Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Вступление. Задыхаюсь!
Начало 1960-х. Будний день. На часах половина девятого утра. Пора в школу. Говорю маме: «Бывай» – и незаметно ускользаю на улицу. Выхожу через ворота, иду до конца улицы, поворачиваю налево на Дарвин-роуд. Прохожу немного вперед, направо, делаю глубокий вдох… и перехожу канал.
Со стороны канала стоял огромный литейный завод имени братьев Томас, напоминавший преисподнюю. Благодаря таким заводам Черная страна в период промышленной революции получила свое название: ужасный, тошнотворный и вонючий свинарник, в котором проводили будни местные работяги из Уолсолла.
В годы моего детства он гудел, громыхал и сутками напролет источал зловещую вонь. Потребовалось бы слишком много времени и огромные затраты, чтобы остановить гигантские доменные печи, а утром запустить заново, поэтому завод никогда не прекращал свою работу. Отходы и токсины, которые он изрыгал, были просто невыносимыми.
Эти металлургические заводы оказали огромное влияние на обстановку в городе, где я жил, и на то, как я жил. В день стирки мама вывешивала наши белоснежные простыни на веревку, а заносила испачканными серо-черной сажей и копотью. Я сидел и писал за школьной партой, которая вибрировала под ритмы гигантского парового гладильного пресса на заводе, расположенном через дорогу:
БУМ! БУМ! БУМ!
Иногда по дороге в школу я видел силуэты местных работяг, выливающих содержимое гигантских доменных печей из котла в бункер для песка. Расплавленный металл вытекал, словно лава, и тут же затвердевал, превращаясь в огромные слитки чугуна.
Чугун. Какое мерзкое и безобразное слово!
Ежедневный путь в школу был настоящим испытанием на выносливость, и я не всегда был уверен, что выживу. Удушающая гарь, которая клубилась вокруг завода и над каналом, была ужасно токсичной. Если ветер дул не в том направлении – а казалось, так всегда и было, – мелкие песчинки, попавшие в смог, летели прямо в глаза и оставались там несколько дней. Боль была невыносимой.
Я всегда говорил, что почувствовал запах и вкус тяжелого металла еще до того, как изобрели эту музыку…
В общем, я делал глубокий вдох, прижимал к себе портфель и как можно быстрее пробегал через мост. В дни, когда смог с примесью гари был настолько густым, что казалось, его можно разрезать, мозг охватывала паника, и он бунтовал против сурового испытания:
«Я задыхаюсь!»
Но я почему-то ни разу не задохнулся и всегда перебегал на другую сторону, даже если кашлял и захлебывался гарью. Затем, когда шел домой после обеда, предстояло сделать то же самое еще раз. Я привык. Такой была жизнь в Черной стране…
За жизнь было немало ситуаций, когда я чувствовал, что задыхаюсь. Годы клаустрофобии, отчаянья – долгие годы! – когда я чувствовал себя в заточении: я – вокалист одной из величайших хеви-метал-групп на планете, но все же слишком боялся признаться миру в том, что я – гей. Лежал всю ночь, не смыкая глаз, беспокоясь и мучаясь вопросом:
А что бы случилось, если бы я признался?
Все наши фанаты отвернулись бы от нас?
Judas Priest настал бы конец?
Страх и тревога чуть не довели меня до ручки. Было тяжело дышать, когда я погряз в этой помойной яме алкоголизма и наркозависимости. Было тяжело дышать, когда я разрывался между отношениями с двумя мужчинами, которые оказались натуралами. Но самый тяжелый день был, когда мой многострадальный парень обнял меня на прощание… а через несколько минут после моего ухода поднес пистолет к виску. И нажал на спусковой крючок.
Когда задыхаешься, можно закончить именно так, если наплевать на себя, а я был на грани: деструктивный образ жизни чуть не угробил меня. Я даже пытался покончить с собой. Но выжил. Увидел свет в конце тоннеля. Сделал глубокий вдох и перебежал этот мост через канал.
Сегодня я чист, трезв, влюблен, счастлив… и мне неведом страх. Я честен перед самим собой, а это значит, что ничто и никто не сможет сделать мне больно. Я напоминаю себе рок-версию своего очень загадочного кумира детства: Квентина Криспа (он появится в книге позже). Я – величавый гомик хеви-метала.
Я придумал идеальное название для своих мемуаров: «Моя исповедь». Как нельзя кстати. Потому что, поверьте мне, этот продажный «священник» грешил, грешил и снова грешил, но теперь настало время исповедоваться… и может быть, даже получить ваше благословение.
Так давайте же помолимся.
Исповедь – это история о том, как я снова научился дышать.
