Такое у меня было ощущение,
когда я проснулся
– в то мгновение, когда выходишь из сна, всё так прозрачно ясно, что, кажется, можно потрогать руками, а в следующее мгновение всё пропадает –
ощущение, что от меня всегда отдалялись,
постепенно,
от меня самого, от моего одиночества среди людей,
потому что не знали, чем меня привязать,
чем тронуть,
а значит, пора от меня отказаться,

и они от меня откажутся, отказались,
они все,
в каком-то смысле,
после стольких попыток удержать меня рядом,
объясниться со мной,
потому что они от меня устали,
и еще потому что они пытаются принять тот факт, что оставить меня в покое, сделать вид, будто они обо мне не беспокоятся, значит, любить меня ещё сильнее.

Я понял, что это отсутствие любви, на которое я жалуюсь, и которое всегда было для меня единственным оправданием моей трусости,
хотя раньше оно меня не беспокоило,
что это отсутствие любви всегда больше заставляло страдать других, чем меня.

Я проснулся с той странной, отчаянной, и устойчивой мыслью,
что меня живого уже любили так, как хотели бы любить меня мёртвого,
не умея ни выразить, ни объяснить мне этого.