Согласно древнему гнозису тайных наук, животных можно рассматривать как человеческие страсти - они, словно жидкое литейное железо, выскочили из формы человека - или, точнее, Прачеловека - и, застывая, приняли определенный вид. Затем они изменялись в рамках процесса, который я назвал бы горизонтальной эволюцией и в результате которого, например, современные высшие животные выглядят не совсем так, как вначале. Нужно, однако, подчеркнуть, что изменения происходили довольно ограниченно, а не так необузданно и уж точно не по вертикали, как в сказках Чарльза Дарвина. По этой причине эзотерики относятся к животным как к выродившемуся потомству древнего человечества.
Отголоски тайных наук, искаженных добропорядочными христианами, ещё звучат в воззрениях василидиан, с гнозисом которых мы знакомы, к сожалению, только по трудам их оппонентов. Как писал Климент Александрийский, "последователи Василида считают, что страсти прилипают к душе (prosarthmata). Некие духи первыми пристают к разумной душе, смущая её и беспокоя, а вокруг них и на их основании вырастают другие, иного рода, такие как духи "волка", "обезьяны", "льва" или "козла". Каждый из них на свой манет вызываетв душе желания, свойственные этим животным".
Сродни таким представлениям средневесковые бестиарии, где мы часто сталкиваемся с аллегорической интерпретацией животных. И в этом, по сути, нет ничего плохого. Как утверждал Климент, видимое соотносится с невидимым, а следовательно, ничто не мешает нам с пользой для себя усматривать в животных, и даже в целой природе, символы божественных дел, ибо Бог во всех вещах тварных и видимых на земле заключил какое-либо знание, касающееся вопросов духовных.
Умберто Эко в одном из своих эссе так подытоживает ситуацию вокруг семиологической среды: животные в средневековых бестиариях не говорят, а лишь выражают что-либо всеми собой, являясь "знаками божественного языка". А следовательно, "то, что они делают и какое значение они имеют, олицетворяет собой уже совершенно иное. Так, например, заметающий хвостом следы лев означает Спасение. Не лишены значения и пытающийся поднять своего упавшего товарища слон или сбрасывающиая кожу змея. Будучи персонажами написанной digito Dei* книги, животные не порождают языка, являясь скорее словами символического лексикона. Рассматривается не реальное их поведение, а воображаемое, и делают они не то, что делают, но то, что приписывает им бестриарий, так что в поведении их выражается даже то, о чем они и не подозревают".
Такой подход уступает место современному естествознанию примерно в XVII веке, когда, по замечанию Эко, "уходит со сцены животное-аллегория прежнего бестиария, а писк, лай, ржание и рев отныне доносятся из символического леса, населенного животными, говорящими то, что хотят они сами, а не то, чего желает физиолог, - потому-то животные и отказываются теперь быть quasi liber et pictura"**.
Здесь я не соглашусь: из справедливого, впрочем, утверждения, будто животные не говорят то, что кажется "Физиологу", отнюдь не следует, что они не говорят ничего, а только ржут, мычат и попискивают. По-моему, они остаются логиями*** богов и Прачеловека, хотя бы и непонятными. Они предстают пред нами словно книга и образ, и это столь же очевидно, сколь независимо от их собственной воли.

*Перстом Божьим (лат.)
**Будто книга и картина (лат.)
***Логии - от греч. λόγια κυριακά, речения Господни