Возвращение

3

Я стал читать:

…быстрее, чем он рассчитывал, Карл крикнул: «Вперед!» – и все они – граф, гренадер, Герд, Юрген, Гельмут и оба силезца – одновременно спрыгнули на железнодорожную насыпь. Когда они уже катились вниз по откосу, вслед за ними спрыгнули еще двое. Они опоздали с прыжком и не рассчитали полет. Они угодили прямо под колеса, и их жуткие вопли перекрыл гудок локомотива.

Поезд шел быстрее, чем предполагал Карл, и длина состава была короче. Состав проехал, прежде чем они успели добраться до ближайшего леса, и охрана, появившаяся на железнодорожном полотне, открыла огонь. Первая пуля попала в Гельмута: тело его пролетело в воздухе несколько метров и неподвижно застыло на земле. Еще несколько пуль угодило в двух силезцев. Потом громко вскрикнул Юрген, но продолжал бежать. Карл споткнулся, перевернулся через голову и так, кувырком, докатился до кустов и остался лежать под ближайшими деревьями. Остальным беглецам тоже удалось добраться до леса и спрятаться за деревьями.

Пули продолжали свистеть над ними. Однако огонь велся наугад. Охранники их уже не видели. Преследовать их охранники тоже не могли, иначе им пришлось бы оставить без охраны других пленных.

Беглецы лежали, прижавшись к земле, пока не утихли выстрелы, крики команд, громкие голоса. Лежали до тех пор, пока не наступила тишина, которую нарушало только пение птиц, стрекот цикад и жужжание пчел. «Карл», – прошептал…

…чешь умереть? – Карл взглянул на него, словно ему было безразлично, каким будет ответ, важно было только, чтобы он наконец прозвучал. – Если не хочешь умереть, надо ее отнять.

Юрген стоял, прислонившись к дереву и тупо уставясь на свою левую руку, распухшую, словно фаустпатрон, серо-лилово-зеленоватого цвета, издающую жуткую вонь, и медленно качал головой. Потом он с детским выражением взглянул на других беглецов и детским голоском сказал:

– Моя Эльза поет, и если я не смогу больше на пианино…

– Руку надо отнять! – Герд покачал головой и направился к Юргену, он шел решительной, размеренной походкой, словно собирался положить ладони на ручки плуга и провести длинную и прямую борозду. Он подошел к Юргену и левой рукой мягко провел по его волосам, а правой резко и сильно ударил его в подбородок, подхватил обмякшее тело и заботливо опустил на землю.

– Глупый мальчишка.

Карл отдал команду: разгрести угли, один нож раскалить на костре, другой – в кипящую воду, рубашку разорвать на бинты, Юргена держать крепко. Потом он стал резать руку, оскалив зубы, в глазах горел азарт точной, страшной и необходимой работы. Юрген пришел в себя и закричал. Покричав писклявым голосом, он снова потерял сознание. Когда руку отрезали, кровь хлынула ручьем. Карл взял раскаленный нож из костра и приложил его к обрубку. Железо зашипело, от дыма и жуткого запаха графа стошнило.

– Он выживет?

Карл зло прошипел:

– Откуда мне знать, я же не врач.

Он перебинтовал обрубок.

– Откуда тебе было знать, что он умрет, если не…

Карл выпрямился.

– Рука у него совсем загноилась. – Он рассмеялся им в лицо. – Вы ведь уже с трудом переносили эту вонь. Вы хотели его бросить. Хотели оставить его здесь, на острове, – по-вашему, так было бы благороднее?

Снова в его глазах мелькнуло что-то особое, жестокое, холодное, презрительное, внушавшее другим беглецам страх. Когда он опустил оба ножа в кипящую воду и сказал, что через десять минут надо…

…только на вид, только как картинка, а закоченевшие руки и ноги так и не отогрелись. Потом большой красный шар поднялся немного выше, и наступил единственный приятный миг этого дня.

Радуйтесь! Этот миг скоротечен. Солнце потеряет свою багровую окраску, приобретет золотистый цвет. Скоро оно перестанет согревать тело и будет жечь его. Скоро вам придется обмотать голову тряпками так, что останутся только щелочки для глаз с воспаленными, набухшими, отяжелевшими веками. Скоро вокруг зароится мошкара, каждого облепит целая туча, которая будет сопровождать вас до тех пор, пока не наступит холодная ночь. Одежда не защитит вас, не защитят тряпки, которыми обмотана голова, не защитит обувь, и укусы мошкары будут не только чесаться, но и нестерпимо терзать вас, словно нарывы с сочащимся из них гноем.

Радуйтесь! Руки и ноги согрелись, и тундра наполняется запахами. Жалкие пятна мха, редкие цветы и клочки травы, карликовые сосенки – все это благоухает, дурманя голову и дразня обещанием. В этом запахе вы различаете запах родины, запах леса и пустоши, и запах чужого края, в котором растет незнакомая на вкус трава и распускаются невиданные прежде цветы.

В душах товарищей царит тоска по дому и тоска по дальним краям, и беглецы вздыхают, и вздохи их наполнены сладким томлением. Они потягиваются, сами себе удивляясь, потому что в студеную ночь и представить себе не могли, что руки и ноги еще смогут им служить, и усаживаются на землю. Гренадер распределяет жалкие припасы – пригоршню ягод, кусок вяленой рыбы и, пока не вышел запас, по половинке картофелины. Потом они вновь отправляются в путь, стараясь не упустить этот благоприятный миг. Но и тогда, когда это мгновение осталось в прошлом, они снова и снова отправляются в путь, не жалуясь и не мешкая. Путь ведет их домой.

Лишь в то утро, когда они устроили привал у лоченов, все было иначе. Юрген лежал неподвижно; Карл сначала подумал, что Юрген умер, но потом увидел, как тот улыбается. Герд и гренадер проснулись, уселись спиной друг к другу и смотрели вокруг, словно они здесь на летней прогулке. Но увидеть им ничего не удалось. Местность, в которой была стоянка лоченов, сейчас опустела.

– Они обещали вернуться за нами. – Граф, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривался в даль. – Мы должны их здесь дожидаться.

– Здесь так красиво, – сказал Герд.

– Почему, – дивился гренадер, – почему мы все это время считали, что нам надо двигаться дальше?

Юрген с улыбкой смотрел на свою культю.

Карл оскалил зубы. Ему придется идти дальше одному? В эти последние недели он порой мечтал о том, чтобы остаться одному. Часто его спутники висели на нем грузом, словно колодки на ногах, в один прекрасный день они могут стать для него камнем на шее. Они не нравились ему. Не нравился ни Юрген, ребенок, который никогда не станет взрослым, ни глуповатый, заносчивый граф, ни гренадер, боевая машина, из которой никогда не сделать мирного обывателя, как не сделаешь трактор из танка, ни Герд, крестьянская и религиозная праведность которого действовала на нервы. Однако он знал, что будет снова тормошить их, что они будут ныть, нюнить и упираться, что он будет гнать их пинками под зад, пока из них с потом не выйдет та дурь, которой их вчера угостили лочены. Он не отвяжется от них, пока они не поймут, что идут домой.

Добродушный народ эти лочены, подумал…