Впервые за многие годы я
страшно нуждалась в
присутствии матери и отца. Не
таких, какими они были сейчас
— пожилыми и неуверенными в
себе, закомплексованными в
своем неодобрении всего
происходящего и решительно
закрывающими глаза на горечь
и ужасы окружающего их мира.
Нет, я хотела, чтобы они были
такими, какими я представляла
их в детстве, еще до того, как
научилась им не верить:
высокими, уверенными людьми,
которые рассказывали мне, что
правильно, а что нет,
защищали меня от
неприятностей, направляли по
жизни. Я вспомнила мать,
сидящую в большом кресле у
окна и пришивающую на
рубашки пуговицы, то, какой
бесконечно умелой и надежной
она казалась. Отца,
разделывающего мясо в
воскресный день, очень
сосредоточенно нарезающего
тонкие розовые куски говядины.
И увидела себя, сидящую
между ними, растущую под их
крылом. Как та девочка в
передничке и гольфиках могла
превратиться в меня, в
женщину, которая сидела в
полицейском участке и
тряслась за собственную
жизнь? Мне захотелось снова
стать девочкой, которой ничто
не угрожало.