(О коменданте лагеря (лагерфюрере) немце Мюллере )
Только одного он, дурак, не мог сообразить: перед тем как идти ему руку прикладывать, он, чтобы распалить себя, минут десять перед строем ругался. Он матерщинничает почём зря, а нам от этого легче становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает... Знал бы он, что его ругань нам одно удовольствие доставляет, уж он по-русски не ругался бы, а только на своём языке. Лишь один мой приятель, москвич, злился на него странно. «Когда он ругается ,– говорит, – я глаза закрою и вроде в Москве, на 3ацепе, в пивной сижу, и до того мне пива захочется, что даже голова закружится».