Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 11
Мы шли по бескрайнему залу. С каждым шагом все сильнее меня пробирал страх. Чибис была рядом; ради нее я еще как-то крепился. И все же это походило на кошмар, когда снится, что ты на площади без штанов. Чибис цеплялась за руку и прижимала к себе Мадам Помпадур. Я пожалел, что на мне нет Оскара, – в нем я не казался бы себе козявкой под микроскопом.
В последнюю минуту Мамми положила ладонь мне на лоб и гипнотически впилась в глаза. Я оттолкнул ее руку и отвел взгляд.
– Нет, – сказал я ей. – Никакой подготовки! Не надо… Знаю, ты хочешь как лучше, но… пойду без наркоза. Спасибо.
Она не настаивала, лишь повернулась к Чибис. Та поколебалась, но тоже покачала головой.
– Мы готовы, – выдохнула она.
Но теперь, пересекая огромное пространство, я все острее жалел, что не разрешил Мамми избавить нас от нервной тряски. По меньшей мере Чибис необходимо было успокоить.
От далеких стен навстречу нам двинулись еще две козявки. Когда приблизились, я узнал их: неандерталец и легионер. Невидимая сила волокла упирающегося пещерного человека; римлянин же печатал широкие, легкие и уверенные шаги. До центра мы добрались одновременно и остановились футах в двадцати друг от друга, треугольником: Чибис и я – в одном углу, римлянин и пещерный человек – в остальных.
Я окликнул:
– Приветствую, Юнио!
– Молчи, варвар. – Он огляделся, оценивая взглядом толпу у стен.
Легионер сменил свое неопрятное облачение. Исчезли грязные обмотки; на правой голени красовался понож. Тунику прикрывали доспехи, голову гордо увенчивал шлем с плюмажем. Сверкал металл, лоснилась вычищенная кожа.
Пока он шел, его щит по-походному висел за спиной. Остановившись, легионер перебросил его в левую руку. Он не взялся за меч, потому что в правой руке держал на изготовку дротик. Настороженные глаза высматривали врага.
Слева от него, как забитый зверек, съежился пещерный человек.
– Юнио! – позвал я. – Послушай!
Вид этих двоих встревожил меня еще больше. Разговаривать с троглодитом было бесполезно, но, возможно, удастся объясниться с римлянином.
– Знаешь, зачем мы здесь?
– Знаю, – бросил он мне через плечо. – Сегодня боги испытывают нас на своей арене. Это работа для воина и римлянина. От тебя не будет пользы, так что не путайся под ногами. Впрочем, следи за тылом и в случае чего кричи. Цезарь вознаградит тебя.
Я попытался было объяснить ему, что к чему, но меня прервал громовой голос, идущий со всех сторон:
ВЫ ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД СУДОМ!
Чибис задрожала и прижалась ко мне. Я выпростал из ее судорожной хватки левую руку, заменил ее на правую, а левой обнял за плечи.
– Выше нос, напарник, – сказал я тихонько. – Не дай им запугать себя.
– Я не боюсь, – прошептала она, трясясь. – Кип, давай ты будешь говорить.
– Ты действительно этого хочешь?
– Да. Тебя не так легко разозлить, как меня, – а если я разозлюсь… ну, это будет просто ужас.
– Ладно.
Нас прервал тот же плоский, гнусавый голос. Как и раньше, казалось, что его источник находится совсем рядом.
– Представляемое дело исходит из предыдущего. Три разновременных образца доставлены с небольшой планеты ланадорского типа, расположенной в периферийной зоне Третьей Галактики. Область крайне примитивная, цивилизованные расы отсутствуют. Представленная раса, как следует из образцов, является варварской. Ранее инспектировалась дважды. Необходимость в плановом изучении отсутствовала, но в связи с предыдущим делом появились новые факты.
Голос задал вопрос сам себе:
– Когда проводилась последняя проверка?
И ответил:
– Приблизительно один период полураспада тория – двести тридцать назад.
Он добавил, явно только для нас:
– Около восьмидесяти тысяч ваших лет назад.
Юнио закрутил головой, пытаясь определить, откуда исходит голос. Он явно слышал то же самое, только на своей испорченной латыни. Я и сам был удивлен, но подобные цифры уже не могли меня шокировать.
– Есть ли необходимость во внеочередной инспекции?
– Есть. Катастрофический разрыв непрерывности. Они развиваются с аномальной скоростью.
Бесцветный голос продолжал, обращаясь к нам:
– Я ваш судья. Многие из присутствующих здесь цивилизованных существ являются моими составляющими. Есть зрители, есть стажеры, а кое-кто явился специально, чтобы поймать меня на ошибке. Но это не удавалось никому за последний миллион ваших лет.
– Вам больше миллиона лет? – выпалил я.
Но не добавил, что не верю в это.
Голос ответил:
– Я намного старше, хотя возраст моих компонентов различен. Отчасти я машина, чьи детали можно ремонтировать, заменять, копировать; другие мои компоненты – живые существа, они умирают и возобновляются. Мои живые составляющие – многие тысячи, – (вообще-то, он сказал «дюжины дюжин дюжин»), – цивилизованных существ со всех уголков Трех Галактик, и любая дюжина дюжин из них может слиться с моим машинным разумом, чтобы привести меня в действие. Сейчас со мной связаны двести девять специалистов, в их распоряжении знание, накопленное моей неживой сущностью, а также все мои способности анализировать и интегрировать.
– Решения принимаются единогласно? – резко произнес я, решив, что нашел лазейку.
Мне никогда не удавалось перехитрить папу с мамой, но все же в далеком детстве иногда случалось запутать их так, чтобы один говорил одно, а другой – другое.
Голос невозмутимо ответил:
– Решения всегда принимаются единогласно. Будет лучше, если вы сочтете меня единой личностью.
Он продолжал, обращаясь к аудитории:
– Была проведена стандартная процедура отбора образцов. Современный образец дублирован; промежуточный контрольный образец – носящий одежду индивидуум, взятый методом случайной выборки приблизительно один период полураспада радия – двести двадцать шесть назад… – Голос пояснил: – Около тысячи шестисот ваших лет назад. Исходный контрольный образец взят стандартным методом, в период, отдаленный от предыдущего двадцатикратно.
Голос задал вопрос себе:
– Почему образцы брались через такие короткие промежутки времени?
– Потому что у особей очень короткие жизненные циклы. Этот вид быстро эволюционирует.
Объяснение, видимо, было удовлетворительным, потому что голос продолжал:
– Первым будет давать показания самый младший образец.
Я решил, что он имел в виду Чибис, она тоже так подумала и сжалась в страхе. Однако голос вдруг нечленораздельно залаял, и пещерный человек дернулся. Он ничего не ответил, только еще больше съежился.
Голос снова залаял. Затем сказал сам себе:
– Есть замечание.
– Говори.
– Это существо не является предком остальных.
Голос машины выразил некое недоумение, словно мой хладнокровный бакалейщик обнаружил соль в мешке для сахара.
– Образец взят корректно.
– Тем не менее, – произнес тот же голос, – это нерелевантный образец. Необходимо пересмотреть все относящиеся к делу материалы.
На долгие пять секунд воцарилась тишина. Затем голос заговорил снова:
– Это несчастное существо не является предком остальных; оно всего лишь дальний родственник. У него нет собственного будущего. Оно должно быть немедленно возвращено в те пространственно-временные параметры, откуда было изъято.
Неандертальца немедленно уволокли прочь. Я смотрел ему вслед с чувством потери. Сначала я его боялся, потом презирал, стыдился. Он был труслив, грязен, от него воняло. Даже собака больше похожа на человека. Но за последние пять минут я счел его собратом – каким бы отвратительным он ни казался. Может, он и не был моим прадедушкой, но я не желал отказываться даже от самых жалких своих родственников.
Голос вступил в спор с самим собой, решая, правомерно ли продолжать процесс. Наконец он постановил:
– Расследование будет продолжено. Если не удастся выявить достаточно фактов, суд получит другой ранний образец, на этот раз непосредственно относящийся к линии наследования. Юнио.
Римлянин поднял свой дротик.
– Кто взывает к Юнио?
– Выступи вперед и дай показания.
Как я и опасался, легионер объяснил обладателю голоса, куда ему следует отправиться и чем там заняться. Последовал английский перевод. Никак нельзя было оградить Чибис от «неподобающих для леди» выражений. Впрочем, это уже не имело значения.
Бесстрастный голос невозмутимо спросил:
– Это твое свидетельство?
Вступил другой голос, в котором я узнал речь римлянина. Он отвечал, живописал битвы, рассказывал, как поступают с пленными. Все это мы услышали по-английски, но перевод сохранил высокомерные интонации Юнио.
Легионер выкрикнул: «Колдовство!» – и сделал пальцами рога, отпугивая нечистую силу.
Запись кончилась.
– Речевые данные совпадают, – сухо произнес голос. – Суд учтет эти показания.
Он принялся мытарить Юнио, спрашивал, почему тот оказался в Британии, что там делал и почему нужно служить цезарю. Его интересовали малейшие подробности. Сначала Юнио отвечал односложно, потом и вовсе перестал. Он издал воинственный клич, пробежавший эхом под гигантскими сводами, размахнулся и метнул дротик.
Тот не долетел до цели. И все же, думаю, легионер побил олимпийский рекорд.
Я обнаружил, что ору, как болельщик.
Пока дротик летел, Юнио обнажил меч. Взмахнул им, словно гладиатор, выкрикнул: «Слава цезарю!» – и заговорил.
Как он их разнес! Высказал все, что думает о тварях, которых нельзя счесть не только гражданами, но даже варварами.
«Ну, пошла заварушка, – решил я. – Бедное человечество, ты получишь по полной программе!»
Юнио все кипятился, взывал к богам, угрожал карами и расправой, нимало не стесняясь в выражениях и описывая неаппетитные подробности. Я надеялся, что, несмотря на перевод, Чибис поймет не все. Но она, похоже, понимала достаточно, даже чересчур много.
Я уже гордился этим римлянином. Черверотый излучал зло; Юнио – нет. Несмотря на всю свою спесь, невежество и грубость, бывалый центурион обладал храбростью, отвагой и человеческим достоинством. Может, он и был негодяем, но такие негодяи мне по вкусу.
Он предложил своим судьям выйти на бой, хоть по одному, а лучше «черепахой», – тогда он покончит с ними разом.
– Я сделаю из вас погребальный костер! Я закалю мой клинок в ваших кишках! Я, стоя на пороге смерти, воздвигну над могилой свободного римлянина курган из тел врагов цезаря!
Легионеру пришлось перевести дух. Я вновь закричал ему в поддержку, Чибис вторила. Он глянул на нас через плечо и ухмыльнулся:
– Я буду валить их, парень, а ты режь глотки! Жаркое предстоит дело!
Холодный голос произнес:
– Следует возвратить его в те пространственно-временные параметры, откуда он был изъят.
Невидимые руки потащили разъяренного Юнио. Он взывал к Марсу и Юпитеру, размахивал мечом. Клинок прочертил в полу борозду, потом будто по собственной воле вернулся в ножны. Легионер стремительно удалялся; я потряс ему вслед сцепленными руками и завопил:
– Прощай, Юнио!
– Прощай, парень! Они трусы! – Он силился разорвать свои путы. – Это просто мерзкое колдовство!
И исчез.
– Клиффорд Рассел…
– А? Я здесь.
Чибис сжала мою руку.
– Минутку! – сказал я.
– Даем тебе слово.
Я глубоко вздохнул. Чибис придвинулась поближе и прошептала:
– Постарайся, Кип. Они не шутят.
– Постараюсь, малышка, – шепнул я и заговорил громче. – Что здесь происходит? Мне сказали, что вы намерены судить человеческую расу.
– Это верно.
– Но вы не имеете права. У вас нет достаточных оснований. Юнио счел колдовством ваши действия – и они ничем не лучше колдовства. Вы привезли пещерного человека, потом решили, что это ошибка. Но это не единственная ваша ошибка. Каким бы ни был Юнио, я не стыжусь его; я горжусь им. Но он не мой современник. Он мертв уже две тысячи лет – если, конечно, вы отправили его обратно, – и так же мертв весь его мир. Хороший или плохой, Юний не представляет сегодня человеческую расу.
– Это мне известно. Вы двое – контрольные образцы вашей расы, взятые в настоящем.
– Да, но мы тоже не критерий. Чибис и я так же далеки от среднестатистического человека, как и любой индивидуум. Конечно, ни она, ни я не ангелы. Если вы судите о нашей расе по нашим деяниям, то совершаете огромную несправедливость. Судите нас, стоящих перед вами, – по крайней мере меня…
– И меня!
– …за все, что я совершил. Но не заставляйте отвечать за мои проступки мой народ. Это не научный подход. Это математически некорректно.
– Это корректно.
– Нет. Люди – не молекулы; они разные. – Я решил не спорить по поводу юрисдикции: черверотый уже испоганил этот подход.
– Согласен, люди не молекулы. Но они и не личности.
– Они личности!
– Они не являются независимыми личностями; они – части единого организма. Каждая клетка вашего тела содержит полную информацию. По трем клеткам организма, который вы называете человеческой расой, я могу предсказать будущие возможности и ограничения этой расы.
– У нас нет ограничений! Нельзя предсказать, какое будущее нас ждет.
– Возможно, у вас нет ограничений, – согласился голос. – Это мы определим. Однако не уверен, что результат пойдет вам на пользу. Ведь ограничения есть у нас.
– Что?
– Вы неправильно понимаете цель нашего собрания. Вы говорите о справедливости. Я знаю, что подразумевается под этим словом у вас. Однако никакие две расы не договорятся о значении данного термина, как бы он ни звучал в их языках. Мы не занимаемся здесь этим вопросом. Это не суд справедливости.
– Тогда что же это?
– Вы бы назвали это советом безопасности либо комитетом бдительности. Суть не в словах; моя единственная цель – исследовать вашу расу и выяснить, не представляете ли вы угрозы для нас. Если представляете, я немедленно от вас избавлюсь. Единственный надежный способ предотвратить смертельную опасность – это уничтожить ее в зародыше. То, что мы узнали о землянах, заставляет предполагать, что когда-нибудь вы сможете угрожать безопасности Трех Галактик. Теперь рассмотрим факты.
– Но вы сказали, что необходимы по крайней мере три образца. Пещерный человек вам не подошел.
– У нас есть три образца, вы двое и римлянин. Однако факты могут быть установлены и по одному образцу. Использование трех – давняя традиция, осторожная привычка все проверять и перепроверять. Я не способен обеспечить справедливость, но я хочу убедиться, что не допускаю ошибки.
Я собирался сказать, что он ошибается, хоть ему и миллион лет от роду. Но голос зазвучал вновь:
– Я продолжаю исследование. Клиффорд Рассел, это твои показания?
Зазвучал мой голос – это снова был надиктованный отчет, но теперь совершенно полный. Сочные эпитеты, пристрастные комментарии – вплоть до запинок.
Я послушал некоторое время, поднял руку:
– Верно, это мои слова.
Запись остановилась.
– Подтверждаешь ли ты сказанное?
– Хм… да.
– Желаешь ли ты что-либо добавить, убрать или изменить?
Я задумался. Кроме нескольких пассажей, которые я вставил позднее, отчет был последовательным.
– Нет. Я подтверждаю сказанное.
– А это тоже твой голос?
На этот раз я замешкался. Звучала та бесконечная запись, которую я делал для профессора Джо, насчет… ну, насчет всего на свете. Земная история, народы, обычаи, виды деятельности. До меня вдруг дошло, почему профессор носил тот же значок, что и Мамми. Как это называется?.. «Подсадная утка». Старый добрый никчемный профессор Джо был стукачом.
Мне стало противно.
– Дайте еще послушать.
Они не возражали. На самом деле я не слушал, а пытался вспомнить, что еще я наговорил, какие мои слова используют против человеческой расы. Крестовые походы? Рабство? Газовые камеры в Дахау? Сколько же я разболтал?
Запись все звучала. Ну, это надолго, будем стоять, пока не врастем в пол.
– Это мой голос.
– Ты подтверждаешь и это? Или хочешь что-то исправить, пересмотреть или дополнить?
Я осторожно спросил:
– Можно переделать все целиком?
– Как хочешь.
Я хотел было сказать, что запись никуда не годится, что ее нужно стереть и переписать. Но сотрут ли они? Или сохранят обе и сравнят? Я не погнушался бы и соврать; добродетельный девиз «говори правду, и будь что будет» неуместен, когда твоя семья, друзья и вся раса поставлены на карту.
А вдруг они поймают меня на лжи?
«Мамми велела говорить правду и не бояться».
«Но она не на нашей стороне!»
«Ну конечно на нашей».
Пора было отвечать. Я до того растерялся, что не мог собраться с мыслями. Профессору Джо я старался говорить правду… Что ж, возможно, кое-что я затушевал, не распространялся о всяких газетных ужасах. Но в сущности, говорил как было.
Сделаю ли я это лучше, припертый к стенке? Позволят ли мне начать с чистого листа, примут ли все, что я смастерю? Или сам факт того, что я изменил свой рассказ, будет использован для осуждения нашей расы?
– Я подтверждаю все!
– Продолжаем рассмотрение фактов. Патриция Вайнэнт Райсфельд…
Чибис понадобилось лишь мгновение, чтобы подтвердить подлинность ее записанных слов. Она просто следовала моему примеру.
Голос машины заговорил:
– Факты изучены, результаты обобщены. Земляне, по их собственному свидетельству, дикие и жестокие существа, подверженные всем мыслимым порокам. Они морят голодом, убивают, поедают своих соплеменников. У них отсутствует искусство, наука находится в зачаточном состоянии, однако их склонность к самоистреблению такова, что даже крохи добытого знания они используют для уничтожения друг друга в межплеменных войнах. Потенциально они могут в этом преуспеть. Однако, если по какой-либо несчастливой случайности им удастся выжить, они неизбежно рано или поздно долетят до звезд. Следует оценить, как быстро они достигнут нас, если выживут, и каковы будут тогда их возможности.
Голос продолжал, обращаясь к нам:
– Это веские аргументы против вас – дикарей, наделенных высоким интеллектом. Что вы можете сказать в свою защиту?
Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Я знал, что мы проиграли… и все же должен был сделать еще одну попытку.
Припомнив, как говорила Мамми, я начал:
– Великие господа!
– Поправка. Мы вам не господа, но нет пока и оснований считать, что мы можем общаться на равных. Если хочешь обратиться, называй меня председателем собрания.
– Да, председатель…
Я попытался вспомнить, что говорил Сократ своим судьям. Он, как и мы, заранее знал приговор – но все-таки одержал верх, даже выпив цикуту.
Нет! Мне не поможет «Апология Сократа» – он потерял только свою жизнь. А сейчас речь идет о целом мире.
– Вы сказали, что у нас нет искусства. Видели ли вы Парфенон?
– Взорванный во время одной из ваших войн.
– Лучше взгляните на него, прежде чем повернете нас, – иначе кое-что упустите. Читали ли вы нашу поэзию? «Окончен праздник. В этом представлении актерами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, свершив свой труд, растаяли они. Вот так, подобно призракам без плоти, когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы, и храмы, и даже весь – о да, весь шар земной».
Мой голос прервался. Я слышал, как рядом всхлипывает Чибис. Не знаю, почему я выбрал эти строки, – говорят, подсознание ничего не делает случайно.
– Все это может случиться, – прокомментировал безжалостный голос.
– Думаю, наша жизнь – вовсе не ваше дело, раз мы вас не трогаем…
Я чуть не плакал от растерянности.
– Это стало нашим делом.
– Мы не подданные вашего правительства и…
– Поправка. Три Галактики не имеют общего правительства; на таком обширном пространстве, с такими разными культурами не могла бы работать никакая власть. Мы всего лишь образовали секторы полицейского контроля для самозащиты.
– Пусть так. Но ведь мы никогда не создавали проблем вашим полицейским. Сидели у себя на заднем дворе (лично я был у себя на заднем дворе!), когда появились эти черверотые и начали нас тиранить. Мы-то вас не трогали.
Я запнулся, подбирая слова. Я не мог сказать: «Мы больше не будем», не мог отвечать за все человечество – машина знала это так же, как и я.
– Запрос. – Он снова говорил сам с собой. – Эти существа кажутся идентичными Древней Расе, если не считать некоторых мутаций. Из какой они части Третьей Галактики?
Он ответил себе, назвав координаты, которые для меня ничего не значили.
– Но они не принадлежат к Древней Расе; это эфемерные существа. В этом-то и опасность; они слишком быстро изменяются.
– Кажется, несколько периодов полураспада тория – двести тридцать назад Древняя Раса потеряла в этом районе корабль? Не могло ли это стать причиной расхождений с первым образцом?
Голос ответил твердо:
– Несущественно, происходят ли они от Древней Расы. Изучение продолжается; необходимо принять решение.
– Решение должно быть неоспоримым.
– Оно таким и будет.
Бесплотный голос продолжал, уже для нас:
– Можете ли вы что-либо добавить в свою защиту?
Я подумал о том, как пренебрежительно судьи отозвались о нашей науке. Хотел было сказать, что всего за два столетия мы прошли путь от мускульной силы до атомной энергии, – но побоялся, что этот факт может быть использован против нас.
– Чибис, ты можешь что-нибудь придумать?
Неожиданно она выступила вперед и крикнула в воздух:
– А разве не важно, что Кип спас Мамми?
– Нет, – ответил холодный голос. – Это нерелевантный факт.
– Но это должно считаться! – Она снова плакала. – Как вам не стыдно! Хулиганы! Трусы! Да вы хуже черверотых!
Я оттащил ее назад. Она уткнулась мне в плечо и затряслась в рыданиях. Потом прошептала:
– Прости, Кип. Я не хотела. Кажется, я все испортила.
– Мы и так наворотили – хуже некуда, солнышко.
– Имеете ли вы что-либо еще сказать? – неумолимо продолжал древний бесплотный голос.
Я оглядел зал. «…Когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы и храмы, и даже весь – о да, весь шар земной…»
– Только одно! – с яростью выложил я. – Я не в защиту, вы не желаете слушать защиту. Ладно, заберите нашу звезду… Заберите, если сможете… думаю, сможете. Давайте! Мы сами сделаем себе звезду! А потом, в один прекрасный день, мы вернемся и переловим вас – всех до одного!
– Так им, Кип! Так им!
Никто не стал кричать на меня. Я вдруг почувствовал себя ребенком, который попал впросак и не знает, как это исправить.
Но я говорил то, что думал. Конечно, я и сам не верил в свои угрозы. Мы пока этого не можем. Но мы бы постарались. «Умри, сражаясь!» – самый гордый лозунг человечества.
– Это не исключено, – продолжал тот же бесящий голос. – Вы закончили?
– Я закончил.
Мы все закончили… каждый из нас.
– Выскажется ли кто-то в их защиту? Люди, вступится ли за вас какая-либо раса?
Хм, если бы мы знали хоть одну расу! Разве что собак… Возможно, собаки могли бы вступиться.
Я вступаюсь за них!
Чибис резко вздернула голову.
– Мамми!
Та вдруг оказалась перед нами. Чибис попыталась подбежать к ней и ударилась о невидимый барьер. Я схватил ее:
– Полегче, солнышко. Ее там нет – это что-то вроде телевидения.
– Собратья-наставники! За вами сила многих умов и знаний…
Странно было наблюдать, как она поет, и слышать английскую речь; даже в переводе сохранялась ее певучесть.
– …но я знаю их. Это правда, что они необузданны – особенно младшая, – но это необузданность возраста. Можем ли мы ожидать зрелой сдержанности от расы, представители которой обречены умирать в раннем детстве? А разве сами мы обходимся без насилия? Разве не мы сегодня убили миллиарды существ? Сможет ли хоть одна раса выжить без воли к борьбе? Верно, что эти существа подчас агрессивнее, чем требует необходимость или мудрость. Но, собратья-наставники, они еще так молоды! Дайте им время повзрослеть.
– Повзрослеть – это именно то, чего мы боимся. Ваша раса чересчур сентиментальна; это обесценивает ваше суждение.
– Неверно! Мы сострадательны, но не глупы. Я лично принимала непосредственное участие в вынесении многих, многих отрицательных решений. Вы знаете об этом; это есть в ваших архивах – я же предпочитаю об этом не помнить. Но и опять я буду принимать такие решения. Если ветвь неизлечимо больна, ее следует удалить. Мы не сентиментальны; мы наилучшие из наблюдателей, которых вы когда-либо находили, потому что делаем дело без гнева. Мы беспощадны ко злу. Однако мы любовно снисходим к ошибкам ребенка.
– Вы закончили?
– Я утверждаю, что эту ветвь не следует удалять! Я закончила.
Фигура Мамми исчезла. Голос продолжал:
– Выступит ли в их пользу еще какая-либо раса?
– Выступлю я.
Там, где только что стояла Мамми, оказалась огромная зеленая обезьяна. Она уставилась на нас, потрясла головой, потом неожиданно перекувырнулась и принялась смотреть на нас меж собственных ног.
– Я не являюсь их другом, но я сторонник справедливости. Этим я отличаюсь от моих коллег, участвующих в собрании. – Она быстро перевернулась несколько раз. – Как сказала наша сестра, раса эта молода. Дети моей собственной благородной расы кусают и царапают друг друга – иногда до смерти. Даже я вел себя так в свое время.
Обезьяна подпрыгнула, приземлилась на руки и выдала кульбит.
– И разве кто-то здесь возьмется отрицать, что я цивилизован?
Он остановился, поскребся и внимательно осмотрел нас.
– Это звероподобные дикари, я не понимаю, как можно питать к ним симпатию, но я говорю: дайте им шанс!
Изображение обезьяны пропало.
Голос сказал:
– Можете ли вы что-либо добавить, прежде чем решение будет принято?
Я начал говорить: «Нет, кончайте эту волынку…» – но Чибис схватила меня за ухо и зашептала. Я послушал, кивнул и продолжил:
– Господин председатель собрания, если мы будем осуждены, не могли бы вы задержать палачей настолько, чтобы мы могли попасть домой? Нам известно, что вы можете доставить нас всего за несколько минут.
Голос ответил не сразу.
– Почему вы хотите этого? Как я объяснил, лично вас не судят. Есть договоренность оставить вас в живых.
– Мы в курсе. Но хотим оказаться среди своих, вот и все.
Снова секундное колебание.
– Это будет исполнено.
– Достаточны ли факты для вынесения решения?
– Да.
– Каково решение?
– Эта раса будет подвергнута повторному обследованию через десять периодов полураспада радия. На этом промежутке существует риск ее самоуничтожения. Ей будет оказана помощь против такого риска. Во время испытательного срока за ней будет наблюдать Мать-Хранительница… – машина пропела настоящее имя Мамми, – полицейский соответствующего сектора, которая будет немедленно докладывать обо всех угрожающих изменениях. Мы желаем данной расе успешного прогресса и совершенствования в течение этого срока. Теперь же образцы должны быть возвращены в те пространственно-временные параметры, откуда были изъяты.
