Бородин покачал головой:
— Знамя! Надо же… вот не ожидал… пробитое… вон пробито как… хватило ему осколков…
— Всем хватило. И людям и материи. У меня четыре вынули, а один так и застрял в лопатке. Боятся вынимать. Позвоночник близко.
— А у меня из ноги еще в сорок шестом выковыряли. Два года носил гада. Колючий такой, прям как еж. Щас как к дождю — болит нога.
— Зато у меня нечему болеть, Саш, — Костенко, улыбаясь, топнул протезом.
— Ну, ты бегаешь, я скажу! Почище молодого. С ногами не догнать.
— Так я и до войны дома не сидел. Комсомолил вовсю. Мне недавно протез предлагали какой-то импортный. С шарнирами, с ботинками. А я вот из принципа носить не буду! Пусть железка торчит, пусть все видят, чего стесняться. Может кое-кто и задумается и вспомнит, что надо вечно помнить.
— Правильно.
— А главное — привык к ней. Как нога стала. И не скользит совсем. Вот, пироги какие…

В Доме офицеров.