Лучшие первые строки художественных произведений

От выразительного до провокационного — начало классических книг принимает множество разных форм. Хефзиба Андерсон познает искусство идеального первого предложения.

Автор: Хефзиба Андерсон

Сколько же раз я переписывала это вступительное предложение? Выбор первой строки может стать чудовищно трудным, заполняете ли вы профиль на сайте знакомств или готовите резюме для потенциального работодателя. Но если дело касается художественных произведений, ставки и вовсе взлетают до небес. Представьте себе все то, из чего состоит работа над романом от концепции до окончательного редактирования и так далее. А теперь представьте себе потенциального читателя, теряющегося в конкурирующих предложениях множества книг, не говоря уже о фильмах и мини-сериалах. Затем представьте, что читатель чудесным образом берет работу нашего автора, просматривает рекламу на обложке, переворачивает ее... Не бывает связи теснее, чем между автором и его читателем, и первое предложение — это шанс писателя привлечь внимание. Сделайте его достаточно привлекательным — вложите нужное количество интриги, атмосферы и характера, изложите его убедительным голосом — и читатель продолжит читать. Неудивительно, что Стивен Кинг до сих пор проводит месяцы, а иногда и годы, продумывая и прицеливаясь для своего первого выстрела.

Чарльз Диккенс — один из авторов, сделавших хет-трик почти идеальных первых фраз. Это, конечно же, «Дэвид Копперфилд» («Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать последующие страницы»), и лаконичное совершенство из «Рождественской песни в прозе» («Начать с того, что Марли был мертв»). Однако первое место, безусловно, сохраняется за «Повестью о двух городах» . Пародируемая, копируемая, отлично знакомая даже тем, кто никогда не читал романа, гениальнейшая первая строка: «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время». Этот нерушимый риторический узор подготавливает нас к чрезвычайно противоречивому миру, отличающему эту историю о любви и революции.

В ноябре этого года «Повести о двух городах» исполнилось 160 лет. Но, хотя первое предложение — все 119 его слов — безусловно, самая знаменитая его черта, начальные строки не имели такого огромного значения, когда Диккенс писал его. Самые первые англоязычные романы, как правило, отдавали предпочтение неспешным, велеречивым структурам, часто уступая роль начала предисловию. Сравните это со стилем, который доминирует уже около века, торопясь и вбрасывая читателя в повествование «in medias res» — в центр событий. В наше время отличается не только стиль вводных предложений, но и значение, которое им придают критики, писатели и даже читатели. Мы возлагаем на начало большие ожидания, настаивая на том, что горстка слов должна содержать зародыш всего, что произойдет далее, кратко выражая конфликт 300-страничной истории.

Конечно, способов начать роман существует столько же, сколько и самих романов, но общие основы и тенденции определены. Например, решительное заявление, провокационное и соблазнительное в своей твердости, самым ярким примером которого, безусловно, является «Анна Каренина» Льва Толстого : «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». А в книге Лесли Поулса Хартли«Посредник» («Прошлое — это другая страна: там все иначе») добавляется заунывная нота, резонирующая вот уже более полувека. Начало «Гордости и предубеждения» Джейн Остин , почти столь же известное, как у Диккенса, нарушает эту эпиграмматическую схему оттенком характерной иронии: «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».

Другой подход заключается в изложении конкретных «фактов». «Я — невидимка» — провокационно заявляет начало «Невидимки» Ральфа Эллисона. Столь же лаконично и начало культовой классики Ренаты Адлер «Speedboat (Скоростной катер)»: «Никто не умер в этом году» — строка, порождающая вопросы, на которые можно ответить, только читая дальше. «Тайная история» Донны Тартт еще более ловко манипулирует читателем: «В горах начал таять снег, а Банни не было в живых уже несколько недель, когда мы осознали всю тяжесть своего положения».

Как хорошо понимал Джордж Оруэлл , алогизмы в сочетании с обыденностью могут быть особенно привлекательными. «Был яркий холодный апрельский день, часы били тринадцать», — начинается его «1984» . Или как насчет «Среднего пола» Джеффри Евгенидеса ? «У меня два дня рождения: сначала я появился на свет как младенец женского пола в поразительно ясный январский день 1960 года в Детройте, а потом в августе 1974-го в виде мальчика подросткового возраста в палате скорой помощи в Питоски, штат Мичиган».

Другие авторы предпочитают подчеркивать вымышленную природу их работы. Энн Тайлер одна из тех, кто использовал эти магические слова, пленяющие каждого начинающего книгочея: «Жила-была женщина, которая обнаружила, что превратилась не в того человека», — начинается «Back When We Were Grownups» (Когда мы были взрослыми). Точно так же Энни Прул кивает своим литературным предшественникам, заявляя в «Корабельных новостях» : «Здесь вы найдете описание нескольких лет жизни Куойла, родившегося в Бруклине и выросшего в атмосфере унылых сельских городов».

В настроении

А еще есть настроение. Вы много прочтете о голосе в учебниках по творческому письму, но, как показывает начальная линия Прул с «атмосферой унылых сельских городов», настроение может быть столь же важным. Аналогично, в первом предложении единственного романа Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком» определяется время, место и, в особенности, настроение повествования: «Стояло какое-то безумное, удушливое лето, то самое лето, когда на электрическом стуле казнили чету Розенбергов, и я не вполне понимала, что делаю в Нью-Йорке». Его мрачная безысходность делается еще более впечатляющей, если вспомнить, что роман был опубликован менее чем за месяц до самоубийства Плат.

В первом предложении «Конца одного романа» Грэм Грин размышляет о самой природе начала истории: «У повести нет ни начала, ни конца, и мы произвольно выбираем миг, из которого смотрим вперед или назад». Слишком метатекстуально? Ну, не настолько, как начало романа Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник» 1979 года: «Ты открываешь новый роман Итало Кальвино “Если однажды зимней ночью путник”».

Так каковы правила создания сильной первой строки? Для достаточно талантливых писателей их не существует, что неудивительно. Мадлен Л'Энгл сошло с рук даже повторное использование клише, высмеянного настолько, что в честь автора, которому его приписывают (не совсем справедливо), названа премия, присуждаемая за самое худшее начало. Я имею в виду Эдварда Булвер-Литтона и его расхожее выражение: «Стояла тёмная ненастная ночь…» В свое время Булвер-Литтон был популярнее Диккенса. И хотя он также является автором афоризма «перо сильнее меча», запомнился он именно своим позорным началом. С те пор в Университете Сан-Хосе проводится ежегодный конкурс художественной литературы Бульвер-Литтона, на который участники представляют отвратительные первые строки несуществующих произведений. И все же Л’Энгл начинает свое веселое и очень почитаемое классическое детское произведение «Излом времени» именно этими словами. Поклонники Чарльза М.Шульца , возможно, припомнят, что Снупи тоже любил это выражение.

У каждого книголюба есть своя любимая первая строчка (я лично неравнодушна к началу из «Я захватываю замок» Доди Смит: «Я пишу это, сидя в кухонной раковине»). И есть какое-то особое удовольствие в сравнении предпочтений. И все-таки оторванные от произведения они лишаются смысла. В конце концов, главная функция первого предложения — заставить вас читать дальше. Верно и то, что некоторые знаменитые первые строки во многом обязаны своей силой тому, что идет за ними. Взять, к примеру, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте : «В этот день нечего было и думать о прогулке». Прелести самого предложения, мягко говоря, скромны. Но если вернуться к этим словам после прочтения романа, понимаешь, как замечательно они отражают характер героини: ее невысокие запросы, ее безграничную способность обманываться в ожиданиях.

«Ребекка» Дафны дю Морье еще лаконичнее: «Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мандерли». Таким запоминающимся, таким интригующим делает эту фразу то, что мы дальше узнаем о рассказчице и Мандерли. Раз уж мы заговорили о длине, то одно из самых известных первых предложений в художественной литературе состоит всего из трех слов. Но ведь и эта краткость в том числе помогает строке «Зовите меня Измаил» Германа Мелвилла столь потрясающе сочетаться с изнуряющим — и, да, впечатляющим — марафоном, который представляет собой весь остальной «Моби Дик» .

Существует мнение, что выбирать книгу по ее первому предложению как-то приличнее, чем по обложке. Но и то, и другое — форма рекламы, точно такая же как и выбор надписей для суперобложки (целая команда профессионалов работает над тем, чтобы он их месседж был наиболее четким). Так что уделяя слишком большое внимание именно первому предложению, мы выглядим болванами. В конце концов, некоторые превосходные романы имеют совершенно заурядные, если не откровенно отталкивающие первые строки. Ну, например, начало «Дитя во времени» Йена Макьюэна : «С давних пор муниципальный общественный транспорт связывался в представлении членов правительства и большинства обычных граждан с ущемлением личной свободы».

Справедливости ради следует отметить, что, хотя мы храним в сердце лучшие начальные строки, как памятные медальоны дорогих друзей, при этом мы готовы простить им все, кроме самого худшего. Однако это не всегда справедливо для последних строк. А ведь есть веские основания считать их настолько же значимыми, если не более. В конце концов, к последней странице читатель уже потратил на книгу свое время, мысли и эмоции. Что касается «Повести о двух городах», то не будет спойлером сказать о том, что Диккенс так же удачно выбрал для нее и заключительное предложение: «То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; я счастлив обрести покой, которого не знал в жизни».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ