18 июля 1924 г.

Руфь жила в Полустанке уже около двух месяцев. В ту субботу в окно её спальни кто-то постучал в шесть утра. Руфь открыла глаза. На ветке иранской мелии сидела Иджи и знаками умоляла открыть окно. Руфь, полусонная, поднялась с постели.
— Ты чего так рано?
— Ты же обещала пойти со мной на пикник.
— Я помню, но почему в такую рань? Суббота же.
— Ну пожалуйста. Ты ведь обещала. Если ты сию минуту не выйдешь, я спрыгну и разобьюсь. Что тогда будешь делать?
Руфь засмеялась.
— Ладно, а как же Пэтси Рут, Милдред и Эсси Ру? Они разве не пойдут с нами?
— Нет.
— А тебе не приходило в голову, что их тоже надо пригласить?
— Нет. Ну пожалуйста, я хочу, чтобы только ты и я. Прошу тебя! Я тебе кое-что покажу.
— Иджи, я боюсь, они обидятся.
— Ой, да не обидятся. Они все равно не собирались никуда идти. Я уже спрашивала, и они сказали, что хотят остаться дома, к ним собираются в гости их дурацкие приятели.
— Ты уверена?
— Уверена, уверена, — соврала Иджи.
— А Нинни и Джулиан?
— Сказали, что сегодня будут заняты. Ну давай же, Руфь! Сипси уже приготовила нам с собой еду — на двоих, тебе и мне. Если не пойдешь, я спрыгну, и ты будешь виновата в моей смерти. Я буду лежать в могилке мертвее некуда, а ты пожалеешь, что не пошла на какой-то несчастный пикник.
— Ну хорошо, дай хоть оденусь.
— Можешь все не надевать, только выходи скорее. Я жду в машине.
— А мы разве на машине поедем?
— Конечно. Почему бы и нет?
— Ну ладно.
Иджи не стала говорить, что в пять утра прокралась в комнату Джулиана и стянула у него из кармана штанов ключи от машины. Вот почему надо было поскорее убраться из дома, пока он не проснулся.
Они поехали к местечку, которое Иджи присмотрела давным-давно: неподалеку от озера Дабл-Спрингс, с водопадом и кристально чистым ручьем, на дне которого лежали коричневые и серые камешки, круглые и гладкие, как перепелиные яйца.
Иджи достала из машины одеяло и корзинку с едой. Вид у неё был загадочный. Немного погодя она сказала:
— Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?
— Что значит «кое-что»?
— Но ты клянешься, что не расскажешь?
— Клянусь. А что ты мне хочешь показать?
— Кое-что.
Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала:
— Пошли.
Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:
— Вот.
— Что — вот?
— Вон тот большой дуб.
— А-а.
Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:
— Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.
— А ты что собираешься делать?
— Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?
Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли на неё Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.
Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.
Она протянула кувшин Руфи:
— Вот, мадам, это вам.
Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.
— Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.
Иджи поморщилась:
— Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.
Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.
Иджи хотелось развеселить её.
— Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.
Руфь молчала.
— Ну пожалуйста, не сердись на меня!
— Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!
У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.
Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.
— Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.
— Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!
— Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?
— Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.
— Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?
— Нет, нельзя.
— А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.
— Это другое дело.
— Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.
— Не говори глупостей.
— Но я же могла сегодня умереть, разве нет?
Руфь взяла её за руку и улыбнулась.
— Моя Иджи — заклинательница пчел.
— Я — заклинательница пчел?
— Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.
— А это плохо?
— Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?
— Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.
— Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд…
Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.