В связи с пристрастным выбором слов можно рассмотреть и проблему «недискриминационного языка». До последних лет XX века в тех языках, где наличествует грамматический род, литераторы проявляли склонность к использованию таких слов, как «мужчины», «братья» и «он», подразумевая и женщин, и особо отмечали те случаи, когда о женщинах не говорилось, и потому не казалось странным, что апостол Павел обращается к своей пастве как к «братьям», даже несмотря на то что в ней явно было немало женщин. Но феминистки сделали особый акцент на том «что, какими бы ни были изначальные намерения автора или переводчика, многие женщины из-за такого дискурса чувствуют себя «забракованными». В случае с «братьями» проблема решалась просто: можно было всего лишь сказать «братья и сестры» (или даже «сестры и братья»): так смысл текста не менялся, а просто передавался более точно. В английском переводе возникла другая проблема: с существительным в форме единственного числа, и особенно ее усилило то, что в английском нет слова, способного обозначать человека, не обозначая при этом пол – ничего подобного немецкому Mensch или нидерландскому mens (во французском проблема та же). Можно решить ее, представив все во множественном числе: «тот человек, который», превращается в «те, кто»; а «он» – в «они», как мы видели в псалме 1.
Лично мне кажется, что, несмотря на ту тщательность, с которой такие переводы, как «Новая пересмотренная стандартная версия», исполняют миссию по «дегендеризации» текста, проблемы все еще остаются. Например, в Книге Притчей Соломоновых к читателю/слушателю обращаются «сын мой» (см. Притч 1:8, 2:1, 3:1, 5:1, и др.); и вариант «дитя мое», какой предпочитается в современных переводах (именно так передает NRSV), скрывает тот факт, что учительные книги, почти несомненно, обращались к юношам. И здесь возникает фундаментальный вопрос: пытаемся ли мы воссоздать исторический смысл, в случае чего «сын мой» – это единственный серьезный выбор, или же «переводим текст так, чтобы он подходил для людей нашего времени. Но если мы выбираем последнее, то, может, у нас есть право изменить текст еще сильнее? Иными словами, вопрос, связанный с недискриминационным языком, вовлекает нас в герменевтические дебаты, посвященные тому, для чего предназначить Библию и насколько далеко мы можем зайти, адаптируя ее или меняя под современную повестку дня. И опять же, за этим скрыта иная проблема: неполное совпадение того, что, по всей видимости, говорится в Библии, и того, во что верят в наши дни христиане или иудеи. И вопрос в том, как нам реагировать на это неполное совпадение. Стр 1023