Что открывают нам все эти мифы и символы, все эти ритуалы и мистические техники, эти легенды и верования, с большей или меньшей отчетливостью подразумевающие coincidentia oppositorum, объединение противоположностей, совмещение разрозненных фрагментов? Прежде всего то, что человек глубоко не удовлетворен своим положением, не удовлетворен так называемыми условиями человеческого существования. Человек чувствует себя раздираемым на части, испытывает боль разлуки. Не всегда ему бывает легко как следует разобраться в том, что это, собственно, за разлука: иногда он чувствует, что разлучен с «чем-то» могущественным, совсем другим, чем он сам; а иногда он чувствует себя в разлуке с каким-то не поддающимся описанию вневременным «состоянием», о котором у него нет четкого воспоминания, но о котором, тем не менее, он помнит в самых глубинах своего существа; это первичное состояние, которым он наслаждался, когда еще не было ни Бремени, ни Истории. Эта разлука оказалась разрывом, который произошел одновременно и в самом человеке, и в Мире. Это было «падение», не обязательно в иудео-христианском смысле этого слова, но все же — падение, потому что выразилось оно в роковой для рода человеческого катастрофе и, вместе с тем — в онтологическом изменении в структуре Мира. С определенной точки зрения можно сказать, что сама многочисленность верований, подразумевающих coincidentia oppositorum, свидетельствует о ностальгии по утраченному раю, ностальгии по парадоксальному состоянию, в котором противоречия сосуществуют, так сказать, мирно уживаясь друг с другом, а множественность предстает аспектом таинственного Единства.