Ах, как хороша была ночь! От пыльных пожухлых листьев исходил такой запах, будто к городу вплотную подступили пески аравийской пустыни. "Как это так, - думал Вилли, после всего я еще могу размышлять о тысячелетиях, скользнувших над землей, и мне грустно, потому что, кроме меня, ну и еще, быть может, отца, никто не замечает этих прошедших веков Но мы почему-то даже с отцом не говорим об этом".
Это был редкостный час в их отношениях. У обоих мысли то кидались по сторонам, как игривый терьер, то дремали, словно ленивый кот. Надо было идти спать, а они все медлили и выбирали окольные пути к подушкам и ночным мыслям. Уже настала пора сказать о многом, но не обо всем. Время первых открытий. Первых, а до последних было еще так далеко.
Хотелось знать все и ничего не знать. Самое время для мужского разговора, да только в сладости его могла затаиться горечь.
Они поднялись по лестнице, но сразу разойтись не смогли.
Этот миг обещал и другие, наверное, даже не такие уж отдаленные ночи, когда мужчина и мальчик, готовящийся стать мужчиной, могли не то что говорить, но даже петь. В конце концов Вилли осторожно спросил:
- Папа.. а я хороший человек?
- Думаю, да. Точно знаю - да, - был ответ.
- Это... поможет, когда придется действительно туго?
- Обязательно.
- И спасет, когда придется спасаться? Ну, если вокруг, например, все плохие и на много миль - ни одного хорошего?
Тогда как?
- И тогда пригодится.
- Хотя ведь пользы от этого не очень-то много, верно?
- Знаешь, это ведь не для тела, это все-таки больше для души.