Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 5
Утром на следующий день я ехал на восток по бульвару Сансет под небом, расчерченным тонкими полосками перистых облаков, и размышлял о снах, снившихся ночью – все тех же пугающих размытых образах, которые терзали меня с тех самых пор, как я впервые начал работать в онкологической клинике. Потребовался целый год, чтобы прогнать этих демонов, однако теперь я гадал, они уходили прочь или же просто таились в моем подсознании, готовые в любой момент появиться снова.
Рауль обитал в безумном мире, и я, помимо воли, посетовал на него за то, что он снова втянул меня в него.
Дети не должны болеть раком.
Никто не должен болеть раком.
Заболевания, относящиеся к владениям членистоногого-убийцы, представляли собой высшую степень гистологического предательства: тело терзало, уродовало, насиловало, убивало себя в неистовом пиршестве коварных обезумевших клеток.
Я вставил в магнитолу кассету в надежде на то, что мелодичные переливы гитары отвлекут мои мысли от пластиковых комнат, лысых детей и одного маленького мальчика с рыжими волосами и красноречивым взглядом «почему это случилось со мной?» в глазах. Однако у меня перед глазами стояло его лицо и лица всех тех больных детей, с кем мне пришлось иметь дело, вплетающиеся в арпеджио музыки, неуловимые, настойчивые, умоляющие о спасении…
Учитывая то, в каком настроении я пребывал, даже безвкусные рекламные плакаты, возвестившие о въезде в Голливуд, показались благословением.
Последнюю милю бульвара я проехал в подавленном настроении и, поставив «Севиль» на стоянке для персонала клиники, вошел в здание, опустив голову, чтобы отгородиться от любого вежливого общения.
Поднявшись пешком на четвертый этаж, на котором находилось онкологическое отделение, я направился по коридору и на полдороге услышал шум ссоры. Открытая дверь в палату модулей ламинарных воздушных потоков усиливала звук.
Рауль стоял спиной к модулям, вытаращив глаза и попеременно исторгая быстрые испанские ругательства и крича по-английски на группу из трех человек.
Беверли Лукас прижимала к груди сумочку, словно щит, который не оставался на одном месте, поскольку стиснувшие его руки тряслись. Она смотрела куда-то вдаль поверх облаченного в белый халат плеча Мелендес-Линча, всеми силами стараясь не задохнуться от гнева и унижения.
На широком лице Эллен Бекуит застыло изумленное, проникнутое ужасом выражение человека, застигнутого врасплох во время какого-то тайного запретного ритуала. Казалось, она была готова к покаянию, но не знала точно, в чем ее преступление.
Третьим слушателем был высокий растрепанный мужчина с вытянутым, как у гончей, лицом и раскосыми глубоко запавшими глазами. Под небрежно наброшенным расстегнутым белым халатом виднелись линялые джинсы и дешевая рубашка, когда-то считавшаяся «психоделической», но сейчас выглядевшая просто безвкусной. Ремень со здоровенной пряжкой в виде индейского вождя впивался в дряблый живот. Большие ступни заканчивались длинными цепкими пальцами. Я их увидел, потому что они, без носков, были засунуты в открытые шлепанцы. Бледное лицо было гладко выбрито. Тронутые сединой темно-русые волосы спадали до плеч. Ожерелье из ракушек обрамляло толстую шею, покрытую складками кожи.
Мужчина стоял бесстрастно, словно в трансе, спокойно взирая на происходящее полуприкрытыми глазами.
Увидев меня, Рауль прервал свою страстную речь.
– Его забрали, Алекс!
Он указал на пластиковую комнату, в которой я меньше двадцати четырех часов назад играл в шашки. Койка была пуста.
– Прямо под носом у этих так называемых «профессионалов». – Рауль указал на троицу презрительным взмахом руки.
– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, – предложил я.
Чернокожий подросток в соседнем модуле недоуменно таращился на нас сквозь прозрачную стенку.
Рауль пропустил мои слова мимо ушей.
– Они это сделали. Эти шарлатаны. Пришли под видом специалистов по радиотерапии и похитили мальчишку. Разумеется, если бы у кого-нибудь хватило ума заглянуть в медицинскую карту и узнать, назначалась ли пациенту радиотерапия, можно было бы предотвратить это… преступление!
Теперь он обращался только к полной медсестре, и та была на грани слез. Высокий мужчина вышел из транса и поспешил ей на помощь:
– Нельзя требовать от простой медсестры, чтобы она мыслила как полицейский. – В его речи чувствовался едва уловимый налет галльской певучести.
Рауль круто развернулся к нему:
– Вы! Держите при себе свои проклятые замечания! Если бы вы хоть на йоту понимали суть медицины, мы бы скорее всего не попали в эту переделку. Как полицейский! Если это означает проявлять бдительность и заботиться о безопасности пациента, то она, черт возьми, просто обязана мыслить как полицейский! Это вам не индейская резервация, Валькруа! Это болезнь, угрожающая жизни, и курс интенсивного лечения, и нужно использовать голову, дарованную нам Господом Богом, чтобы вмешиваться, делать выводы и принимать решения, ради всего святого! С изолированным модулем нельзя вести себя словно с автовокзалом, куда может прийти любой, назваться кем угодно и выкрасть пациента прямо из-под вашего ленивого, беспечного сопливого носа!
В ответ второй врач с космической улыбкой отбыл обратно в бесконечно далекую галактику.
Рауль сверкнул взглядом, готовый обрушиться на него с кулаками. Тощий чернокожий парень сквозь прозрачный пластик испуганно наблюдал за происходящим широко раскрытыми глазами. Мать, навещающая своего ребенка, лежащего в третьем модуле, долго смотрела, затем задернула занавеску, отгораживаясь от нас.
Взяв Рауля под локоть, я вывел его в комнату медсестер. Там находилась крошечная филиппинка, заполнявшая истории болезни. Бросив на нас всего один взгляд, она схватила бумаги и выскочила из комнаты.
Взяв со стола карандаш, Рауль сломал его между пальцами. Швырнув обломки на пол, он ногой отбросил их в угол.
– Ублюдок! Какая наглость – спорить со мной в присутствии вспомогательного персонала! Я расторгну контракт и избавлюсь от него раз и навсегда! – Он провел ладонью по лбу, пожевал кончик усов и подергал за двойной подбородок так, что кожа порозовела. – Они его забрали. Просто взяли и забрали.
– Что ты намереваешься делать по этому поводу?
– Я намереваюсь разыскать этих знахарей и придушить их голыми руками…
Я снял трубку.
– Хочешь, я позвоню в службу безопасности?
– Ха! Сборище выживших из ума алкоголиков, неспособных без посторонней помощи отыскать свои фонарики…
– Что насчет полиции? Теперь это уже самое настоящее похищение.
– Нет, – быстро ответил Рауль. – Полиция ни черта не сделает, и получится бесплатный цирк для газетчиков. – Найдя карточку Вуди, он полистал ее, шипя от гнева: – Радиотерапия – ну с какой стати я стал бы прописывать рентген ребенку, курс лечения которого еще не определен! Это же чушь какая-то. Никто больше не желает думать. Сплошные автоматы, все до одного!
– Так что ты намереваешься делать по этому поводу? – повторил я.
– Понятия не имею, черт возьми! – признался Рауль, хлопнув картой по столу.
Какое-то время мы угрюмо молчали.
– Они, наверное, уже на полпути к Тихуане, – наконец сказал Рауль, – спешат совершить паломничество в одну из этих проклятых клиник, где лечат лаэтрилом, – ты видел когда-нибудь эти бараки? Грязные кирпичные стены, разрисованные раками. Вот в чем они видят спасение! Глупцы!
– Быть может, они никуда не уехали. Почему бы не проверить?
– Как?
– У Беверли есть телефон мотеля, где они остановились. Можно позвонить и узнать, выписались ли они.
– Сыграть в сыщиков – да, а почему бы и нет?
Зови ее.
– Рауль, будь с ней повежливее.
– Хорошо-хорошо.
Бев о чем-то совещалась вполголоса с Валькруа и Эллен Бекуит. Я подозвал ее, и медсестра бросила на меня взгляд, который обыкновенно припасают для разносчиков чумы.
Я объяснил Бев, что хочу, и та неуверенно кивнула.
Пройдя в комнату медсестер, она набрала номер, старательно не глядя на Рауля. После краткого обмена фразами с дежурным администратором мотеля Бев положила трубку.
– Очень необщительный тип. Сегодня он Своупов не видел, но из мотеля они не выписывались. Машина стоит на месте.
– Если хочешь, – предложил я, – я отправлюсь туда и попробую переговорить с ними.
Рауль сверился со своим ежедневником.
– До трех часов сплошные совещания. Я всё отменю. Поехали!
– Рауль, не думаю, что тебе нужно туда ездить.
– Это же абсурд, Алекс! Я лечащий врач! Это медицинский вопрос…
– Только номинально. Предоставь все мне.
Его густые брови выгнулись, в глазах, похожих на кофейные зерна, зажглась ярость. Рауль начал было что-то говорить, но я его перебил.
– Нельзя исключать вероятность того, – тихо произнес я, – что все это из-за твоего конфликта с родителями.
Рауль уставился на меня, убеждаясь в том, что не ослышался. Побагровев, он сдержал свою ярость и в отчаянии всплеснул руками.
– Ну как ты мог только…
– Я не утверждаю, что это так. Но просто нужно учесть и такую вероятность. Нам нужно, чтобы мальчик вернулся в клинику. Давай повысим вероятность успеха, предусмотрев все возможности.
Рауль был зол как черт, но я дал ему пищу для размышлений.
– Чудесно. А у меня и так дел хватает. Отправляйся один.
– Я хочу захватить с собой Беверли. Она лучше всех знает родителей.
– Чудесно, чудесно. Забирай Беверли. Забирай кого хочешь.
Поправив галстук, Рауль разгладил на халате несуществующие складки.
– А теперь, друг мой, прошу меня простить, – сказал он, изо всех сил стараясь быть вежливым. – Мне нужно спешить в лабораторию.
Мотель «Морской бриз» находился в западном Пико, в окружении дешевых многоквартирных жилых домов, пыльных витрин магазинов и гаражей, рассеченных убогой полоской бульвара там, где Лос-Анджелес признаёт свое поражение перед Санта-Моникой. Двухэтажное здание, покрытое щербатой бледно-зеленой штукатуркой, с покосившимися розовыми чугунными решетками. Тридцать с лишним номеров выходили на заасфальтированный двор и бассейн, наполовину полный зеленой от тины водой. Единственным движением была пелена клубящихся выхлопных газов, поднимавшихся над покрытым подтеками машинного масла асфальтом. Мы остановились рядом с фургоном с номерами штата Юта.
– Не совсем пять звезд, – заметил я, выходя из «Севиля». – И далеко от клиники.
Беверли нахмурилась.
– Увидев адрес, я попыталась объяснить это Своупам, но переубедить отца оказалось невозможно. Он заявил, что хочет жить поближе к океану, где воздух чище. Даже пустился в пространные рассуждения о том, что вся клиника должна перебраться на берег, поскольку смог пагубно действует на больных.
Дежурный администратор находился в стеклянной кабинке за покосившейся фанерной дверью. Худой иранец в очках с отсутствующим взглядом человека, регулярно курящего опиум, сидел за обшарпанным столом, листая правила дорожного движения. Один угол занимал вращающийся стеллаж с расческами и дешевыми солнцезащитными очками, в другом приютился столик, заваленный древними каталогами туристических агентств.
Иранец притворился, будто не заметил нас. Я кашлянул с туберкулезным надрывом, и он медленно поднял взгляд.
– Да?
– В каком номере остановилось семейство Своупов?
Окинув нас оценивающим взглядом, иранец решил, что нам можно доверять, и, бросив: «В пятнадцатом», – вернулся в волшебный мир дорожных знаков.
Перед пятнадцатым номером стоял запыленный коричневый «Шевроле»-универсал. Если не считать свитера на переднем сиденье и пустой картонной коробки в багажном отделении, машина была пустая.
– Это их машина, – сказала Беверли. – Они постоянно в нарушение правил оставляли ее прямо перед входом клиники. Один раз охранник прилепил на лобовое стекло предупреждение, так Эмма выбежала, истошно вопя, что у нее больной ребенок, и он тотчас же его сорвал.
Я постучал в дверь. Никто не ответил. Постучал сильнее. Ответа по-прежнему не было. В номере имелось одно грязное окно, однако заглянуть внутрь не давали плотные занавески. Я постучал еще раз, и, убедившись в том, что тишина внутри ничем не нарушается, мы вернулись в вестибюль.
– Прошу прощения, – сказал я, – вы не знаете, Своупы у себя?
Летаргическое покачивание головой.
– У вас есть коммутатор? – спросила Беверли.
Оторвавшись от справочника, иранец заморгал.
– Кто вы такие? Что вам нужно? – По-английски он говорил с сильным акцентом, вел он себя крайне неприветливо.
– Мы из Западной педиатрической клиники. Там лечился ребенок Своупов. Нам очень нужно поговорить с ними.
– Я ничего не знаю. – Взгляд иранца снова вернулся к дорожным знакам.
– У вас есть коммутатор? – повторила Бев.
Едва заметный кивок.
– В таком случае, будьте добры, позвоните в номер.
Театрально вздохнув, иранец медленно встал и вышел в дверь в противоположном конце. Минуту спустя он появился опять.
– Там никого.
– Но их машина здесь.
– Послушайте, леди, машины я не знаю. Вам нужен номер – хорошо. Нет – оставьте меня в покое.
– Бев, звони в полицию, – сказал я.
Казалось, иранец успел принять дозу амфетамина, потому что его лицо внезапно оживилось и он принялся яростно размахивать руками:
– Зачем полиция? Что я вам сделал?
– Все в порядке, – заверил его я. – Просто нам нужно поговорить со Своупами.
Иранец вскинул руки.
– Они уходили гулять – я их видел. Уходили туда. – Он указал на восток.
– Маловероятно. С ними больной ребенок. – Я повернулся к Бев. – Я видел телефон на заправке на перекрестке. Звони в полицию и сообщи о подозрительном исчезновении.
Она направилась к двери.
Вскочив из-за стола, иранец поспешил к нам.
– Что вы хотите? Зачем делать мне плохо?
– Послушай, – сказал я, – мне нет никакого дела до того, какие мерзкие игры ведутся в других номерах. Нам нужно поговорить с семьей из пятнадцатого.
Он достал из кармана связку ключей.
– Идем, я вам показываю, их там нет. Тогда вы оставляете меня в покое, хорошо?
– Договорились.
Шелестя мешковатыми штанами, иранец направился через площадку, позвякивая ключами и бормоча себе под нос.
Быстрое движение запястьем – и замок открылся. Дверь застонала, открываясь. Мы шагнули внутрь. Дежурный администратор побледнел, Беверли прошептала: «О, господи…», – а я постарался унять нарастающее предчувствие беды.
В маленькой темной комнате царил разгром.
Скудные пожитки семейства Своупов были извлечены из трех картонных коробок, которые теперь валялись на одной из двуспальных кроватей смятые. Одежда и личные вещи были разбросаны по всей комнате: лосьон, шампунь и жидкость для снятия лака протекли из разбитых флаконов на протертый ковер вязкими подтеками. Женское нижнее белье безжизненно висело на дешевом торшере. Книги в бумажных переплетах и газеты, разорванные в мелкие клочья, валялись по всему полу словно конфетти. Повсюду были вскрытые банки и пакеты с едой, вывалившееся из них содержимое застыло маленькими кучками. В комнате стоял затхлый запах гнили.
Клочок ковра у кровати был свободен от мусора, однако назвать его чистым было нельзя. На нем расплывалось темно-бурое амебоподобное пятно с полфута в поперечнике.
– О нет! – выдохнула Беверли.
Она покачнулась, теряя равновесие, и мне пришлось ее подхватить.
Достаточно проработать в больнице совсем недолго, чтобы знать вид спекшейся крови.
Лицо иранца стало восково-бледным. Челюсти беззвучно шевелились.
– Пошли. – Взяв за костлявые плечи, я вывел его на улицу. – Теперь точно нужно звонить в полицию.
Хорошо иметь знакомого в правоохранительных органах. Особенно когда этот знакомый твой лучший друг и не станет тебя подозревать, если ты заявишь о преступлении. Решив не связываться с «911», я позвонил прямо Майло в управление. Он находился на совещании, но я проявил настойчивость, и его вызвали к телефону.
– Детектив Стёрджис.
– Майло, это Алекс.
– Привет, дружище. Ты вытащил меня с замечательной лекции. Судя по всему, западная сторона в последнее время превратилась в фабрику по производству «ангельской пыли» – для лабораторий снимают роскошные особняки, перед которыми стоят «Мерседесы». Зачем мне нужно все это знать, выходит за рамки моего понимания, но попробуй объяснить это начальству. Ладно, что там у тебя?
Я рассказал вкратце, и голос Майло сразу же стал деловитым.
– Хорошо. Оставайся там. Пусть никто ничего не трогает. Я звоню кому следует. Народу приедет много, так что пусть твоя девушка не пугается. Я посылаю совещание к черту и выезжаю немедленно, но, возможно, меня опередят, поэтому если кто-то начнет напирать на тебя слишком сильно, назови мою фамилию, и от тебя отстанут.
Положив трубку, я вернулся к Беверли. У нее был опустошенный, потерянный взгляд путника, застрявшего без денег в незнакомом месте. Обняв за плечо, я усадил ее рядом с дежурным администратором, который теперь бормотал что-то себе под нос на фарси, несомненно, вспоминая добрые старые дни при аятолле Хомейни.
В конторе имелась кофеварка, и я приготовил три чашки. Иранец взял свою с признательностью, подержал ее в обеих руках и шумно выпил залпом. Беверли поставила свою на стол, а я в ожидании не спеша потягивал кофе.
Через пять минут появились первые мигалки.
