Маяковский никогда не был счастлив, даже в период поэмы "Люблю" - там тоже есть тема времени:

Женщина мажется.
Мужчина по Мюллеру мельницей машется.
Но поздно.
Морщинами множится кожица.
Любовь поцветёт,
поцветёт —
и скукожится.

Он был очень тяжёлый и глубоко несчастный человек, это чувствовалось. Иногда, подвыпивши, он умел немножко своим остроумием... У него было действительно какое-то вечное отрочество, какое-то недожитое созревание. Хлебников был другой, он не был несчастным, он был эпическим, принимал жизнь, как она есть.
Маяковский был лириком больших полотен, и он действительно верил, что будет всё время возвращаться к лирике. Я это от него слышал десятки раз. Он был очень откровенен со мной - он знал, что это останется глубоко между нами, пока он жив. И он многое говорил очень открыто.
Но он сломался. Сломался он, я думаю, в год встречи с Татьяной Яковлевой. Мне Эльза тогда подробно писала - вот, говорит, какую глупость наделала, познакомила с девушкой, думала, что у него будет приятная встреча, а он возьми и влюбись, и так серьёзно. А это было в тот момент, когда ему стало жить одному уже совершенно невтерпёж и когда ему нужно было что-то глубоко переменить.
Маяковский бы не сделал ничего больше. Он был в слишком большом отчаянии. Всё это были нерешимые задачи. То, что он написал в своём прощальном письме, - "у меня выходов нет" - это была правда. Он всё равно погиб бы, что бы ни было, где бы он ни был, в России, в Швеции или в Америке. Этот человек был абсолютно не приспособлен для жизни.