Америка спасала жизнь эмигрантам за счёт их статуса. Для авторов, успевших прославиться дома, эта, в сущности, честная сделка оказалась столь же безнадёжной, как та, в которую ввязывался их земляк Фауст. Их личность, как у всех настоящих писателей, исчерпывалась на бумаге. Все они не умели делать ничего другого. В том числе - пользоваться английским, которого не признавали даже выучившие язык.
Чтобы писать на другом языке, надо стать другим человеком. Живые классики, киты пера и акулы мысли, они были слишком полны собой, чтобы второе "я" сумело потеснить первое.