Ей стало тоскливо – как было тоскливо в тихом левом уголке души последние лет семь, с того самого дня, как она впервые продела бельевую резинку в дырку квартирного ключа, повесила эту резинку на шею сыну и выпустила его гулять – одного, вместе с такими же пацанами с ключами на резинке. Такие у наших детей крестики, сказала однажды Ларисе соседка Вера. Лариса и не поняла, пока Вера не выдернула из-под кофточки собственный нательный крестик, золотой и маленький. У самой Ларисы крестика, конечно, сроду не водилось, она с детства привыкла к тому, что их только бабушки носят – ну и цыгане, которых она видала на базаре.

А у детей, значит, вот такие теперь.

Сама на сына ключик повесила – и сама его выпустила в эти идиотские игры, к чужим пацанам, к бутылкам с карбидом, ферроцериевым бомбочкам и стройкам с залитыми водой глинистыми котлованами, с торчащей арматурой, с черными катакомбами нижних этажей и вскрытыми лестницами верхотуры, к декорациям, в которых творились ужасы, то и дело превращавшие скучные заседания комиссии по делам несовершеннолетних в какой-то заграничный кошмарный фильм, каких в кино даже после шестнадцати не показывают.