Другой смертью, которую я буду помнить всегда, была смерть ребенка. Это была дочь молодого священника, который отпевал в нашем госпитале умерших. Он недавно овдовел, а так как представители белого духовенства в России должны были жениться перед принятием сана, и только единожды, он не мог больше иметь семьи.
Его единственным утешением в горе была маленькая дочь четырех или пяти лет. Он был очень беден, и никто ему не мог бы помочь, а тем не менее малышка была всегда чисто и опрятно одета. Иногда по моей просьбе он приводил ее в госпиталь, и я давала ей яблоки или иногда новое платье.
Вдруг девочка заболела. Доктор Тишин осмотрел ее и обнаружил менингит. Когда по прошествии нескольких дней у ребенка не наступило улучшение, я велела принести ее в госпиталь и поместила в отдельную комнату.
Она надолго проваливалась в беспамятство и едва могла дышать. Только по рефлекторным движениям рук и дрожанию маленьких пальчиков можно было временами понять, что она еще жива. Отец очень часто приходил навещать ее и часами молча стоял у постели девочки. Казалось, что, даже когда она была без сознания, его присутствие действовало умиротворяющее.
Прошло две недели. Ближе к вечеру я сидела с отцом Михаилом и доктором Тишиным. Старуха Зандина пришла за Тишиным: «Наша Танюша умирает, Виктор Иванович. Я послала санитара за ее отцом».
Тишин и я пошли в комнату, где лежал ребенок. Девочка лежала, напряженно скорчившись с запрокинутой головой; ее дыхание вырывалось из горла со свистом и бульканьем. Мы ничего не могли сделать. К тому времени, когда прибежал ее отец, она была уже мертва.
Вбежав в комнату, он взглянул на нас испуганными вопрошающими глазами и по нашему молчанию понял, что случилось. Отец приблизился к кровати, встал возле нее на колени и, положив свою голову на маленькую белую ручку, замер. Это было просто, даже обыденно, и все же я никогда не видела такой безутешной тоски, такого страшного страдания, какое выражала эта безмолвная фигура на полу у кровати.
Тело положили в гроб. Два дня спустя отец отслужил погребальную службу. Было понятно, что он хоронил все, что привязывало его к жизни. Через несколько недель он уехал из Пскова, и мы узнали, что он ушел в монастырь.