибудь, ну знаете, подозрительное. Я бы заметил…

– Ты видел это раньше? – заговорил второй мужчина, впервые. Он сцепил руки так, словно от чего-то сдерживался. Его акцент был внеклассовым и без регионального говорка – настолько нейтральный, что словно искусственно выученный. – Не наводит на мысли?

Билли помедлил.

– Простите, – сказал он. – А можно я… Вы кто?

Бэрон покачал головой. Здоровяк не изменился в лице, только медленно моргнул. Девушка оторвалась от телефона – наконец-то – и насмешливо цыкнула зубом.

– Это Патрик Варди, мистер Хэрроу, – сказал Бэрон. Варди стиснул пальцы. – Варди помогает в нашем расследовании.

«Без звания», – подумал Билли. Все полицейские, кого он встречал, были «констебль Имярек», «детектив-констебль Такой-то», «инспектор Сякой-то». Но не Варди. Варди встал и отошел к стене, из поля зрения, сделавшись неактуальной темой.

– Так ты видел это раньше? – спросил Бэрон, постучав по бумажке. – Каракули ничего не вызывают в памяти?

– Не знаю, – сказал Билли. – Вряд ли. Что это? Мне скажут?

– Ты сообщил нашим кенсингтонским коллегам, что человек с этим рисунком выглядел – цитирую – «накрученным» или как-то так? – спросил Бэрон. – Что скажешь?

– Ну да, сообщил Малхолланду, – сказал Билли. – Как, говорите, вас зовут? – спросил он у Варди, но тот не ответил. – Я не знаю, странный был этот парень или нет, – сказал Билли Бэрону. Пожал плечами: – Иногда на кальмара приходят посмотреть всякие…

– В последнее время видел их чаще? – спросил Бэрон. – Этих… э-э… чудиков? – Варди наклонился и что-то пробормотал инспектору на ухо. Тот кивнул. – Людей, которые необычно себя ведут?

– Спрутолюбов? – сказал Билли. – Не знаю. Наверно. Была парочка в костюмах или странной одежде.

Девушка что-то записала. Он наблюдал за ней.

– Ладно, теперь скажи вот что, – продолжил Бэрон. – Происходило ли в недавнее время что-нибудь странное снаружи музея? Может быть, раздавали интересные листовки, проходили пикеты? Протесты? Не обращал внимание на какие-нибудь еще интересные украшения у каких-нибудь еще посетителей? Знаю, я так спрашиваю, будто ты сорока, высматриваешь все блестящее. Но сам понимаешь.

– Нет, – сказал Билли. – Не понимаю. Бывает, снаружи собираются психи. А про этого парня спрашивайте Дейна. Парнелла. – Билли пожал плечами: – Как я говорил вчера, по-моему, он его узнал.

– Мы, разумеется, хотели бы переговорить с Дейном Парнеллом. Насчет того, что они с мистером Таинственным Значком друг друга знают, и всем прочем. Но мы не можем… – Варди прошептал ему еще что-то, и Бэрон продолжил: – Потому что, почти как экспонат, за которым ему было поручено присматривать, – и, разумеется, как человек со значком, – Дейн Парнелл исчез.

– Исчез?

Бэрон кивнул.

– Местонахождение неизвестно, – сказал он. – По телефону не отвечает. Ищут пожарные, ищет полиция. И почему это он исчез? Нам очень интересно узнать, что у него найдется в ответ на наши вопросики.

– Ты с ним разговаривал? – резко спросила полицейская. Билли подскочил на стуле и уставился на нее. Она подбоченилась. Говорила быстро, с лондонским акцентом: – Ты же у нас вообще любишь поболтать, да? Разбалтываешь что ни попадя.

– Чего?.. – сказал Билли. – Мы и десяти слов друг другу не сказали с тех пор, как он начал там работать.

– Чем он занимался ранее? – спросил Бэрон.

– Я понятия не имею…

– Только послушай, как вертится! – девушка как будто была в восторге.

Билли моргнул. Он попытался свести все к шутке, улыбнулся, надеялся, что она улыбнется в ответ, – не дождался.

– Если честно, – сказал Билли, – он мне даже не нравится. Слишком резкий. Даже не здоровался. Какие тут еще разговоры.

Бэрон, Варди и девушка безмолвно переглянулись. Пообщались о чем-то с помощью поднятых бровей и поджатых губ, нескольких быстрых кивков.

Бэрон медленно произнес:

– Ну, если что-нибудь вспомните, мистер Хэрроу, дайте нам знать.

– Ну да. – Билли тряхнул головой: – Да, обязательно. – Он поднял руки в знак капитуляции.

– Умница. – Бэрон встал. Дал Билли визитку, пожал руку так, словно благодарность была искренней, показал на дверь: – Никуда не уезжай, ладно? Возможно, мы захотим поговорить еще раз.

– Ага, наверняка захотим, – сказала девушка.

– А что значит – «человек со значком исчез»? – спросил Билли. Бэрон пожал плечами:

– Все и вся испаряются, верно? Не то чтобы он действительно «исчез»; это бы означало, что он вообще был. Для брони экскурсии ваши посетители должны оставлять телефонный номер. Мы обзвонили всех, кого вы вчера сопровождали. И господин с этой искоркой на лацкане, – Бэрон щелкнул по узору. – Эд, как он назвался на вашей стойке. Да, Эд. Он дал незарегистрированный номер, по которому никто не отвечает.

– Спеши к своим книгам, Билли, – сказал Варди, когда Билли открыл дверь. – Я в тебе разочарован. – Он постучал по бумаге: – Посмотри, что тебе могут показать Куби Дерри и Морри. – Слова были странные, но и странно знакомые.

– Подождите! Что? – спросил Билли из дверей. – Что вы сказали? – Варди только отмахнулся.

Пораженно сплавляясь обратно на юг, Билли пытался и не мог для себя объяснить эту встречу. Его не арестовали; он мог уехать в любой момент. Он держал в руке телефон, уже готовый осыпать тирадами Леона, но снова не позвонил по причинам, которые не мог облечь в слова.

Как и не поехал домой. Вместо этого Билли, охваченный нескончаемым ощущением, что за ним следят, направился в центр Лондона. Сменял кафе за книжным кафе, листал книжки в мягких обложках.

Телефон у него был без интернет-соединения, и он не взял с собой ноутбук, так что не мог проверить свою догадку насчет того, что, несмотря на его признание вчера вечером, в новостях нет информации об исчезновении кальмара. Лондонские газеты этого точно не осветили. Он не ел, хотя гулял допоздна, часами, – настолько, что сперва был вечер, а потом начало ночи. Ничем особенным он не занимался – просто угрюмо размышлял и впадал во фрустрацию, не звонил в Центр, только пытался рассмотреть все возможности.

Что возвращалось к нему раз за разом, что все эти часы глодало больше и больше, – имена, которые назвал Варди. Билли нисколько не сомневался, что уже их слышал, что они для него что-то значат. Он пожалел, что не настаивал на разъяснении, он даже не знал, как их правильно писать. Сидя в кафе, он заливался чаем, перебирая варианты на обрывках – «куби дерри», «морри», «морэ», «кобадара» и так далее.

«Есть что поискать, блин», – думал он.

По дороге домой на автобусе его внимание привлек – и он сам не знал почему – мужчина в хвосте салона. Билли пытался понять, что же такого заметил. Никак не мог его разглядеть.

Мужчина был большим и плечистым, в капюшоне, глядел в пол. Когда бы Билли ни поворачивался, тот либо сутулился, либо отворачивался в окно. Все, что они проезжали, пыталось захватить взгляд Билли.

За ним как будто наблюдали и ночные звери, и городские здания, и каждый пассажир. «У меня не должно быть такого странного ощущения», – подумал Билли. И у всего вокруг – тоже не должно. Он посмотрел на мужчину и женщину, которые только что сели в автобус. Представил, как пара проходит прямо сквозь металлическое сиденье сзади него и исчезает.

За автобусом по пятам следовала стая голубей. Им уже было время спать. Они летели, когда автобус ехал, останавливались, когда останавливался он. Билли жалел, что у него нет с собой зеркала, чтобы смотреть не поворачиваясь, чтобы увидеть ускользающее лицо этого мужчины сзади.

Они ехали на верхнем уровне, над самым аляповатым неоном Лондона, у низких крон и окон второго этажа, верхушек уличных знаков. Светлые зоны были противоположны своим океанским родственницам – поднимались в темноту, а не проникали сверху. Улица, где сияли фонари и царила флуоресценция витрин, была самым мелким и светлым местом, а небо – бездной, пронзенной звездами как биолюминесценцией. На верхнем этаже автобуса они находились на краю пучин, на кромке дисфотической зоны, во мраке которой терялись пустые офисы. Билли смотрел вверх, в глубокую ночь, словно вниз, в морскую впадину. Человек за ним тоже смотрел вверх.

На следующей остановке – не своей – Билли дождался, пока закроются двери, а потом рванул вниз по лестнице с криками: «Стойте, стойте, простите!»

Автобус его высадил и углубился во тьму, как подводная лодка. В грязном окне в хвосте автобуса Билли видел, как прямо на него смотрит тот мужчина.

– Блин, – сказал Билли. – Блин.

Он выкинул перед собой руку в защитном жесте. Стекло изогнулось, и мужчина в удаляющемся автобусе отдернулся. Очки Билли задрожали на носу. Он больше не видел, чтобы за окном – за трещиной, которая вдруг его рассекла, – кто-то двигался. Тот, кого он заметил, был Дейном Парнеллом.