XVIII
Прошло еще два дня. Осмотр закончился. Представитель правительственного надзора инженер Новиков вручил Прохору протокол осмотра с настойчивым требованием приступить к немедленному устранению замеченных в работе упущений. Прохор дал обещание все в точности исполнить, расцеловался с Новиковым, устроил ему прощальный ужин и приказал конторе выписать придирчивому инженеру пятьсот рублей за особые просвещенные его услуги по осмотру громовских предприятий. Инженер Новиков остался всем этим очень доволен и уехал восвояси в центр.
К вечеру была подана быстрая тройка. Нина с Протасовым и Верочкой удобно уселись на мягких, прикрытых коврами подушках. Прохор провожал их опечаленный, растерянный. Взгляд его блуждал от жены к дочке и к Протасову.
– С Богом! – махнул он шапкой.
Зверь-тройка, взыграв гривами и медью бубенцов, рванулась. Сердце Прохора Петровича вздрогнуло, заныло. Призрак грустного одиночества дохнул ему в лицо. Прохор постоял на крыльце, надел шапку и, нога за ногу, поплелся в дом. Сквозная пустота в дому, не слышно четких, легких шагов Нины, не звенит голос щебетушки Верочки.
По сумрачным углам затаились пугающие шорохи и чьи-то вздохи. На Прохора со всех сторон надвинулись шкафы, стулья, портьеры, старинные, в футляре, часы, чьи-то юбки, вонючие валенки, мокрые портки, люди, рабочие, разбойники, спиртоносы, и с присвистом задышала в нос простуженная глотка Фильки Шкворня.
Прохор передернул плечами, быстро зажег люстры, канделябры, бра. И все в мгновенном беге бесшумно отхлынуло от него прочь, все стало на свои места: яркий свет, пышное убранство залы и милая прощальная улыбка с настенного портрета Нины.
– Нина, Ниночка... Прощай! Надолго.
Прохор сел у камина в кресло и зажмурился: зверь-тройка мчится птицей, бубенцы поют, и, посвистывая, напевает ямщичок, Нина улыбается Протасову. Верочка дремлет, убаюканная свежим воздухом и тихим светом луны. Зверь-тройка скачет, скачет, поет ямщик. Протасов целует Нине руку и кто-то целует руку Прохора.
Прохор вздрогнул и с тяжким вздохом открыл глаза: волк ласково вскочил ему на колени и, размахивая хвостом, стал целовать владыку своего в лицо. Машинальным взмахом руки Прохор сбросил волка, но ему вдруг стало стыдно, подозвал его к себе, обнял и прижался щекой к пушистой шерсти.
– Волчишко, дурачок... Верный зверь мой... Единственный!
Волк кряхтел, переступал лапами, мотал башкой, норовя с ног до головы облизать хозяина.
– Ну, садись... Где Нина?
– Гаф! – ответил волк.
Прохор вынул платок и посморкался.
– Барин, вас к телефону, – бросила пробегавшая Настя. – Разве не слышите?
– Слышу.
Прохор пошел в кабинет.
– Алло! Наденька, ты?
– Я. А мне можно к вам прийти чайку попить? Скука.
– Сейчас нет. Я болен.
– Жаль. Тяжело мне очень. Посоветоваться бы. И как вы могли Нину Яковлевну отпустить с Протасовым, с мужчиной?
– Что ж, по-твоему, в провожатые ей нужно бы послать Фильку Шкворня?
– Зачем? Например, пристава, Федора Степаныча...
– А он еще не застрелился?
– И не думал даже. Он себя стрелять не может. Он кажинный Божий день пьян, хоть выжми. Пьет да плачет, пьет да плачет. А сейчас уехавши.
– Когда вернется?
– Обещал быть в эту ночь.
– Скажи ему, и самым серьезным образом, – я это требую! Скажи, что завтра в полдень я посылаю с нарочным бумагу губернатору.
И Прохор повесил трубку.
В десять часов вечера в кабинете Прохора было совещание с инженерами и техниками. Вот-вот должна вскрыться река, воды нынче ожидаются высокие, как бы не смыло сложенные на берегу штабеля шпал. Что делать? На двух пароходах и трех паровых буксирах ремонт закончен. Лед возле них одалбливается. Но есть опасение, что при большой воде ледоход может направиться чрез дамбу в затон и перековеркать пароходы. Что делать? Не устроить ли в спешном порядке свайные кусты и ледорезы?
Прохор решал дела быстро, с налету:
– Вода нынче будет средняя. Ледорезы ни к чему. Ответственность принимаю на себя.
Рассматривались чертежи заводских построек, профили и трассы новых взятых с подряда у казны дорог, где работа с наступлением весны должна развернуться во всю ширь. Решался вопрос о сооружении чрез реку понтонного наплавного моста для соединения железнодорожных веток, ведущих от резиденции «Громово» к главной магистрали. Постройка железных дорог радовала Прохора: будущие пути свяжут все его предприятия с культурным миром; по ним потекут добытые из недр земли сокровища, и Прохор еще более обогатится. Работу эту он вершил на половинных началах с казной и в спешном порядке. Два инженера и техник Матвеев возбудили разговор о том, что срочные работы требуют напряженного труда. Меж тем рабочие, что называется, «бузят», «тянут волынку», от дела не бегут, но работают через пень-колоду. Получается впечатление итальянской забастовки.
– Что вы намерены предпринять? – спросил Прохор собеседников.
– Мне кажется, – сказал техник Матвеев, сделав строгие и в то же время улыбающиеся глаза. – Мне кажется – единственная мера к поднятию в рабочих трудоспособности...
– Стойте! – поднял руку Прохор. – Головку крикунов гоните вон, а старательным сдавайте работы сдельно. Понятно? Кончено. Ну-с, дальше!
Сложные вопросы отложены до следующего совещания. Прохор завалился спать.
В семь с половиной часов утра он был поднят Настей. Контора, заводы, шахты то и дело звонили по телефону. У телефона в кабинете сидел затесавшийся с утра Илья Петрович Сохатых. Прохор, быстро растираясь с ног до головы принесенным Настей снегом, отдавал через Илью распоряжения.
– Зачем ты в такую рань прилез? Ведь сегодня праздник, спал бы. Достань-ка сапоги.
Илья Сохатых с поспешностью нырнул под кровать и, подавая хозяину сапоги, весь распустился в улыбке, как сахар в воде:
– Прохор Петрович! Я осмелился принести вам чрезвычайно радостную весть, которая вас должна поразить.
– Что, самородок пудовой, что ли, обнаружился на моих приисках?
– Никак нет, лучше всякого самородка! То есть, согласно биологии, конечно, да. Дело в том, что моя супруга, по истечении восьмого года нашей обоюдной женитьбы, изволила забеременеть дитем.
Стали собираться на совещание инженеры и техники. Илья Сохатых наскоро простился и побежал благовествовать по всем своим знакомым.
К семейной радости Ильи Петровича каждый отнесся по-своему. Наденька фыркнула, Анна Иннокентьевна безнадежно покачала головой:
– И как вам не стыдно об этом говорить?
Кэтти поджала губки и сказала:
– С чем вас и поздравляю.
Мистер Кук поднял палец и обе брови:
– О! Вот это здорово. Ха-ха!..
Его лакей Иван широко осклабился, задвигал, как конь, ушами и, фамильярно пожимая будущему счастливому отцу руку, произнес:
– Желаю счастья, желаю счастья. А кто: мальчик или девочка?
Дьякон Ферапонт едва не задушил Илью в своих объятиях, едва не зацеловал.
– Милый друг! Неужто? Манечка, а коего ж рожна мы-то с тобой зеваем?!
Вернувшись домой, словно на крыльях, Илья Сохатых бросился целовать и в двадцать пятый раз поздравлять жену с чудесным зачатием.
– Дурак, О-враам! – хохотала она. – Ничего подобного. Ведь сегодня первое апреля.